- Семена хохлатки плотной, - водитель улыбнулся спутнику. – Что может быть эффективнее при наведённом мороке? А, майор?

- Не фиглярствуй, - названный майором поднял из грязи белоснежный лист, не имевший не единой записи, и положил в нагрудный карман. - Морок не развеян, лишь слегка отогнан от нас. Нужно найти того, кто его навёл. Гад, словно знал, то мы поедем именно этой дорогой.

- Ты видел, как они натурально бросились на снег?

- Да уж, такое трудно проглядеть.

- Небось, намеревался дождаться, когда мы бухнемся рядом и напасть.

- Идём.

Они, не сговариваясь, направились к утопающим в грязи мешкам, некоторые из них были порваны и раскиданы рядом с развалинами. Снег сгинул вместе с ушедшим мороком. Оторванная башня БТР валялась у полуразрушенного входа в здание, но они направились не туда.

- Выходит, про то, что было под Ореховкой, он не знал?

- Значит в те дни, это всё и случилось. Да и снег тогда с утреца выпадал, пушистый такой снег, правда, растаявший к обеду.

- Майор, ты уверен, что нам именно сюда?

- Да.

Обойдя здание сбоку, майор толкнул покорёженную от взрыва ржавую дверь, ведущую в подвал, затем достал из кармана куртки налобный фонарик и надел на голову. Обе «Гюрзы» выскользнули из кобуры, готовые жалить. У одной из них были обычные зубы, а у второй с особым ядом, способным остановить тех, кто сумел навести морок. Водитель выудил из-за плеча пистолет-пулемёт «Вереск», доселе притаившийся за его могучей спиной. У Вереска тоже имелись особые обоймы, но сейчас в магазин был снаряжён обычными патронами. Конечно, нужно было захватить с собой шлемы – хотя бы уберегли от случайного упавшего кирпича (или совсем не случайного), - но они могли помешать в более важной задаче.

В ноздри ударил едкий запах тлена и запёкшейся крови. Спускались не спеша, постоянно принюхиваясь. Спешить было некуда, морок явственно показал, что они разминулись с чернокнижником на несколько недель. Вряд ли лиходей прождал их тут столь долго.

Стараясь не зацепить возможные растяжки, майор аккуратно ставил ногу, сетуя на то, что им в отряд так и не выделили толкового сапёра, приходилось выкручиваться своими умениями и полагаться на нюх водителя, носившего капитанские погоны.

- Крепкая, - крепыш выглянул из-за спины майора, желая взглянуть на стальную решётку, сквозь прутья которой доносился смрад гниения.

Решётка была заперта снаружи.

Командир группы мысленно ощупал тяжёлый амбарный замок, от него отходили три нити: две видимые обычным зрением, третья скрытая от людей – попробуешь выбить, не только подорвёшься на спрятанном за штукатуркой заряде, но и сообщишь о визите тому, кто расставил ловушку.

Выходит, ждали явно не их, хотя…

- Капитан, чуешь?

Убрав Вереск за спину, водитель натужно втянул воздух в широкую грудь.

- Запах гниения сбивает, но, думаю, там есть что-то ещё, - он указал на прутья.

- Значит, всё-таки ждали нас.

Майор поморщился. Прильнув вплотную к решетке, но стараясь её не касаться, он потратил толику умения и усилил им луч фонаря, который осветил укутанный тьмой подвал.

- Ба! – охнул капитан. – Вон они все…

- Не тронь, - майор резко ударил по руке напарника, который подался вперёд и едва не коснулся прутьев. – На то и расчёт.

Две пары глаз рассматривали сложенные в углу подвала тела. У кого-то из бойцов не хватало рук, у кого ног, оторванная голова лейтенанта лежала на коленях его прислонённого к стене тела. Невидимые обычным зрением, от слишком хорошо сохранившихся трупов, отходили тонкие пульсирующие нити.

- Питается ими, - прошептал капитан.

- И подпитывает – мы не единственные кто успел заглянуть на огонёк, смотри, - он указал на две лужи густой слизи, подле которых валялись потрёпанные берцы.

Не желая расходовать умение, майор перестал подпитывать свет фонаря, и в этот же момент из самого дальнего угла подвала послышалась возня, и из темноты, опасливо ступая, вышла заплаканная босоногая девчушка, лет десяти, одетая в потрёпанную, местами порванную цветастую юбку, излохмаченный подол которой она нервно теребила испачканными в грязи пальцами.

- Вы пришли за мной, чтобы отвезти к маме и папе? – тряхнув рыжими кудрями, боязно просипела она, щурясь от тусклого света фонарика и оставаясь в полумраке.

Напарники недоумённо переглянулись.

***

Шуршащая под ногами листва назойливым шорохом заглушали перебранку мыслей, раздиравших сознание путника, одна часть которого требовала ускорить шаг, а вторая – немедля вертаться назад. Вернуться он не мог – ему было некуда возвращаться. Теперь его дом бескрайние чащобы этого глухого края, до которого, видать, тоже дотянулась вездесущая длань правителя стольного града.

Мглистое осеннее небо нависало над полуголыми кряжистыми дубами, меж которых мелькнула белая тень, и тут же растворилась за приземистыми кустарниками лещины, ещё не утратившими пышный лиственный покров. Бредущий по лесу старик покачал головой, поправил худую котомку за плечами и посильнее укутался в потрёпанный временем серый плащ. Крепкий и кряжистый, он горбился, опираясь на посох с окованным концом, и нарочито низко склонял голову, желая казаться меньше, но это получалось с трудом - в миг возможной опасности, странник распрямлялся как струна, готовый разить супостата посохом, сжатым в пальцах, которые были больше привычны к рукояти меча, нежели к дубовой палке.

- Не наигралась?

Его вкрадчивый голос взъерошил листву лещины, заставив преследователя выйти из укрытия. Белоснежная волчица встала напротив путника. Недовольно рыкнув, она развернулась и побежала вперёд, готовая в любой момент предупредить человека об опасности или броситься в бой, если сочтёт, что встречи с опасностью невозможно избежать.

Старец огладил седую бороду, довольно хмыкнул. Много зим назад он подобрал замерзающего волчонка, мать и братьев которого разорвал загулявшийся шатун. Альбиносу удалось выжить благодаря окрасу шерсти – опьянённый запахом крови медведь не заметил раненного малыша, забившегося под корягу, недалеко от берлоги, где издыхающего волчонка и нашёл идущий по лесу путник.

Волчонок вырос, превратившись в опасного хищника, не раз выручавшего своего спасителя. До волка у старика были и другие спутники, но именно к бегущему впереди зверю его сердце прикипело так, как ни к кому ранее. Потому особенно горько было понимание, сколь коротка тропка их совместного пути, который рано или поздно прервётся и ему придётся искать себе нового спутника. С каждым разом делать это становилось всё тяжелее, словно привычные законы мироздания подверглись изменениям.

Отогнав дурные мысли, старец ускорил шаг. Загребая ступнями опалую листву, он спешил туда, откуда веяло обречённой безысходностью и сквозило едва различимым пониманием – он не успел. А если бы успел – смог бы один противостоять многим? Он знал ответ, что смог, но вот решился бы? Прикусив губу, путник прикрыл веки, давая покрасневшим глазам отдых. В нос тут же ударил запах моря, ушей коснулся шум волн, бьющихся о борта дракарра, и назойливый крик чаек, ладони вздрогнули от брызг пенящейся стихии, которой в заповедных чащобах нет и не могло быть.

Стряхнув с себя наваждение, ходок вышел на широкую поляну, глубоко вдохнул и тут же надрывно закашлялся, чем привлёк к себе внимание волчицы, метнувшейся к человеку. Зверь мотал головой, ища опасность, но не увидел угрозы и вопросительно взглянул на спутника, который с трудом унял кашель и утёр пепел, редкими хлопьями оседавший на морщинистом лице.

Скользнув взглядом по поляне, старец убедился в том, что чувствовал последние несколько дней – он опоздал. Одно из последних капищ, укрытое в глухих лесах, за непроходимыми дрыгвами-болотами, сожжено. Изображения всех одиннадцати богов не просто выкорчеваны и подожжены, как это случалось ранее. Массивные деревянные чуры, вырезанные из широкий стволов, что смогут обхватить только несколько человек вместе, нещадно изрублены и скиданы в огромные костры, которые чадят гарью не первый день.