— Понятно. Все это не важно, можешь не отвечать. — сказал заключенный спустя мгновение, а потом предложил: — Ты присядь. Постоять еще успеешь. В том углу сухо, позади тебя.

Натан последовал совету заключенного и сел в углу, который был напротив двери. Камера ненадолго наполнилась тишиной. Пол почти везде и правда был мокрым, не ясно откуда бралась влага, но слышно было как падали капли.

Спустя время заключенный опять заговорил:

— Можно всю жизнь жить, быть великим, значимым, а потом оказаться забытым. Привыкай, Натан — такова наша, таких как я и ты, судьба в новом мире.

Натан ничего не ответил. Ему стало ясно, что этот человек долго ни с кем не общался, и теперь ему было необходимо выговориться. Натан не имел сил вступать в диалог, особенно незнакомцем, не желающим представиться. Натан поднял глаза, пытаясь прислушаться. Он будто хотел услышать, что ему скажут, как быть дальше, но кто бы мог дать ему ответ.

— Ты же был таким человеком, Натан? — спросил заключенный, а потом пояснил: — Значимым.

— Не думаю, — коротко ответил Натан.

С другой стороны камеры послышалось то ли многозначительное «хм», то ли звук похожий на ухмылку.

— Позволь отвечу за тебя: ты был таким, раз ты здесь.

Натан промолчал, но мысленно не согласился с выводом собеседника. В этот миг он подумал, что и голос этого человека был ему знаком. Заключенный точно был из высокопоставленных чинов, возможно из армии Энрика Примота.

— Мир поменялся, — продолжил заключенный. — Куда катится наш великий Эзилат, наша могучая Родина. К власти пришли самозванцы во главе с этим Иллиром. — имя нового царя человек выдавил из себя с явным призрением. — Они хотят перелопатить все наши устои, Натан, наше общество, законны, власть, которые складывались веками! Но что они могут дать нового? Ничего! Они забирают у нас нашу жизнь, а нас самих они обрекают гнить в этих поганых камерах, потому что мы являемся символом старой могучей Республики.

— Мне все равно, — коротко ответил Натан.

— Как? Как ты можешь так говорить?

— А почему я должен говорить иначе? Несправедливости случались и тогда, и сейчас. Со мной произошла несправедливость. Но для меня в любом случае все кончено, поэтому мне все равно.

— Ты должен благодарить старую Республику и старого правителя — Энрике Примота! — вдруг с раздражением произнес заключенный. — Я знаю твою историю. Ты — неблагодарный алин! Забыл, как тебя вытащили из трущоб и забрали в армию? Или ты забыл, как потом Энрике Примот благородно пригласил тебя работать ко двору? Не благодаря ли ему ты получил такую известность и все свои деньги? Я знаю. Я помню, как он хвастался перед своими гостями твоими нарядами, приговаривая: «Вот, взгляните, какие наряды ваяет мой юкс». А ты оказался неблагодарной крысой, которая при первой же опасности меняет хозяина.

— Мне не нужны твои поучения, — проворчал Натан.

Натан хотел оправдаться, объяснить таинственному собеседнику, что ему все равно, не потому что он оказался «перебежчиком» или еще кем-либо, а потому что всю свою жизнь он посветил совершенно не тому, но решил, что это будет слишком унизительно. Но знание прошлого Натана очень удивило его и даже насторожило. «Кто он такой? Откуда ему все известно?» — спросил себя Натан.

— И мой сын не слушал меня, да. Также думал только о себе. Не благодарный упрямец, да-да. С самого детства был упрямым, своенравным зазнайкой. Делал все, чтобы навредить моей репутации. А теперь! Он стал приспешником этого проходимца. Вот что бывает, если не слушать мудрых людей, достигших высот. Лучше бы он погиб… вместо того, чтобы позорить меня. Ты тоже меня не слушаешь. Ты похоже такой же.

— Кто ты? — вновь спросил Натан.

Напряжение нарастало. Натан хотел знать, с кем говорил.

— Ты не узнал меня? Значит, тюрьма меня сильно потрепала… — из тени послышался зловещий смешок. — Я — Максиан Люксидум. Легат[1] Западных Аустер Вентус Республики Эзилат.

Натан сразу стало ясно, откуда он знал лицо Максиана, и он сразу понял, о ком говорил Максиан, когда упоминал сына.

— Так вот оно что… — задумчиво прошептал Натан. — Тит — твой сын.

— Верно, — отозвался Максиан. — Он бросил меня сюда, обрекая на гибель. Надеется таким образом смыть свою принадлежность к великому роду. Он живет на этом свете только потому, что я захотел, и вот его благодарность. Знаешь, что он шепнул мне, перед тем как завести в камеру? «Я выйду из твоей тени, упрятав в тень тебя».

Натан слушал молча. Он бы предпочел не слушать вообще, но Максиан не прекращал говорить, впервые, наверно, за долгие месяцы получив такую возможность.

Тит действительно бросил отца в тюрьму — он лично привел его в камеру без суда и следствия. Тит и так был весьма популярен среди воинов, не смотря на низкий чин. Все-таки он принадлежал к известному и очень богатого в Эзилате роду. Но после того, как посадил отца, о нем заговорили все. Новость разлетелась по всему городу и его преториях быстрее, чем в тот день зашло солнце. Поговаривали, что Тит не позволил казнить отца сразу. Он попытался заставить его присягнуть Иллиру, но, когда Максиан отказался, Тит решил сломать его. Среди обычного люди и аристократии поползли разные слухи и мнения на этот счет. Воины и бедняки, поддерживающие Иллира, посчитали этот поступок очищением. Аристократы из общества Света[2] стали относиться к Титу лучше. Им нравилось, что он достаточно жестко расправлялся с противниками Иллира, не взирая на родство. Жест с отцом был для них доказательством его преданности новым идеалам. Но для «высшего света», богачей-перебежчиков, это стало знаком, что кровные узы, семья и традиции умерли и в новом мире больше ничего не значат.

Те, кто тайно сочувствовали прежнему правителю и аристократии, но при этом принял сторону Иллира, чтобы избежать гонений, стали еще больше не доверять Титу. Тит среди аристократов стал изгоем. Все те, кто не поддерживал приход Иллира или молча наблюдал за его приходом, почувствовали опасность, исходящую от молодого наследника Люксидумов. Никто не хотел иметь с ним дел. До Иллира аристократы считали Тита «сынком» Максиана. Никто даже не пытался взглянуть на него как на личность. Обычно говорили: «А, это сынок Великого Максиана». Тит по их воле мерк на фоне своего отца, великого полководца. В глазах окружения он не годился в сменщики, сколько бы он реально не пытался доказать, что чего-то достоин. Его бесконечные тренировки, учеба не производили на них должного впечатления. Высшее общество не обращало на Тита внимания, но теперь все поменялось и в их сердцах поселился страх.

* * *

Максиан еще к обеду замолчал и больше не тревожил Натана. Яркий луч света медленно пересекал темницу. За утро Натан прочувствовал всю мерзость нахождения там: запахи гнили и влаги, склизкую влажность каменных стен, холод постоянной темноты и писк жирных крыс где-то поблизости. Он один раз бывал в пещере — это ощущение было схожим. Из отверстия, через которое в камеру поступал свежий воздух и свет, слышался город со всеми населявшими его людьми и животными. Самая обычная жизнь кипела в обычном порядке за стеной, не обращая никакого внимания на беду Натана.

Он никогда ранее не был в таком положении: чтобы кто-то решал за него, ограничивал его свободу. Натану только сейчас стало приходить осознание, что он заключен и в ближайшее время, если не произойдет чуда, он вынужден будет провести в тюрьме. Он ощутил себя будто связанным и вдруг почувствовал, как его сердце требует свободы. «Как же хорошо быть просто свободным», — подумал он.

Натан, сжавшись в клубок сидел у стены, обхватив себя руками, а потом резко встал и подошел к тяжелой деревяной двери камеры и облокотился на нее руками, пытаясь выдавить из створок.

— Что ты делаешь, дурак? — спросил его Максиан, спустя некоторое время.

Натан пробормотал ответ себе под нос:

— Я не должен быть тут.

— Я спрашиваю, что ты делаешь? Отойди от двери. Скоро придет стража.