Присцилла не смотрела на меня во время разговора, должно быть, ей было неловко говорить на эту тему. У меня в голове настоящий хаос, и я сомневаюсь, что все правильно поняла. Вдруг в лучах утреннего солнца появился Лкетинга. Без рубашки, в красной набедренной повязке и с длинными рыжими волосами он выглядит просто сногсшибательно. События прошлой ночи отодвинулись на задний план, и все, что я знаю, это то, что хочу этого мужчину и никого другого. Я люблю его. К тому же, всему можно научиться. Эта мысль меня успокаивает.
Затем мы едем в переполненном матату в Укунду, ближайшую большую деревню. В местном кафе, сколоченном из нескольких досок, с навесом, длинным столом и несколькими стульями, встречаем других масаи. Чай кипятят в большом ведре над огнем. Когда мы садимся, я полна любопытства, но в то же время стараюсь смотреть на все критически. Завязывается разговор. Определенно обо мне. Я смотрю на всех и вижу, что никто не выглядит так хорошо и умиротворенно, как Лкетинга.
Мы сидим там очень долго, и меня не беспокоит, что я ничего не понимаю. Лкетинга очень мило ухаживает за мной. Он постоянно заказывает что-нибудь выпить, а потом приносит тарелку мяса. Это нарезанная кусками козлятина, которую очень трудно жевать, потому что она вся в крови и очень жесткая. После трех кусков я сдаюсь и жестом призываю Лкетингу на помощь. Но ни он, ни другие мужчины ничего не берут из моей тарелки, хотя видно, что они голодны.
Через полчаса они встают, и Лкетинга пытается мне что-то объяснить, используя руки и ноги. Единственное, что я понимаю, что все собираются пойти поесть, но мне с ними нельзя. Но я тоже хочу. «Нет, это большая проблема! Подожди здесь», – слышу я. Затем вижу, как они рассаживаются за перегородкой, а через несколько мгновений им приносят огромную груду мяса. Через какое-то время мой масаи возвращается. Кажется, он славно поел. До сих пор не понимаю, почему должна была остаться здесь. Он говорит: «Ты жена. Плохое мясо». Вечером спрошу Присциллу, что это значит.
Мы покидаем кафе, садимся в матату до пляжа. Выходим на остановке Africa-Sea-Lodge и решаем навестить Джелли и Эрика. Нас останавливают на входе, но, когда я объясняю, что мы пришли к моему брату и его девушке, охрана без лишних слов пропускает нас. Менеджер на ресепшн смеется: «Решили вернуться?» Я говорю, что нет и что мне очень нравится в хижине. Он только пожимает плечами: «Посмотрим, надолго ли вас хватит!»
Мы находим нашу парочку у бассейна. Возбужденный Эрик подходит ко мне: «Ну как, хорошо спалось в диких условиях? Поди не выспалась?» Хорошо ли я спала? Над таким проявлением заботы следовало бы посмеяться и ответить: «Конечно, раньше я спала с большим комфортом, но зато я счастлива!» Лкетинга стоит рядом, смеется и спрашивает: «Эрик, в чем проблема?» Какие-то купающиеся белые люди смотрят на нас. Мимо моего прекрасного масаи, обвешанного украшениями и расписанного новой краской, не спеша проходит пара женщин, откровенно демонстрируя свое восхищение им. Он и бровью не ведет.
Мы ненадолго задерживаемся – мне надо еще купить керосин, туалетную бумагу и, самое главное, фонарик. Прошлой ночью я не ходила в туалет, но так дальше продолжаться не может. Дело в том, что туалет находится за деревней. Добраться до него можно по узкой хлипкой доске, закрепленной на высоте двух метров и напоминающей куриный насест. Сам туалет представляет собой нечто вроде домика из перевязанных пальмовых листьев, с двумя половицами и большим отверстием посередине.
Все необходимое есть в небольшом магазинчике, где, видимо, закупаются и работники отеля. Только сейчас я понимаю, насколько здесь все дешево. По моим меркам, кроме батарейки для фонарика, покупка почти ничего не стоит.
В нескольких метрах стоит лачуга с красной надписью «Мясо». Лкетинга направляется туда. С потолка свисает огромный мясной крюк, а на нем – свежезабитая коза. Лкетинга смотрит на меня: «Очень свежее мясо! Возьми килограмм для себя и Присциллы». Я содрогаюсь при мысли, что придется это есть. Тем не менее соглашаюсь. Продавец берет топор и отрубает животному заднюю ногу, затем двумя-тремя ударами отделяет порцию для нас. Остальное снова вешается на крюк. Покупка заворачивается в газету, и мы возвращаемся в деревню.
Присцилла очень рада мясному подарку. Она готовит нам чай и приносит вторую плитку, которую одолжила у соседки. Мясо режут, моют и два часа варят в подсоленной воде. Тем временем мы уже выпили чай, который мне начинает нравиться. Присцилла и Лкетинга болтают без умолку. Через некоторое время Лкетинга встает и сообщает, что уходит, но скоро вернется. Я пытаюсь узнать, что он задумал, но он просто говорит: «Никаких проблем, Коринна, я вернусь». Улыбнувшись, он исчезает. Я спрашиваю Присциллу, куда он. Она говорит, что точно не знает, потому что у воина масаи об этом спрашивать не принято, это его личное дело. Но она подозревает, что в Укунду. «Боже мой, мы же только оттуда!» – восклицаю я. «Может, он хочет чего-нибудь поесть», – отвечает Присцилла. Я гляжу на кипящее мясо в большой жестяной кастрюле: «А это тогда для кого?» – «Это для нас, женщин, – объясняет она, – Лкетинга не может есть это мясо. Ни один воин масаи никогда не ест ничего, к чему прикасалась или на что смотрела женщина. Нельзя есть в присутствии женщин, разрешается только пить чай».
Я припоминаю странную сцену в кафе, и ответ на вопрос, почему все исчезли за перегородкой, становится очевидным. Получается, Лкетинге вообще нельзя со мной обедать, и я никогда не смогу ему ничего приготовить. Как ни странно, этот факт потрясает меня больше, чем отсутствие нормального секса. Теперь мое любопытство не знает границ. А как здесь живут люди, связанные узами брака? И вновь ответ Присциллы меня обескураживает. Обычно женщина сидит с детьми, а мужчина проводит время в компании других мужчин его ранга, то есть воинов, из которых хотя бы один должен сопровождать его за трапезой. Есть в одиночестве нельзя.
У меня нет слов. Мои романтические фантазии о совместном приготовлении пищи и ужине среди пальм или в простой хижине рушатся. Я с трудом сдерживаю слезы. Присцилла смотрит на меня потрясенно. И вдруг разражается смехом. Это меня бесит. Я чувствую себя одинокой и понимаю, что Присцилла тоже для меня чужая. Она живет в другом мире.
Где же, однако, Лкетинга? Уже ночь. Присцилла накрывает на стол, выставляя две потрепанные временем алюминиевые тарелки и выкладывая на них мясо. Сейчас я действительно голодна. Пробую мясо и удивляюсь, насколько оно мягкое. Вкус, однако, очень своеобразный – солоноватый, как у вяленой говядины. Мы едим руками, не говоря ни слова.
Уже поздно. Я прощаюсь и удаляюсь в хижину, где раньше жила Присцилла. Я устала. Зажигаю керосиновую лампу и ложусь. Поют сверчки. Мысли уносят меня в Швейцарию, к маме, к делам и повседневной жизни в Биле. Насколько же здесь другой мир! Несмотря на всю простоту, люди кажутся счастливее. Возможно, именно потому, что могут жить, прилагая меньше усилий. Эта мысль проносится у меня в голове, и я сразу чувствую себя лучше.
Внезапно дверь со скрипом открывается, и в проеме возникает смеющийся Лкетинга. Ему приходится пригнуться, чтобы войти. Он быстро оглядывается и садится рядом со мной на двухъярусную кровать. «Привет, как дела? Ты ела мясо?» – спрашивает он, и от того, как он это сказал – серьезно и в то же время заботливо, – мне становится хорошо. Меня влечет к нему все сильнее. Он чудесно выглядит в свете керосиновой лампы. Украшения сияют, обнаженный торс украшен лишь двумя нитками бисера. То, что под повязкой на бедрах ничего нет, меня очень волнует. Я беру его тонкую прохладную руку и крепко прижимаю к лицу. В этот момент я чувствую связь с этим человеком, который мне совершенно не знаком, и знаю, что люблю его. Я привлекаю его к себе, чувствую тяжесть его тела. Прижимаюсь к его голове и ощущаю дикий запах его длинных рыжих волос. Мы замираем. Я чувствую, что его тоже охватывает возбуждение. Единственное, что нас разделяет, это мое легкое летнее платье, которое я уже снимаю. Он проникает в меня, и на этот раз, пусть на короткое время, я испытываю совершенно новое чувство счастья, хоть и без оргазма. Я чувствую себя единым целым с этим человеком, и в эту ночь я понимаю, что, несмотря на все препятствия, я уже пленница его мира.
