– Насколько велик радиус действия твоего нынешнего аппарата? – спросила она.

– Он не так уж мал. – Уэр ухмыльнулся. – Его достаточно, чтобы полностью покрыть весь Сарн. Я мог бы защитить его от любой атаки. Но не человеческий город.

– Это тоже может быть полезным. – Дея кивнула. – У меня есть одна идея. Мое платье уже высохло, хоть и помялось немного. Ты не принесешь нам чего-нибудь поесть, Уэр? Я проголодалась от холода.

– Что у тебя на уме? – нетерпеливо спросил Уэр. В его голосе слышалось раздражение. Телепаторы не передавали мысли, которые их владелец хотел бы скрыть.

– Я думаю… я предпочла бы сначала обсудить это с Грейтом. – Дея с сомнением покачала головой. – Возможно, я ошибаюсь.

Уэр покорно поднялся по грубой лестнице на кухню своего дома, расположенную сотней футов выше. Дея посмотрела на Грейта, пока они по очереди снимали свои телепаторы. Она натянула платье, разглаживая все еще немного влажные складочки.

– Как поживает Саймонс, Грейт?

Грейт озадаченно посмотрел на нее, продолжая надевать рубашку.

– Ты сама знаешь – он безнадежен. Но почему ты спрашиваешь? Он все равно не смог бы помочь нам.

Губы Деи сложились в слабую натянутую улыбку, в ее задумчивых глазах блеснул огонек.

– Я бы не была так уверена, Грейт. Не… была бы… так уверена. Уэр говорил, что все, что он может пропустить через усилитель звука, можно записать, не так ли? А если это можно записать, то можно и транслировать на другой волне, так может быть…

Грейт вздрогнул и застыл на месте.

– Клянусь Эсиром и всеми богами Земли! Дея! Что за фантазия пришла тебе в голову? Этот человек безумен, совершенно, пугающе безумен…

– Отрицательная энергия, – продолжала Дея, проворно поправляя волосы. – Если бы мы могли заставить сарнов сдаться без боя – от страха и безнадежности… Нам нужна не чисто физическая энергия, противостоять которой сарны привыкли, а что-то другое.

Грейт некоторое время стоял молча. Его разум работал так быстро, что он не мог управлять утомленным телом.

– Ты разговаривала с доктором Уэссоном? – спросил он, пристально глядя на нее.

Дея медленно кивнула.

– Да, только сегодня утром. – Она на секунду задумалась, прежде чем продолжить. – Или, скорее, вчера. Если шторм прекратился, часа через три рассветет. Мы должны доставить его сюда, пока это не произошло. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Да! Я свяжусь с Кэрроном…

Уэр медленно спускался по лестнице, неся два подноса с хлебом, сыром и холодным мясом, пару чашек, сливки и кофе.

– Если ты используешь эти мензурки для воды, а лабораторные конфорки в качестве плиты, Дея, кофе выйдет даже лучше, чем у меня.

– Уэр, – взволнованно спросил Грейт, – ты можешь записать мысли – мысли, переданные через телепатор?

Уэр остановился, внезапно нахмурившись.

– Записать мысли? Зачем? Я никогда не пробовал – легче подумать еще раз.

– Но это можно было бы сделать?

– Хм-м… да, думаю, да.

– Сколько времени потребуется, чтобы создать такой аппарат? – спросил Грейт с тревогой.

Уэр поколебался, затем пожал плечами.

– Несколько часов. Я могу сделать его. Телепатор по своей природе должен быть крошечным. Нескольких крупинок труднодоступных элементов вполне достаточно, когда объем всего устройства меньше кубического миллиметра. Но на это нужно время. Диктофон и проигрыватель – скажем, два дня, как только у меня будет чертеж. Я думаю… да, я знаю, что смогу его сделать.

Грейт снова надел телепатор на голову. Его мысли быстро устремились прочь. «Кэррон… Кэррон…»

«Да?» – сонно откликнулся Кэррон.

«До рассвета три часа. Кэррон, все должно быть сделано до того, как проснутся первые люди. Прямо сейчас отправь инструментальщика Ормана к Уэру. Нужно сделать несколько телепаторов. Найди доктора Уэссона и скажи ему связаться с Уэром. Затем разбуди других, чтобы получать и передавать мои приказы, а сам немного поспи».

– Теперь, Уэр, нарисуй чертежи деталей, которые понадобятся тебе для этого аппарата, чтобы Орман мог начать, пока ты спишь. Ах да… ты ведь сможешь создать устройство для перевода человеческих мыслей на частоту сарнов?

– Что? Человеческую речь в сарнскую? Даже не знаю. Я работаю над этой проблемой уже несколько недель – время от времени.

– Значит, теперь самое время снова приняться за работу. Если ты сможешь сделать это, Уэр, мы снова отвоюем Землю!

Эти детальки были невероятно маленькими. Они лежали на ладони Уэра – две крошечные закрытые катушки, соединенные выпуклой перемычкой из металла размером где-то с половинку арахиса между двумя кусочками стального стержня толщиной в дюйм. Но работа была удивительно искусной.

– Это только проигрыватель, – со вздохом сказал Уэр. Его глаза были красными от усталости. – Магнитофон стоит там. Ты сказал, что он не обязательно должен быть портативным. Как ты и хотел, он делает запись человеческих мыслей на серебряной ленте и преобразует ее для сарнского диапазона. Лента непрерывна и воспроизводится до тех пор, пока она наматывается на эту маленькую пружинку.

А теперь могу я спросить, для чего тебе нужно все это? Я так сосредоточился на работе, что, кажется, ни один лишний вопрос не мог уместиться у меня в голове. Какую такую мысль нужно записать, чтобы изгнать сарнов? Бесконечно повторять: «Убирайтесь прочь»? Телепатические команды имеют не больше силы, чем слова, сами знаете.

– Не имеют, если им будут сопротивляться, – согласилась Дея. – Но они могут восприниматься на подсознательном уровне. Хочешь увидеть, кто и как…

Камень наверху сдвинулся с места. Грейт, Дея и Уэр подняли головы. Только измученный крепко спящий Орман не заметил этого вторжения.

– Вниз, Саймонс, – раздался голос доктора Уэссона. В его интонации была ласковая настойчивость, сострадание сочеталось с твердостью.

На лестницу ступила пара ног, спускавшихся медленно, устало, словно испытывая ужасное бесконечное изнеможение. Утомление, превышающее покой, страдание и безнадежность выражались в их тяжелом, унылом шарканье. Вяло, печально они спускались по длинной лестнице, и механические, ритмичные шаги были глухими вестниками поражения. Потом показалась расслабленная фигура мужчины: сильные мускулистые руки и плечи покорно опустились под мертвящим грузом всепоглощающего отчаяния. Ниже, ниже…

– Вниз, Саймонс. – Голос доктора был усталым, в нем слышалось странное отчаяние, которое, казалось, передалось ему от этого обреченного человека.

Уэр медленно обернулся, чтобы взглянуть на Дею и Грейта.

– Кто это – Саймонс?

Они не отвечали, и он снова повернулся, чтобы окинуть взглядом фигуру, которая теперь неподвижно стояла в ярком свете ламп этой погребенной под землей лаборатории. Лицо человека было бледно и изрезано морщинами. Когда-то властное, теперь оно было лишено внутренней силы, застыло как мертвая маска равнодушного отчаяния. В его глазах была тьма; они были черными колодцами, которые без надежды, без малейшего намека на надежду глядели в проницательные серые глаза Эсира. Уэр почувствовал, как что-то внутри него похолодело под пристальным взглядом этих глаз, в которых не осталось ни страха, ни надежды. Душа, прятавшаяся в них, не была мертва, но жаждала смерти. Ярко освещенная комната вдруг показалась холодной и тоскливой. Усталость от бесконечной борьбы с одолевающими их сарнами и ощущение ее обреченности навалились на Уэра. Безнадежность и отчаяние были столь глубоки, что он не стал бы возражать, потерпи он поражение.

Он с трудом отвел глаза.

– Дея… во имя всех богов, что… кто… что это такое?! – прошептал он.

– Это отрицательная энергия, Уэр. Отрицательная энергия разума, чернота Эсира, приложенная ко всем надеждам, ко всем стремлениям. Он сумасшедший, у него маниакально-депрессивное расстройство. У него нет ни надежды, ни желания убежать из этого отрицательного ада отчаяния, который далеко превзошел любое уныние. Он безумен, ибо ни один человек в здравом уме не смог бы выносить ту ужасную темноту, ту безнадежность, которые являются абсолютной, всепожирающей силой, наполняющей его существо.