Кроме того, читатели, выросшие на рассказах и повестях из Astounding с его культом достоверности, не очень четко понимали, что такое художественная условность, как работает метафора и гипербола, аллюзия и скрытая цитата, что такое фигура умолчания и кто такой ненадежный рассказчик. Позднее все это доставило немало проблем фантастам из круга Кэмпбелла, набравшимся литературного опыта, – в итоге большинство «птенцов» покинуло родное гнездо, некоторые со скандалом.

Дальние отголоски споров о достоверности мы слышим до сих пор, когда речь заходит о технических деталях фантастических технологий и о социальных отношениях в вымышленном обществе – литература и реальная жизнь слишком тесно сплелись в сознании читателей, чтобы простить авторам нарушение принципа правдоподобия. Еще одно наследие золотого века, от которого не так-то просто избавиться.

Но решать эти проблемы предстояло уже редакторам следующих поколений: Джон Вуд Кэмпбелл свое дело сделал – золотой век начался.

Многое из того, что произошло, озадачивает меня. Но я думаю, что теперь наконец начинаю понимать. Вы называете меня монстром, но вы ошибаетесь. Ужасно ошибаетесь! Я попробую доказать вам вашу неправоту, записав эту историю. Надеюсь, что у меня хватит времени ее закончить…

Я начну с самого начала: я родился, вернее, был создан шесть месяцев назад, третьего ноября прошлого года. Я в самом деле робот. Кажется, многие сомневаются в этом. Я сделан из проводов и шестеренок, а не из плоти и крови.

Моим первым осознанным воспоминанием было ощущение, что я прикован, и так оно и было. Вот уже три дня я мог слышать и видеть, но очень смутно. Теперь же мне захотелось встать и осмотреться, вглядеться в странную фигуру, которая мельтешила туда-сюда и издавала звуки. Этой фигурой был доктор Линк, мой создатель. Из всех объектов вокруг он был единственным, который двигался. Он и еще один объект – его пес Терри. Поэтому именно они привлекли мое внимание. Тогда я еще не ассоциировал движение с жизнью.

Но на четвертый день мне захотелось приблизиться к этим подвижным фигурам, особенно к той, что поменьше, и издать какой-нибудь звук. Эта фигура издавала резкие громкие звуки. Мне хотелось подняться и прекратить их. Но я был прикован. Они удерживали меня, чтобы я не сбежал и не довел себя до преждевременного конца или не причинил кому-либо вреда по незнанию, пока моя голова была девственно чиста.

Все это, конечно, доктор Линк объяснил мне позже, когда я научился упорядочивать мысли и понимать. Те первые три дня я был как младенец – как человеческий младенец. Я не такой, как другие так называемые роботы – не более чем автоматизированные машины, предназначенные для выполнения определенных команд и задач. Нет, у меня был искусственный мозг, способный воспринимать все те же раздражители, которые мог улавливать человеческий мозг. И он даже имел возможность в конечном счете научиться рациональности.

Но в первые три дня доктор Линк очень беспокоился о моем мозге. Я был подобен одновременно человеческому младенцу и чувствительной, но ненастроенной машине, отданной на милость механической погрешности. Мои глаза следовали за клочком бумаги, падающим на пол, но и раньше создавались фотоэлементы, способные на это. Мои механические уши поворачивались так, чтобы лучше улавливать звуки в определенном направлении, но любой ученый мог провернуть этот трюк с акустическими реле. Главный вопрос заключался в том, способен ли мой мозг, с которым соединялись эти глаза и уши, сохранить разнообразные впечатления для будущего пользования. Или, иными словами, обладаю ли я памятью?

Эти три дня я был словно новорожденный. А доктор Линк был похож на беспокойного отца, гадающего, не родилось ли его чадо безнадежным идиотом. Но на четвертый день он испугался, что создал дикого зверя. Мой голосовой аппарат стал скрежетать в ответ на резкий шум, издаваемый псом Терри. И я вращал головой и пытался освободиться от оков.

Позже Доктор Линк поведал мне, что какое-то время даже боялся меня. Я казался ему разъяренным обитателем джунглей, готовым впасть в бешенство. Он уже было собирался уничтожить меня, но один случай заставил его передумать, и я был спасен. Терри, этот маленький зверек, сердито лая, внезапно бросился на меня. Наверное, хотел укусить. Доктор Линк кинулся ему наперерез, но опоздал. Обнаружив, что ему не прокусить мои гладкие металлические ноги, пес с глупой храбростью запрыгнул мне на колени, чтобы вцепиться в горло. Одной рукой я схватил его поперек туловища. Мои металлические пальцы сжались слишком сильно, и пес взвизгнул от боли. Моя ладонь мгновенно разжалась, позволив существу сбежать! Мгновенно! Мой мозг обработал звук и узнал его. Сработала длинная цепочка ассоциативной памяти. Три дня назад, когда я впервые пришел в сознание, доктор Линк случайно наступил Терри на лапу. Пес взвизгнул от боли. Я видел, как доктор Линк, рискуя потерять равновесие, тут же отдернул ногу, и Терри перестал скулить.

Когда я сжал руку, Терри взвизгнул. Когда я разжал, он перестал визжать. Ассоциативная память. То, что психологи называют рефлекторной реакцией. Признак живого мозга.

Доктор Линк говорил мне, что вскрикнул от восторга. Он сразу понял, что я обладаю памятью. Он понял, что я не безмозглый монстр. Он понял, что у меня есть мыслительный орган и этот орган отлично работает. Почему? Потому что я отреагировал мгновенно. Чуть позже вы поймете, что это значит.

За три часа я научился ходить. Доктор Линк все же рисковал, освобождая меня от цепей. Он не мог быть уверен, что я не устремлюсь прочь, как неразумная машина. Но он знал, что должен научить меня ходить, прежде чем я научусь говорить. Точно так же, как он знал, что должен включить мой мозг, одновременно полностью соединив его с конечностями и искусственными органами, которыми мозг будет управлять позже. Если бы он просто отсоединил мои ноги и руки на первые три дня, мой пробудившийся мозг не смог бы использовать их позднее, получив над ними контроль. Думаете, если бы у вас выросла третья рука, вы бы смогли ею управлять? Почему вылечившемуся паралитику требуется так много времени, чтобы восстановить способность двигать своими конечностями, данными ему от природы? Все из-за слепых пятен в мозгу. Доктор Линк разобрался во всех этих странных психических тонкостях. Сначала ходьба – затем речь. Это известное правило, которому люди следуют с момента зарождения их вида. Так человеческие младенцы учатся лучше и быстрее всего. А я и был таким младенцем если не телом, то разумом.