В католическом обществе право на близкий контакт со сверхъестественным закреплено за строго ограниченной группой верующих: священниками, постоянно служащими господу, или, по крайней мере, рукоположенными клириками. Неужели на фоне этих официальных посредников между этим и тем светом короли-чудотворцы, обычные миряне, не рисковали прослыть узурпаторами? Таковыми их считали, как мы уже знаем, григорианцы и их последователи; однако большинство людей того времени придерживались иной точки зрения. Все дело в том, что это большинство не считало королей обычными мирянами. Само королевское достоинство, по средневековым понятиям, сообщало государям характер почти священнический. Подчеркиваем: почти священнический. Совпадение никогда не было и не могло быть полным. Священство, в глазах католика, сообщает человеку совершенно определенные привилегии потустороннего свойства, которые проистекают исключительно из рукоположения. Ни один средневековый монарх, каким бы могущественным и надменным он ни был, никогда не считал себя способным совершить таинство евхаристии и, освятив хлеб и вино, призвать на Святые Дары Святой Дух; Григорий VII строго напоминал императорам, что, поскольку они не способны изгонять бесов, они должны ставить себя гораздо ниже причетников. Другие цивилизации — древняя Германия, Греция гомеровских времен — знали королей-жрецов в полном смысле этого слова; в средневековом христианском обществе подобные гибриды были невозможны. Это ясно поняли григорианцы. Один из самых проницательных писателей этого лагеря, таинственный автор, которого принято (поскольку место его рождения неизвестно) называть его латинским именем — Гонорий Августодунский, — обличал современных ему монархов за притязания на священство, видя в этом не только святотатство, но и смешение идей. Один и тот же человек, — говорит он по этому поводу в трактате, сочиненном вскоре после 1123 г., — может быть либо клириком, либо мирянином, либо, в крайнем случае, монахом (монахи, хотя многие из них и не были рукоположены, считались тем не менее принадлежащими к духовенству); между тем, король, поскольку он не посвящен в сан, клириком не является; «жена и меч не дают ему прослыть монахом»; следовательно, он мирянин[332]. Рассуждение абсолютно логичное, однако чувства, как правило, не подчиняются логике, особенно когда они носят на себе отпечаток древних верований и уходят корнями глубоко в прошлое, черпая из отмененных религий и устаревших способов мышления, которые оставили на память о себе определенные способы чувствовать. Вдобавок в то время далеко не все обладали той неумолимой ясностью ума, какой отличался Гонорий Августодунский. На практике — возьмем для примера практику юриспруденции — и даже в теории различие между духовенством и обычными подданными было в Средние века не таким резким, каким ему предстояло сделаться после Тридентского собора; возможны были «смешанные» положения[333]. Короли прекрасно знали, что они не совсем священники; однако не считали они себя и полными мирянами; больше того, многие из их подданных разделяли их чувства[334]. Следует заметить, что эта старая идея, по сути своей почти языческая, царила в христианской стране издавна[335]. Мы уже указывали, что в эпоху первых Меровингов идея эта, лишь наполовину прикрытая библейской аллегорией, присутствовала в стихах Фортуната. Мы видели также, как в каролингскую эпоху помазание королей вдохнуло в эту идею новую жизнь и апологеты монархии, к великому неудовольствию Хинкмара Реймсского и его сторонников, почти сразу принялись толковать этот обряд, общий для королей и священников, в смысле, чрезвычайно благоприятном для королевской власти. Между тем начиная с царствования Пипина церемония коронации постоянно приобретала все больше блеска и размаха. Вслушаемся в знаменитый диалог епископа Льежского Вазона с императором Генрихом III, воспроизведенный около 1050 г. каноником Ансельмом. Вазон, не пославший в 1046 г. положенное число солдат в армию, предстал перед императорским судом; в день, когда рассматривалось его дело, он вынужден был стоять, так как никто не желал предоставить этому впавшему в немилость прелату стул; Вазон пожаловался государю: пусть при дворе не уважают его старости, но должны же здесь отнестись с почтением к священнику, помазанному миром. Император возразил: «И я, получивший право повелевать всеми людьми, я тоже был помазан елеем». На что, — продолжает свидетельствовать историк, — Вазон отвечал весьма строго, утверждая, что помазание, совершаемое над священником, стоит куда выше помазания, совершаемого над королем: «разница между ними, как между жизнью и смертью»[336]. В самом ли деле собеседники обменялись теми репликами, какие мы знаем в пересказе Ансельма? В этом можно сомневаться. Впрочем, важно другое: у нас нет оснований сомневаться в психологической достоверности этого диалога. Тогдашнему хронисту показалось, что эти реплики точно характеризуют различие позиций императора и прелата, — вот в чем заключается для нас главная ценность этого диалога. «И я тоже был помазан елеем», — именно в воспоминании об этой «печати дара Духа Святого», полученной в день коронации, монарх, пусть даже самый благочестивый, черпал убежденность в своем праве, как говорит тот же Ансельм о Генрихе III, «забрать себе, в стремлении к земному господству, всю власть над епископами».
Взгляды преданных сторонников монархии на сей счет окончательно определились около 1100 г.: григорианская реформа развела противников на совершенно противоположные позиции. Гонорий Августодунский говорит в одном из своих сочинений о «болтунах», которые, «раздуваясь от гордости, утверждают, будто оттого, что короли, по примеру священников, удостоились помазания, их уже не следует причислять к мирянам»[337]. Мы знаем, что именно говорили некоторые из этих «болтунов». Изъяснялись они с предельной ясностью. Вот, например, что писал Ги Оснабрюкский в 1084 или 1085 гг., в трактате «О споре между Гильдебрандом и императором Генрихом» (речь, разумеется, идет о Генрихе IV): «Не следует смешивать короля с толпою мирян; ибо, помазанный елеем, причастен он к священству»[338]. Немного позже то же самое пишет в Англии Йоркский Аноним: «Король, помазанник Божий, не может быть назван мирянином»[339]. По правде говоря, большинство полемистов, которым мы обязаны столь недвусмысленными утверждениями, были подданными Империи; на родине у Йоркского анонима, судя по всему, последователей не нашлось. Дело в том, что, как мы уже отмечали, апологеты мирской власти, по крайней мере в это время, принадлежали почти все поголовно к числу сторонников императора. Во Франции и в Англии, как и в других странах, короли стремились подчинить себе церковь, они даже немало в том преуспели; однако вплоть до кризиса церкви, пришедшегося на два последних столетия Средневековья, они, как правило, воздерживались прямо утверждать квазисвященнический характер королевской власти: это длительное молчание самым непосредственным образом связано с тем молчанием, которое тогдашняя литература хранила насчет исцеления золотушных. Впрочем, молчание это было не настолько абсолютным, чтобы время от времени главенствующая мысль, не высказывавшаяся напрямую и, возможно, даже не до конца осознававшаяся, но вдохновлявшая столь многие поступки, не выражалась в текстах. Так, во Франции аббат Сугерий, почти официальный историограф, сообщает, что Людовик VI в день своей коронации «препоясался мечом церковным»[340]. Но особенно ценна для нас знаменитая преамбула к грамоте 1143 г., данной в пользу парижских епископов: «Ведомо нам, что, согласно наказам Ветхого Завета и нынешнему закону церковному, над одними лишь королями и священниками совершается помазание священным миром. Подобает, следственно, чтобы те и другие, единственные из смертных, над кем миропомазание совершается, во главе народа Божьего стояли, блага мирские и духовные своим подданным доставляли, а также и друг другу»[341]. Заявление это шокирует чуть меньше, если приводить его полностью, а не обрубать последнюю часть фразы, как это делает г-н Люшер[342], ибо из слов «а также друг другу» следует, насколько можно понять, что забота о благах духовных вверена священникам — которые доставляют их королям, точно так же как забота о земных благах вверена государям-мирянам. Таким образом, принцип разделения двух властей остается неизменным. Тем не менее сама по себе эта равнозначность двух помазаний — королевского и священнического — и этот, если можно так выразиться, союз между ними чрезвычайно знаменательны: по правде говоря, настолько знаменательны, что во французских документах того времени трудно найти хотя бы еще один столь же откровенный документ. Дело в том, что — историки до сих пор, кажется, не обратили на это должного внимания, — приведенный текст обязан своим появлением весьма своеобразному стечению обстоятельств. В 1143 г., после того как папа Иннокентий II дерзнул, против воли короля, поставить архиепископом Буржским Петра Шатрского, избранного канониками, между Римом и французским двором возникли серьезнейшие разногласия; папа наложил на королевство интердикт. Больше того: мы знаем имя канцлера, который скрепил процитированную нами грамоту своей подписью и должен нести за нее ответственность; это тот самый Кадюрк, который был в Буржском архиепископстве неудачливым конкурентом папского ставленника[343]. Этот клирик, дерзкий и умелый интриган, не имел никаких оснований щадить курию; напротив, он имел все основания провозглашать во всеуслышание преимущества помазания, которое, ставя королей почти вровень со священниками, казалось, давало им право вмешиваться в церковные выборы. Тот факт, что один-единственный раз правитель из рода Капетингов отказался от обычной сдержанности, объясняется в первую очередь надеждами и обидами разочарованного честолюбца. вернуться Summa gloria de Apostolico et August» // Monumenta Germaniae, Libelli de lite. T. III. C. 9. P. 69: Quod rex sit laicus «Aut enim rex est laicus aut clericus. Sed si non est laicus, tuns est clericus. Et si est clericus, tune aut est stiarius aut lector aut exorcista aut acolithus aut subdiaconus aut diaconus aut presbyter. Si de his gradibus non est, tune clericus non est. Porro si nec laicus nec clericus est, tune monachus est. Sed monachus eum excusat uxor et gladius». Личность Гонория, автора чрезвычайно плодовитого, остается, несмотря не все разыскания, весьма загадочной; ясно, впрочем, что скорее всего он был немцем (см. в особенности: Endres J. A. Honorius Augustodunensis // Beitrag zur Geschichte des geistigen Lebens im 12 Jahrnundert. Kempten; Munchen, 1902). вернуться Остроумные, но не свободные от некоторых преувеличений замечания на этот счет содержатся в работе: Thurston H. The coronation ceremonial. 2е ed. London, 1911. P. 36. О трудностях, с которыми было сопряжено юридическое определение сословия клириков, см.: Geneshd R. Le privilegium fori en France du Decret de Gratien a la fin du XIVe siecle. (Bibl. Ecole Hautes Etudes, Sc. religieuses. Vol. 35). вернуться Некоторые англиканские авторы, прежде всего г-н У. Легг (Legg), настаивали весьма энергически и порой даже с излишней горячностью на том, что королевская власть в Средние века носила квазисвященнический характер, причем преследовали при этом явно апологетические цели. «Было бы полезно показать, — писал г-н Легг в 1902 г. в «Church Times», — что короли начали притязать на управление церковью не при Генрихе VIII, а гораздо раньше, ибо король был поставляем и посвящаем в свой сан церковью». Понятно, что английский иезуит Тёрстон попытался опровергнуть эту точку зрения (см.: Thurston H. The coronation ceremonial. 2е ed. London, 1911); рассуждения его искусны, а порой, когда он нападает на преувеличения, допущенные противной стороной, и убедительны, однако, на мой взгляд, он чересчур категоричен в своем отрицании и потому в конечном счете гораздо дальше от истины, чем г-н Легг. Как, впрочем, любопытны для историка подобные дискуссии, доказывающие, что старые споры и сегодня не утратили своей актуальности! вернуться Следует ли считать, что одним из источников этих представлений о священническом характере королевской власти было влияние Рима? Императоры-христиане, начиная с Грациана (382), отказались от старого языческого титула pontifex maximus (верховный жрец — лат.); однако по меньшей мере до V века в некоторых официальных культовых формулах их по-прежнему именовали жрецами (см. об этом: Sagmuller J. В. Lehrbuch des katholischen Kirchenrechts. 3е ed. Fribourg, 1914. В. I. S. 51–52): «άρχιερεΐ βασιλεΐ [πολλά τά έτη]», — так в 444 г. звучали официальные приветствия Отцов Константинопольского Синода императору, а в 451 г. Халкедонский собор обращался к нему: «τώ ζερεΐ τώ βασιλεΐ» (Mansi. Concilia. VI. Col. 733; VII. Col. 177). Папа Лев Великий писал немного позже императору Льву I: «Sacerdotalem namque et apostolicum tuae pie tads aninum» (Священнический и апостольский дух у твоего милосердия. — лат.) (Ер. CLVI. Migne. P. L. Т. 54. Col. 1131). Однако эти тексты, не вошедшие в крупнейшие латинские канонические компиляции, кажется, не были известны западным средневековым авторам; во всяком случае, они их не цитируют; точно так же обстоит дело со знаменитым пассажем Евсевия, в котором Константин именует себя « τών έχτόϛ ...έπισχοπϛ». Лишь гораздо позже — в XVII столетии — эти старые воспоминания обрели, благодаря возрождающейся эрудиции, некоторую силу. С другой стороны, один фрагмент из сочинения Гийома Дюрана свидетельствует, что некоторые юристы, желая доказать, что императору приписывали священнические свойства, ссылались на текст, заимствованный из римских юридических компиляций: Rationale divinorum officiorum. II, 8 (Ed. de Lyon. Pet. in–8°, 1584. P. 56 v°): «Quidam etiam dicunt ut not. ff. de rerum diuisio 1. sancta quod fit presbyter, iuxta illud, Cuius merito qui nos sacerdotes appellat, Imperator edam pondfex dictus est, prout in tractatu de Episcopo dicetur» (Иные говорят даже, как делают то нотарии в параграфе первом «О распределении священнических обязанностей», что (император) ставит пресвитера; туг же следует: «в честь Его, кто нас называет священниками, император назван даже первосвященником, как будет сказано в трактате «О епископе». — лат.) (ср.: Ibid. I, II. Р. 62: «Unde et Romani Imperatores pondfices dicebantur» (Потому и римские императоры назывались понтификами. — лат.). Упоминаемый текст содержится в: Dig. I, I, I (Ulpien) и относится в действительности не к императорам, а к юристам. вернуться Anselmi Gesta Episcop. Leod. С. 66; Monum. Germ. SS. VII. P. 229–230: «Imperator vero, utpote qui eiusmodi homo esset, qui sibi super episocopos potestatem nimis carnaliter, ne dicam ambiciose, quereret usurpare: «Ego vero, inquit, similiter sacro oleo, data mihi prae caeteris imperandi potestate, sum perunctus». Quern contra andstes veritads zeio insddaeque fervore vehementer accensus, talibus breviter instruendum esse censuit: «Alia, inquiens, est et longe a sacerdotal differens vestra haec quam asserids uncdo, quia per earn vos ad mordficandum, nos auctore Deo ad vivificandum ornad sumus; unde quantum vita morte praestandor, tantum nostra vestra uncdone sine dubio est excellendor». О фактической стороне дела см.: Steindorff E. Jahrb. des deutschen Reichs unter Heinrich III. T. II. S. 50–51. вернуться Summa gloria. С. 9: «Sed garruli fortasse tumido fastu contendunt regem non esse de numero laicorum, cum unctus sit oleo sacerdotum». вернуться De controversia inter Hildebrandum et Heinricum imperatorem // Libelli de Lite. T. I. P. 467: «Unde dicunt nulli laico umquam aliquid de ecclesiasticis disponendi facultatem esse concessam, quamvis rex a numer laicorum merito in huiusmodi separetur, cum oleo consecrationis inunctus sacerdotalis ministerii particeps esse cognoscitur». Другие отрывки из сочинений полемистов этой партии, а также возражения их противников, см.: Bohmer H. Kirche und Staat in England und der Normandie. S. 235; Gottesgnadentum. S. 86, n. 152; ср. также слова, вложенные одним хронистом из папской партии в уста людей из окружения Генриха V: «Quid referam, quosdam comites eius… eum regem pariter et summum sacerdotem… praedicasse» (Laurentins. Gesta episcop. Virdunensium // Monum. Germ. SS. T. XVIII. P. 502). вернуться Monum. Germ. Libelli de Lite. T. III. P. 677: «Quare non est appellandus laicus, quia Christus Domini est…» вернуться Vie de Louis Ie Gros. C. XIV. Ed. A. Moliner (Collection de textes pour servir a l'etude… de l'hist.). P. 40: «abjectoque secularis militie gladio, ecclesiasdco ad vindictam malefactorum accingens» (отбросил меч воинства мирского и препоясался мечом церковным для сокрушения злодеев. — лат.). Ср. другое высказывание в том же духе: «partem Dei, cujus ad vivificandum portat rex imaginem, vicarius ejus liberam restituat suppliciter implorant» (возносятся смиренные молитвы, дабы ту часть от Бога, коей образом служит король, викарий Божий на себя не принимал. — лат.) (Ibid. XVIII. Р. 62). Не знаю, следует ли видеть в первом из приведенных отрывков отзвук знаменитых евангельских двух мечей (Лук. 22, 38) — аллегории, которую попеременно использовали в своих целях как сторонники папской власти, так и сторонники власти мирской; так, опередив святого Бернарда, к ней прибегнул современник Сугерия, Жоффруа из Вандома; см.: Gennrich P. Die Staats- und Kirchenlehre Johanns von Salisbury. Gotha, 1894. S. 154, n. 1; Jordan E. Dante etSt. Bernard // Bulletin du comite catholique francais pour Ie centenaire de Dante. 1922. P. 277, 278. вернуться Lwhaire A. Etudes sur les actes de Louis VII. In–4°. 1885. № 119 (к изданиям, указанным А. Люшером, следует добавить лучшую на сегодняшний день работу: Lasteyrie R. de. Cartulaire de Paris // Hist. Generale de Paris. № 302): «Scimus quod ex auctoritate Veteris Testament, edam nostris temporibus, ex ecclesiastica institudone soli reges et sacerdotes sacri crismads uncdone consecrantur. Decet autem ut qui, soli pre ceteris omnibus sacrosancta crismads linidone consociad, ad regendum Dei populum perficiuntur, sibi ipsis et subdids suis tarn temporalia quam spiritualia subministrando provideant, et providendo invicem subministrent». Можно задаться вопросом, не правильнее ли было бы перевести «sacerdotes» не как «священники», а как «епископы», тем более что помазание миром — в строгом смысле слова — совершается не над всеми священниками, а только лишь над епископами. Однако в текстах того времени словом chrisma порой обозначали обыкновенный елей. Поэтому осторожность подсказывает сохранить традиционный перевод «священники», не забывая при этом, что, по мысли клириков времен Людовика VII, естественными союзниками королей были в первую очередь епископы; поэтому и грамота, о которой идет речь, была выдана в пользу епископа. С преамбулой Людовика VII можно сравнить то, что некоторое время спустя Отгон Фрейзингский писал по поводу коронования Фридриха Барбароссы; в тот же самый день, что и император, в той же самой церкви и теми же самыми епископами был помазан новоизбранный епископ Мюнстерский: «ut revera summus rex et sacerdos presend iocunditad hoc quasi prognosdc interesse crederetur, qua in una aecclesia una dies duarum personarum, quae solae novi ac veteris instrumend insdtudone sacramentaliter unguntur et chrisd Domini rite dicuntur, vidit uncdonem» (Дабы воистину веровать, что верховные лица, король и иерей вместе, как по предсказанию, участвуют в сей радости, в одной и той же церкви в один и тот же день совершается помазание двух лиц, кои по установлению древнего и нового обряда таинственно помазуются и нарекаются помазанниками Божиими. — лат.) (Gesta Friderici. II. С. 3; Scriptor. rer. germ. ad usum scholarum. 3е ed. P. 105). Наконец, сходная мысль выразилась в литургической формуле, употребляемой при французской и германской церемонии коронации: «Accipe coronam regni, quae… episcoporum… manibus capid tuo imponitur… et per hanc te pardcipem ministerii nostri non ignores, ita ut, sicut nos in interioribus pastores rectoresque animarum intelligimur, tu quoque in exterioribus verus Dei cultor… semper appareas…» (Прими корону королевства; она… возлагается… руками епископов на главу твою… и через нее да знаешь твердо, что ты сопричастник нашего служения, так что, как мы считаемся пастырями и правителями душ человеческих со стороны внутренней, так ты со стороны внешней явись всегда верным стражем Божиим. — лат.) (Waitz. Die Formein der Deutschen Konigs- und der Romischen Kaiserskronung. Gotdngen, 1872. S. 42, 74, 82, а также, с некоторыми вариантами: Dewick. The coronadon book of Charles V of France (Henry Bradshaw Soc., XVI). In–4°. London, 1899. Col. 36). вернуться Histoire des Insdtudons monarchiques. 2е ed. 1890. Т. I. P. 42. В той же работе (Т. I. Р. 41) г-н Люшер цитирует грамоту Генриха I, данную парижской церкви (Soehnee F. Catalogue des actes de Henri I // Biblioth. Ecole Hautes Etudes. P. 161. № 29), где речь якобы идет о «божественном служении» (ministere divin) королевской власти; впрочем, при ближайшем рассмотрении оказывается, что слова «divinum ministerium» в преамбуле этой грамоты обозначают божественный долг великодушия (по отношению к церквам). вернуться См. об этом: Luchcdre // Lavisse. Histoire de France. Т. Ill, 1. P. 5; Vacandard. Saint-Bernard. In–12. S. d. T. II. P. 183. |
