— Лучше всего выбирать места подальше от города, но если уж вы не можете уехать — попробуйте подняться повыше...

Смолина вытерла плиту насухо. Кофе в чашке отдавал горечью — нельзя было давать ему закипеть — и потому и так паршивое настроение Анны грозилось рухнуть ниже плинтуса. Смолина бездумно щелкала каналы.

— ...как вы считаете, игры действительно опасны и могут вызывать зависимость? Правда ли, что они могут убить?

Анна взялась за посуду. Мельком глянув на экран, она увидела молодую девушку-репортера, которая явно не скрывала своего удовольствия от общения с собеседником, который сейчас был за кадром.

— Убивает не тьма, — послышался спокойный голос. — Убивает отсутствие света.

На экране появился собеседник репортерши. Он сильно выделялся на фоне всех, кого Анна привыкла видеть по телевидению. Круглое лицо в морщинах, обрамленное черной бородой с проседью, прикрытые глаза, подернутые дымкой, сложенные в молитвенном жесте руки, длинные белые одежды — все в нем излучало спокойствие.

— Но ведь Антон Белозерский шагнул из окна после того, как поиграл в таинственную игру. Разве такое возможно?

Человек в белых одеждах сделал скорбное лицо.

— Все возможно в царстве тьмы. Заблудшие во мраке души не находят спасения, и выбирают путь самоуничтожения. Мы должны привести наших детей к свету.

— Вы баллотировались в губернаторы Петрозаводска, но проиграли выборы. Зачем религиозному деятелю идти в политику?

— Город тонет во мраке греха. Вы же знаете, что моя благотворительная организация «Дети Рассвета» очищает берега Ладоги от последствий радиации, что мы ездим по местам мировых эпидемий с гуманитарными миссиями. Но при этом нельзя забывать о нашей родине — я обязан помочь этому городу.

— А разве город в опасности?

Старец в белом незряче взглянул на собеседницу.

— Кровавое сияние предвещает события, предсказанные Нострадамусом. Грядет великое время перемен. Люди должны услышать.

— Но вы уже предсказывали конец света в девяносто девятом году, и тогда ничего не случилось. Ваши позиции пошатнулись. Скажите, именно это помешало вам баллотироваться в мэры Петрозаводска?

— Форма может ошибиться. Но суть останется истинной.

— Так кто же вы на самом деле? Учитель? Пророк? Бизнесмен?

— Дерево находят по плодам, а не по названию, — смиренно ответил старец.

Пока Анна отворачивалась, картинка сменилась. После заставки с надписью «Слово Петрозаводска» на экране показали фасад грязного одноэтажного здания где-то на задворках города, и крупно синюю табличку с адресом: «Лыжная, 10».

— Такое уже случалось четыре года назад. Маленькая Люда шагнула из окна после того, как поиграла в новую игру, недавно выпущенную на рынок. Расследование привело к запрету игры, хотя виновные так и не были наказаны. И сейчас этот кошмар возвращается. Почему это повторилось снова? Должны ли мы оградить наших детей от компьютера?

Репортер с озабоченным лицом и красными от недосыпа глазами как будто обвинял с экрана телевизора.

— Таких заведений в городе несколько, и именно здесь проводят досуг наши дети, — репортер указал на здание на фоне. — Это — компьютерный клуб. Всего за десять рублей каждый ребёнок может оплатить себе час интернета или игры. Но во что они играют?

Местная бабулька как из ниоткуда возникла в кадре.

— Эти клубы — рассадник зла! Сатанинские притоны! — причитала бабушка. — Играют там в свои компуктеры, а потом идут людей убивать, прости Господи! — она мелко перекрестилась.

Следующий кадр был уже внутри помещения — бледный мальчик лет тринадцати явно чувствовал смущение перед камерой.

— Ну, в разные игры играем... стратегии, стрелялки...

— А ты как считаешь, это делает детей более жестокими? — спросил репортер.

— Нет... в это же всё играют. Это просто игра.

На экране телевизора замелькали кадры игры — вот герой стреляет из ружья, и его противнику отрывает руку.

В полутьме клуба мелькали сгорбленные спины подростков, сидящих перед мерцающими мониторами в полутемной каморке. В кадре появилось суровое лицо репортера с синяками под глазами.

— А вы знаете, где пропадают ваши дети? — строго спросил он. — И во что они играют?

Раздался звонок городского телефона, и Смолина выключила звук телевизора. Анна долго смотрела на телефон, словно не желая вовлекаться в события вне квартиры, вне ее пусть тесного, но уютного мирка.

Телефон продолжал трезвонить, так бестактно врываясь в ее жизнь. Анна нехотя сняла трубку. Рукав халата задрался, скользнув к локтю, и обнажил сеть белых, давно затянувшихся рубцов шрамов на запястье. Анна спешно переложила трубку в другую руку, прикрыв белые полосы рукавом.

— Анна, добрый день. Это Виктор Георгиевич, — послышался скрипучий мужской голос. — Я просто звоню узнать, как дела.

— А точнее — проверить? — сухо спросила Анна.

— Если хотите — проверить. Эмоциональное состояние ребенка крайне важно.

— У нее все хорошо с эмоциональным состоянием. И со всеми остальными тоже.

— А у вас?

— Что — у меня?

— Как дела у вас?

— Я тоже считаюсь ребенком?

— Нет, но вы за него отвечаете. Органы опеки должны быть уверены, что Лена в надежных руках.

— Я заполняю все необходимые документы и предоставляю отчеты, — сухо сказал Анна. — Что еще вам нужно?

— Сотрудничество.

Смолина сжала трубку. Ей хотелось разбить ее о голову владельца этого надменного голоса, который считал, что может измерить любовь сухой статистикой на бумаге.

— Решение по вашему делу принимал мой коллега, но после этого я внимательно изучил ваше досье, и обнаружил в нем белые пятна. Вы никак не коснулись своего детства.

— А зачем вам мое детство?

— Наше воспитание серьезно влияет на всю дальнейшую жизнь. Отношения с матерью, отцом... Вы не стояли на учете у психиатра или в нарколога, но я должен спросить: бывали ли у вас приступы агрессии по отношению к себе или окружающим?

Бывала ли у нее агрессия раньше или нет — было уже не важно. Потому что сейчас Анна явно хотела причинить боль человеку, которого она даже никогда не видела. Смолина взглянула на шрамы, прикрытые рукавом халата.

— Нет. Такого не бывало.

— Допустим. Насколько я знаю, вы больше не состоите в благотворительной организации «AnnaSearch»?

Смолина почувствовала, как мурашки забегали под махровым халатом. В комнате похолодало, словно кто-то открыл окно в прошлое и впустил в ее уютный мирок осеннюю стужу.

— Какое это имеет значение?

— Анна, поймите меня правильно. Вы же работаете. Если днем вы на работе, а вечером уезжаете на поиски людей — с кем будет оставаться Лена?

— Я ушла из поискового отряда три года назад, — холодно сказала Смолина. — Это было указано в моем деле.

— Да-да, я читал. Не смогли искать людей после того случая с мертвым младенцем... Ужасная история!

Голос в трубке продолжал говорить, но Смолина уже не слышала его. Глаза заволакивала пелена гнева, отчаяния, и, кажется, даже слез — если только это не были капли холодного осеннего ливня, неведомым образом вновь настигшего ее спустя долгих три года.

— Ало, Анна, вы меня слышите?

Она с трудом заставила себя выдохнуть:

— Да.

— Повторю вопрос: вы же не планируете вновь заняться поисками?

Небольшой сверток, заляпанный грязью и чем-то еще темным... чем-то...

— Нет. Не планирую.

— Хорошо. Значит, я могу на вас рассчитывать?

В трубке повисла тишина — там явно ждали какого-то ответа. Но что она могла сказать? Как доказать этому человеку, что она в порядке? Анна тихо выдохнула, постаравшись успокоиться.

— У Лены все хорошо.

— Рад это слышать. Потому что, если это не так — вы знаете правила. Нам придется ее забрать.

Смолина ничего не ответила. Она просто молча стояла, прижимая трубку к вспотевшему уху, и чувствовала, как в животе растет комок злости.

— Анна, надеюсь, мы поняли друг друга. Я позвоню через недельку. Хорошего дня! — и прежде, чем Анна успела что-то ответить, раздались гудки.