Мы пришли в зал сегодня утром после завтрака. Утром приготовили яичницу, бекон и тосты. Это было так по-домашнему: мы вместе ходили по кухне. Ели за кухонным столом, как обычно, но сегодня между нами все было по-другому. Рядом со мной она казалась более расслабленной, и это меня не могло не радовать. Похоже, мой план уже работает.

Я все время вспоминаю прошлую ночь, когда она позволила мне обнять себя во время сна. Обычно она остается на своей стороне, а я на своей, и мы никогда не соприкасаемся, но прошлой ночью она прижалась ко мне, положив голову мне на грудь. Она пошевелилась во сне, или, может быть, я ее сдвинул, но в любом случае к утру она практически лежала на мне. Сегодня утром я проснулся с ее волосами, рассыпанными по моему лицу, и улыбкой на губах. Это был рай.

Я пытался все время быть рядом, чтобы Хейз привыкла ко мне, и, кажется, это уже работает. Кажется, мы уже стали ближе, нам стало комфортнее в присутствии друг друга, а прошло всего двадцать четыре часа. Я могу только представить, что будет между нами через неделю или две.

После завтрака Хейзел позвонила бабушке и сказала, что хочет поразминаться. Я волновался, что бабушка сообщила ей плохие новости, и обнял её, чтобы утешить. Жена позволила мне это, а затем заверила, что со всеми все в порядке. Все родственники оставались дома, и казалось, что ее бабушка уже была готова лезть на стены. Мне всегда нравилась эта женщина. Она энергичная для женщины восьмидесяти лет. Думаю, я ей тоже всегда нравился, хотя она знает, что мы с Хейзел не поженились в традиционном смысле.

Когда Хейзел поднялась на второй этаж в спортзал, я схватил ноутбук и последовал за ней. У нее есть комната рядом с нашей спальней на втором этаже, где есть все ее спортивное оборудование. На протяжении многих лет мы постепенно добавляли в него разный спортинвентарь. Я проверяю ее историю поиска в Google каждый день, и каждый раз, когда она смотрит что-то новое, делаю так, чтобы это у нее появилось.

Она стонет, ставя одну ногу на качели для йоги и вытягивая ее вперед, переходя в шпагат. Жена держится за ткань и слегка подпрыгивает, прежде чем отступить. Она делает это снова, и я сдерживаю стон, когда она наклоняется, и ее круглая задница поднимается вверх прямо перед моим лицом.

На другой стене есть зеркала, и я вижу в них отражение её лица и весь анфас. Она закрыла глаза и углубила растяжку, а ее свободная футболка распахнулась, открывая мне лишь намек на ее декольте и кружевной белый бюстгальтер.

Хейзел довольно худая, вероятно, из-за всех занятий йогой и серфингом, и, как оказалось, она еще и невероятно гибкая. Я с изумлением наблюдаю, как она переворачивается на качелях, принимая позу верхом. Она действительно невероятна в этом, но я отбрасываю фантазии и возвращаюсь к работе.

Следующий час я провожу, отвечая на электронные письма и стараясь не отвлекаться на Хейзел и ее качели. Мне просто нужно сосредоточиться на финальной игре. К концу карантина Хейзел должна быть так же одержима мной, как и я ею. Мне просто нужно заставить ее влюбиться в меня, и тогда мы сможем реализовать все мои фантазии.

Хейзел

Прошла целая неделя. Мы провели ее с мужем наедине, и все определенно стало по-другому. У нас появился новый распорядок дня. Тот, где мы почти стали неразлучны. Мы просыпаемся, готовим завтрак, идем гулять по пляжу, обедаем, потом он работает на ноутбуке, а я немного занимаюсь йогой. Каждую ночь мы обнимаемся в постели и засыпаем в обнимку.

Это реальное счастье. Все, чего я когда-либо хотела от жизни, от брака, но я не могу удержаться от того, чтобы не задать один вопрос. Это реально?

И не могу отделаться от мысли, что все это закончится так же внезапно, как и началось. Почему он вдруг стал таким нежным? Что на него нашло? Я накладываю картофельное пюре по тарелкам, наблюдая за мужем. Он говорит о каком-то новом приложении, в которое инвестирует, но все, на чем я могу сосредоточиться, это почему именно сейчас? Почему он сейчас ведет себя со мной как муж? Что изменилось?

Он спрашивает меня, как прошел серфинг сегодня утром, и я уклончиво угукаю. Думаю, он понимает, что меня что-то беспокоит, но ничего не говорит. Во всяком случае, пока что, но я вижу озабоченность и беспокойство в его глазах и знаю, что скоро он задаст вопросы. Удивительно, насколько хорошо я научилась читать выражения его лица и предугадывать за последние несколько недель, что он будет делать.

Я ем картофельное пюре, тишина заполняет пространство между нами, но мы оба едим. Я чувствую, как напряжение между нами расползается, поднимаясь все выше с каждой секундой, и когда Арчер тянется за вином, меня прорывает. Я больше не могу этого терпеть.

— Почему ты так нежен со мной? — спрашиваю я, и мой голос звучит громче, чем я того хотела.

Арчер колеблется, поднося бокал к губам, и его глаза встречаются с моими.

— Ты бы предпочла, чтобы я был груб? — спрашивает он, растерянность видна на его лице.

Я рассмеялась над этим и над тем, как удивился он этому вопросу, но мне не нужно много времени, чтобы протрезветь и вернуться к теме.

— Нет, я имею в виду, почему ты в последнее время так хорошо относишься ко мне? Что изменилось?

— Я всегда был добр к тебе.

— Но мы никогда не были такими, — говорю я, указывая между нами пальцем. — Мы никогда не были так близки.

— Ну, обычно ты меня отталкиваешь. Теперь, когда нас здесь только двое, возможно, ты наконец это замечаешь. Может быть, ты наконец впустишь меня? — предполагает он.

— А как насчет всех этих прикосновений? Почему мы вдруг ведем себя как настоящая семейная пара?

Мое сердце колотится, и мне кажется, что этот момент огромен. Как будто все, что он говорит, может навсегда изменить наши отношения.

— Я всегда хотел, чтобы мы были настоящей семьей. Мне всегда хочется прикасаться к тебе, — тихо говорит он.

— Тогда почему ты не сделал этого раньше? Почему все это время было не так? — спрашиваю я, и мне приходится быстро моргать, поскольку от желания плакать горло сводит спазмом, а слезы подступают к глазам.

— Я слышал, что ты сказал в день нашей свадьбы, помнишь? — тихо спрашивает он.

У меня сводит живот от того, что я понимаю, что он знал, что я сказала отцу.

— Почему ты захотел жениться на мне?

— Потому что…

— Почему? — Я плачу.

Мне нужно, чтобы он открылся, рассказал мне, что он думает, что чувствует. Мне нужно нечто большее, чем эти односложные ответы.

— Потому что я тебя люблю.

Арчер

— Потому что я люблю тебя, признаюсь я, глядя ей в лицо, и впервые произношу эти слова.

— Что? — переспрашивает она, шок на ее лице.

— Я люблю тебя, Хейзел. С той самой минуты, как увидел.

— Почему ты только сейчас говоришь мне это?

— Я знал, что ты меня не любишь, и боялся, что если выйдешь в люди, то познакомишься с кем-то, кого полюбишь, и бросишь меня. Я не мог этого допустить. Ты нужна мне, Хейзел.

— Почему ты никогда не говорил мне об этом раньше?

— Я не думал, что ты готова это услышать, и мне было невыносимо представлять, что я признаюсь и не услышу такой же фразы в ответ.

— Почему ты начал так себя вести сейчас?

— Потому что знал, что нужно что-то отдать. Я видел, что ты не довольна мной, нашей жизнью здесь, а ты — весь смысл моей жизни. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, Хейзел.

Она быстро моргает, пытаясь сдержать слезы, которые, как я вижу, формируются в них. Я хочу заключить ее в объятия, утешить и обнять. Я понимаю, что все это время сомневался в себе, и клянусь прекратить всё это прямо сейчас.

Я тянусь к ней, вытаскиваю ее из кресла и сажу к себе на колени.

— Я люблю тебя, Хейзел, — шепчу я ей в волосы, провожу руками вверх и вниз по ее спине.

Она тает рядом со мной, и я вздыхаю с облегчением. Когда это происходит, все мое тело расслабляется. Она приоткрывает губы и облизывает мою шею, крепко обнимая меня руками. Мои руки сжимают ее сильнее, и она стонет, хриплый звук доносится до моих ушей.