Обычно я собираю волосы в пучок на макушке, но слишком больно даже думать о том, чтобы уложить их наверх. Вместо этого я позволяю им свободно упасть мне на плечи, когда я ложусь в ванну, они обволакивают меня, когда я погружаюсь в почти слишком горячую воду. Я стону от явного удовольствия, когда горячая шелковистая ванна смыкается над моими ноющими мышцами, моя кожа мгновенно краснеет.
Горячая ванна – моя любимая вещь в мире. Так было всегда. Я часами нежилась в джакузи у Гриши. Он называл меня своей русалочкой, а когда я указывала, что у Ариэль рыжие волосы, он в шутку называл меня своей блондинкой Ариэль, чередуя эти два имени. Это одно из хороших воспоминаний и, если быть честной, хороших много. Достаточно того, что я на законных основаниях думала, что влюбилась в него, пока не выяснила, что он женат, вот почему сейчас так чертовски больно осознавать, что все это было ложью.
И почему я не хочу возвращаться к нему, за почти что угодно.
К сожалению, Левин навесил на меня то единственное, ради чего я бы вернулась к нему, и это означает, что я должна придумать, как это сделать.
Я пытаюсь представить хорошие времена с Гришей, до того, как я все узнала. Я провожу пальцами по своей гладкой, раскрасневшейся, влажной коже, по легкой выпуклости груди, вспоминая, как он впервые затащил меня в постель. Я не заставила его долго ждать, на самом деле, оглядываясь назад, было немного неловко от того, как быстро я оказалась с ним в постели. В тот вечер, на наше второе свидание, он пригласил меня поужинать и сходить на балет. Он поцеловал меня только после нашего первого свидания, и даже не попытался сделать больше, чем когда попросил своего водителя отвезти меня домой. Тот первый поцелуй был сладким и медленным, его рука скользнула в мои волосы, он притянул мои губы к своим, целуя меня так неторопливо и нежно, как только может надеяться на поцелуй любая девушка, без требований или ожиданий, а затем он пожелал мне спокойной ночи. Он не попросил разрешения подняться, не предположил, что, возможно, я ему что-то должна за, по общему признанию, роскошный ужин, на который он пригласил меня на наше первое свидание, с напитками в модном баре после.
Он просто высадил меня.
И, оглядываясь назад, он знал, что делал. Я уважала его за это, была заинтригована им. В дни между нашим первым свиданием и вторым, когда мы переписывались при любой возможности, он говорил о том, как сильно он меня хочет, как тяжело было меня отпустить. Но, как он сказал мне, он хотел, чтобы я чувствовала, что у меня есть влияние в отношениях. Даже власть. Он хотел, чтобы я сделала выбор, когда это произойдет, независимо от того, как отчаянно он хотел мое тело, и делал это с того момента, как положил на меня глаз.
В результате, к тому времени, как мы вернулись к его машине после балета, полупьяные от вина и хихикающие, как подростки, я отклонила его предложение пойти куда-нибудь еще выпить. Вместо этого я предложил нам вернуться к нему домой.
Мне не пришлось предлагать это дважды.
Сидя в ванне, я провожу пальцами по своему соску, пытаясь вспомнить каждую его частичку, пробудить то давнее желание, которое я испытывала к нему. Это не было фальшивкой или рассчитанным поступком, и это было хуже всего. Если бы я использовала его ради денег или связей, симулируя свое желание, мне было бы не так ужасно узнать, что он женат. Тогда мы бы использовали друг друга. Но пока Гриша использовал меня, я была полностью, безраздельно доверчива. Я влюбилась по уши еще до того, как оказалась в его постели. Он был всем, чего я никогда не думала, что найду в любовнике: потрясающе красивым, умным, утонченным, и в ту ночь я узнала кое-что еще.
В постели он тоже не был эгоистом.
Помню, он медленно раздевал меня, пока я проводила пальцами по своим соскам, размазывая по ним маслянистую влагу, пока они твердели под моими прикосновениями, и желание начинало расцветать на моей коже. Он сорвал с меня каждый дюйм одежды, прежде чем позволил мне прикоснуться к нему, целуя меня в промежутках между каждым участком, пока, наконец, не прижал меня спиной к краю своей огромной кровати с балдахином и опустился на колени, раздвигая мои ноги, чтобы иметь полный доступ к моей и без того мокрой киске.
Что-то глубоко внутри меня сжимается при этом воспоминании, мое тело сжимается от вновь возникшего желания. Казалось, что он съедал меня целую вечность, по крайней мере, по сравнению с другими мужчинами, с которыми я была, умело облизывая меня, когда начал узнавать, что мне нравится больше всего. Он был полон решимости довести меня до оргазма, чего я раньше не испытывала, и когда я попыталась сказать ему, что ему не обязательно продолжать, пока я не кончу, он шикнул на меня, шире раздвинул мои бедра и продолжил.
Я тяжело сглатываю при воспоминании, скольжу рукой ниже, по животу, пока пальцы не оказываются чуть выше складочек. Даже не прикасаясь к себе, я знаю, что не такая уж мокрая. У меня остались приятные воспоминания, Гриша отказался позволить мне заняться с ним любовью в ту первую ночь, настаивая на том, что он хотел, чтобы наш первый раз был посвящен исключительно моему удовольствию. Он воспользовался презервативом без моей просьбы, разделся, пока я все еще лежала, дрожа, на кровати после моего первого оргазма, а затем медленно скользнул в меня, трахая в медленном ритме, который заставил меня кончить снова, прежде чем он, наконец, достиг своего собственного оргазма некоторое время спустя.
Это было хорошо. Секс с ним всегда был хорош, и становился все лучше по мере того, как мы узнавали тела друг друга. Но теперь все это настолько запятнано осознанием того, что он натворил, что все это время был женат, что все это время трахал других женщин, что для него ничто из этого никогда не было таким реальным, как для меня, что я не могу найти в себе желание, которое пытаюсь вызвать. Я не могу заставить себя снова захотеть его, по правде говоря.
Непрошеные мои мысли возвращаются к тому, что было раньше, к тому, что я почувствовала, когда Левин прижал меня к двери, когда я прижалась к нему и поняла, какой он твердый. Такой охуенно твердый, словно железо натягивает его джинсы, и охуенно огромный. Я пытаюсь представить, как он мог бы выглядеть обнаженным, и это намного проще, чем должно быть. Гораздо проще представить, как он вернется слишком рано, войдет сюда и обнаружит меня обнаженной, мокрой и разгоряченной в ванне, мои пальцы спускаются к верхушке бедер. Слишком легко представить, как он снимает рубашку, темные волосы, которые могли бы покрывать его широкую мускулистую грудь, спускаются по рельефному прессу туда, где я могла бы увидеть этот толстый, ребристый член во всей его красе, твердый и жаждущий меня.
Сама того не желая, мои фантазии ускользают от меня. Я представляю, как он стоит там, эти пронзительные голубые глаза прикованы к моему телу, жадно впитывая каждый дюйм моей обнаженной плоти, в то время как его рука обхватывает себя, начиная медленно поглаживать.
Когда мои пальцы скользят дальше вниз, между моих складочек, я обнаруживаю, что я мокрая не только от воды. Влажный и набухший, мой клитор слегка пульсирует под моими прикосновениями, когда я начинаю потирать его, представляя Левина, стоящего там, представляя, что он наблюдает за мной, что мы возбуждаемся друг от друга. Я представляю, как он угрожает снова связать меня, говоря, что, если я попытаюсь убежать, он привяжет меня к кровати, и я не смогу убежать. Что, если я не приду за ним, он свяжет меня и заставит кончить.
Это не должно вызывать во мне прилив желания, не должно заставлять меня тянуться другой рукой, просовывать в себя два пальца, когда я яростнее тру свой клитор, представляя, что это его толстые пальцы, что влажные струйки воды на моем клиторе, когда я тру быстрее, жестче, – это его язык.
Мысль о том, что он стоит здесь и приказывает мне кончить за ним, не должна заставлять каждый мускул в моем теле напрягаться от внезапного, восхитительного удовольствия, которое пронзает меня, подводя к самому краю блаженства, когда я выгибаю спину, откидывая голову назад на край ванны. Я засовываю пальцы в себя, чувствуя, как моя киска сжимается вокруг них, неистово потираю клитор, когда раздвигаю бедра в воде, представляя, как он стоит надо мной, приказывая мне кончить снова голосом с сильным акцентом, в то время как он поглаживает сильнее.
