Старшие Ословы ничего не знали о тайном шифре. Красные попросили Нину соблюдать строгую секретность, и она согласилась.
В то время как Нина возилась с кактусами, на Ослова донес дежурный. Вероятно, агент тайной полиции. Стараясь не попадаться полицейским на глаза, девушка притаилась в чулане на четвертом этаже. Там был тайник: в груде старых журналов лежали кинжал, пистолет, деньги и драгоценности. Нина уже собиралась улизнуть, но, выглянув в фигурное окно, которое выходило в коридор, увидела бегущего жандарма (прежде он дежурил у танцевального зала). Так Нина поняла, что ее ищут. Затаив дыхание, она приоткрыла дверь. Жандарм стремительно спустился по лестнице и был уже довольно далеко. Тогда девушка поднялась на крышу и стала следить за мной. А примерно через час, когда стемнело, попыталась напасть, но потерпела неудачу. В половине девятого (судя по часам на башне) Нина исчезла.
Кстати, около девяти вечера случилось еще одно событие, ставшее для Нины роковым. После того как универмаг Каботкина закрыли, туда ворвались переодетые люди с пулеметами, и на стальной лестнице, ведущей в часовую башню, двое часовых обнаружили молодого русского, который дрожал от страха.
Юноша оказался на редкость беспомощным. Лишь увидев штыки, он поднял руки, расплакался и сболтнул лишнего.
Этот молодой красавец из знатного рода Абрикосовых получил прекрасное образование и обладал многими познаниями. Гений криптографии, он был чрезвычайно ценен для ячейки красных, членом которой являлся. Будучи также экспертом в часах и драгоценностях (он с легкостью отличал подлинник от подделки), молодой человек несколько лет проработал в ювелирном отделе на третьем этаже универмага Каботкина, где занимался починкой механизмов. Также в его обязанности входило обслуживание часов на башне, благодаря чему он имел возможность переглядываться с Ниной. Оба в такие моменты смеялись и краснели. Впрочем, этим общение и ограничивалось. Они не могли даже обменяться письмами, не то что поговорить. Абрикосова контролировали красноармейцы, а за Ниной пристально следили бабушка и мать.
Положение казалось безвыходным, пока Абрикосову не пришла в голову идея использовать шифр, что нынче так модно. Когда предоставлялся случай, он урывками обучал Нину, в результате чего цепкая память и врожденный авантюризм девушки сотворили чудеса. Теперь они могли радостно и беспрепятственно общаться.
Однако, как только в особняке разместился штаб японской армии, кактусовая переписка утратила романтический характер. Нина, истинная любительница приключений, не только впитывала все необычные словечки которые слышала в штабе, но и охотно передавала их своему товарищу.
Каждый день ровно в полдень Абрикосов поднимался на башню, чтобы сверить часы. Но он готов был делать это и в неурочное время (под предлогом похода в уборную) если Нина подавала знак. Извлекая из-за вывески мощный телескоп, он считывал справа налево номерки на кактусах и передавал информацию шпионам, которые заходили в универмаг под видом обычных покупателей. Так, получив от Нины сообщение: «Ослова вот-вот убьют... сеть красных шпионов раскрыта... 150 тысяч иен...», он записал расшифрованный текст карандашом на листочке и бросил его с башни одному из прохожих — тот сделал условный знак шляпой. Вот в чем признался юноша.
Услышав рассказ Абрикосова, солдаты решили, что за всем этим стоит Ослов, и в органы особого назначения тут же полетел приказ: «Немедленно арестуйте Ослова! Обстановка напряженная».
Вернувшийся жандарм заметил Нину сразу после ее неудачного покушения на меня. А пока он отсутствовал, Ословых, которые только успели поужинать, привязали к стульям и начали пытать. Эту картину я и наблюдал, притаившись в коридоре.
Сцена была не просто пугающей, она потрясала. Самые кошмарные слухи, наводнившие Харбин, закрутились двойными и тройными водоворотами, порождая невидимые и неслышимые волны ужаса. Я же оказался в центре этого урагана и мало что понимал. Я не знал правды и, наблюдая за происходящим, был парализован смертельным, нечеловеческим страхом.
Я по-прежнему робко выглядывал из-за левой гардины, прижавшись лбом к стеклу, как вдруг раздался грохот и посыпались искры. А минут через пять случилось кое-что еще более удивительное!
В правой руке я крепко сжимал кинжал Нины, но кто-то внезапно его выхватил! Я приглушенно вскрикнул и обернулся, однако вора уже и след простыл.
К счастью или нет, в танцевальном зале ничего не заметили, я же чуть не потерял сознание от страха. Немного оправившись от шока, я пулей понесся по темному коридору, сбежал по лестнице и оказался в подвале. Там я перевел дух, выпил несколько чашек стылой воды, забрался в постель и укрылся с головой одеялом. Да, я повел себя как жалкий трус и вы вправе посмеяться надо мной.
На следующий день из работников «Центральной» остались только глухой как пень кореец и его жена. Больше никого. Приготовлением пищи занялись четверо рядовых и младший унтер-офицер. Ослова и его семьи я больше не видел и ничего не знал об их судьбе.
Теперь взаимная антипатия Семенова и генерала Хорвата сделалась очевидной, а влияние Белой армии ослабло. Кстати, о причине, загнавшей семью Ословых в трагическую ловушку, я догадался той же ночью. По мановению белой прохладной руки они оказались брошены в бездонную пропасть, что разверзлась в Восточной Азии в результате политических интриг.
Тогда я воображал себя великим детективом, этаким храбрецом, который, несмотря на негативный опыт, смог очистить шелуху и разглядеть потаенный слой. О, как же я ошибался!..
В ту ночь мои нервы были расстроены до предела. Я непрестанно обдумывал события прошедшего дня, силясь докопаться до сути. Одна безумная идея сменялась другой, и о сне не могло быть и речи. Трус и невротик, я, сталкиваясь с неординарными событиями, терял покой и отчаянно пытался найти объяснение. Пусть даже иллюзорное. Конечно, вы будете потешаться над этой романтической болезнью, которая так распространена среди литературно одаренных юношей...
Тогда я не сомневался, что кактусовый шифр — дело рук Ослова, который вовлек в игру свою дочь. Лишь на следующее утро ефрейтор сообщил о тревоге, объявленной по всему Харбину. Об аресте Абрикосова я, разумеется, тоже ничего не знал.
Дрожа под одеялом, я непрерывно размышлял о похищении ста пятидесяти тысяч иен, о хозяйке «Серебряного месяца», о загадке кактусов, о странном поведении Нины и об ужасающей сцене в танцевальном зале. Я мало что понимал, однако это никак не умаляло моего страха.
Впрочем, я все-таки нашел объяснение небывалым событиям. Разумеется, эта пучина не могла засосать случайного человека. Хозяйка «Серебряного месяца» — вот на ком сосредоточились мои мысли. Собирая по кусочкам картину происходящего, я в каждой линии видел ее обворожительный силуэт. И каждая нить вела к ее белым властным пальчикам.
Мое первое впечатление об этой женщине было верным. Она напоминала ядовитое насекомое, что притаилось внутри сочного плода, то есть в Харбине. Увы, на его поверхности уже виднелись крупные гнилостные пятна...
Хозяйка первоклассного ресторана была на редкость умна и решительна. Казалось, такая женщина может господствовать над всеми городами бурной Северной Маньчжурии... Рассудительная и хладнокровная, она виртуозно предсказывала переменчивую политическую обстановку и в соответствии с ней управляла «Серебряным месяцем». Думаю, она денно и нощно ломала голову, гадая, к какому берегу прибьет великолепный плавучий цветок «Серебряного месяца»...
Вопрос будущности Харбина волновал всех и каждого в Северной Маньчжурии. Под чьим господством окажется город — японцев, красных или белых? Как долго там будет присутствовать японская армия? Люди жадно и настороженно следили за решениями японского правительства, от которых напрямую зависела деятельность военного командования.
И только она одна ни в чем не нуждалась. Как бы ни сложились обстоятельства, хозяйка «Серебряного месяца» сумела бы выкрутиться. Она могла уйти с японской армией или остаться в Харбине. У нее в любом случае имелся запасной план. Быть может, она попыталась бы завладеть тайнами японской армии или даже ее деньгами. Конечно, она бы не побрезговала и такими уловками, на которые способны лишь женщины.
