Заведя пухлую ручку за спину, я почувствовал себя главным героем фехтовального спектакля и отобрал у нападавшей короткий русский кинжал. Затем, захжав холодное оружие в зубах, коленом надавил ей на спину, а левой рукой взялся за волосы и повернул голову женщины. 

Набеленное лицо, длинные ресницы, близко посаженные глаза... Это была Нина, дочь Ослова! Я лишился дара речи

Озираясь в окутавшем нас тумане, я хотел было сказать: «Что ты тут делаешь?», но позабыл все русские слова, вызубренные по службе. Потеряв самообладание, я обратиться к Нине на японском, который она немного понимала:

— Сиди тихо! — и прижал девушку к полу.

Нина, как ни странно, все поняла и отчетливо кивнула. Я ослабил хватку и хотел было встать, но тут она воспользовалась моментом и подскочила с неожиданной прытью. Напоследок девушка обернулась, пряча лицо в ладонях, и растворилась в тумане. Вскоре топот поспешных шагов на лестнице стих, но, одураченный, я продолжал стоять разинув рот.

За короткое время передо мной предстали японский жандарм и русская девушка, которые, казалось, были заклятыми врагами. Наконец я заметил, что сжимаю в правой руке кинжал, и тут же очнулся. В свете часовой башни, проникающем сквозь туман, я разглядел лезвие, но не увидел на нем крови. Похоже, я не был ранен, однако меня пробирал озноб. Таков континентальный климат: после заката температура резко падает. Да и северный туман усугубил похолодание.

Я погряз в пучине вопросов, на которые не было ответов, и тем не менее начал кое что понимать. Нина напала на меня, решив, что я разгадал секрет кактусов (или близок к разгадке). А значит, эти горшки и правда хранили страшную тайну!

Конечно, семья Нины, жившая непосредственно над штатом, была как на ладони, но эти люди наверняка имели тайные сношения. И не с кем-то, а с красными!

Мне представился треугольник, объединивший в себе моих сослуживцев, которые совершили позорное преступление, Ослова с его околополитическими играми и хозяйку «Серебряного месяца» — она, по-видимому, знала их секреты. Других фигурантов данного дела в Харбине не существовало по определению.

Но поисковая комиссия никак не могла заподозрить этих лиц. К тому же им было невдомек, что обычный рядовой вплотную приблизился к ужасной тайне. А вот Нина оказалась куда прозорливей и попыталась навечно заткнуть мне рот одним ударом клинка. Сам о том не подозревая, я попал в ситуацию, не оставляющую мне права выбора. Теперь я был просто обязан расследовать это дело. Даже вопреки собственным интересам...

Осознав, как влип, я поежился и принялся вглядываться во тьму. Казалось, оттуда в любой момент может вылететь никелевая пуля. Если бы только я обладал храбростью великих детективов, о которой был прекрасно наслышан...

Отгоняя от себя навязчивые мысли и пытаясь контролировать эмоции, я крадучись спустился на четвертый этаж и, чуть дыша, прошел мимо комнат, где жила семья Нины. Однако изнутри не доносилось ни звука, а двери были закрыты. Там она или нет, я не понимал. Странно... Не могли же Ословы так рано лечь спать? Похоже, их нет дома...

И тут мне в голову пришла очередная тревожная мысль, а что если все мои недавние умозаключения ошибочны?.. Но в этот момент я кое-что заметил: на другом конце длинного коридора, там, где находился танцевальный зал, сквозь бордовые портьеры пробивался кроваво-красный свет. Не помню, о чем я тогда подумал, но, увидев этот мистический луч, уже не мог оторвать взгляда от стеклянных дверей. Я подошел ближе и заглянул в щель между гардинами. На стене справа висел пейзаж с мельницами. Вероятно, полотно принадлежало кисти какого-то голландца. Под картиной, обращенные спинками к стене, стояли три вращающихся кресла, обитые красно-золотым атласом. На них сидели люди с белыми повязками на глазах! Я разглядел усатого великана в коричневой охотничьей одежде, по правую руку от него расположилась пожилая седовласая женщина, а по левую — худая благородная дама с орлиным носом. Это были Ослов, его мать и жена.

Я не мог понять, жив мужчина или нет, поскольку он был неподвижен. Мне рассказывали, что в России расстреливают, ставя лицом к стенке, однако люди находились в иных позах. Палачей я не мог видеть, но это, определенно, были члены поисковой комиссии.

Я застыл на месте как пригвожденный. Происходящее походило на дурной сон. На моих глазах был приговорен к смерти русский богатырь, заправлявший делами во всей Сибири, и его семья. Окаменевшие, с белыми повязками на глазах, они сидели в танцевальном зале, похожем на дворец, а я глядел на происходящее сквозь двери с двойными стеклами. Такая реальность страшнее любого ночного кошмара!

Конечно, в тот момент я не мог не вспомнить о Нине. Несмотря на всю жесткость принятых мер, ей как-то удалось ускользнуть. Вероятно, члены поисковой комиссии действовали по собственному почину... Но тогда я не был способен рассуждать трезво. Затаив дыхание, я ждал оружейного залпа, сотрясающего двойные стекла, но ничего подобного не последовало. Лишь время от времени откуда-то слева доносились тонкие японские голоса, похожие на комариный писк. Теперь Ослов энергично тряс и кивал головой, и до меня доносилось эхо его басовитого голоса, однако слов было не разобрать. Тем не менее я чувствовал кожей весь ужас этой сцены. Я силился расслышать хоть слово, чтобы подтвердить или опровергнуть свою гипотезу: мне казалось, что Ослов — шпион красных. Едва не прилипнув к стеклу, я нетерпеливо наблюдал за его лицом.

Но, забегая вперед, скажу, что мои соображения оказались ошибочными. Да и японские власти неверно оценили этого человека, полагая, что Ослов связан с красными. А последствия этого страшного промаха оказали влияние на всю Сибирь...

Позже, узнав правду от Нины, я был потрясен, а до того отчаянно цеплялся за пустые фантазии. Но, дабы моя история не утратила связности, я прямо сейчас расскажу о том, что выяснилось некоторое время спустя.

Итак, если суммировать информацию, которую я получил от часового и от Нины, сюжет будет такой.

В половине второго, через час после моего ухода, обнаружилось письмо от неизвестного отправителя (напечатанное на машинке кириллицей), и штаб забурлил. В командный состав *** бригады и органы особого назначения тут же полетели велосипедные телеграммы с тремя крестиками (что означает срочность). Вскоре, непринужденно болтая с несколькими ничего не подозревающими людьми, штабные, все до единого, покинули помещения, а старший поручик вызнал дежурного ефрейтора и приказал следующее:

1. До завтрашнего утра не выпускать слуг Ослова из особняка. А если их поведение покажется странным, препроводить силами часовых к жандарма в коридор четвертого этажа.

2. При возникновении критической ситуации выйти к часовому, не используя штыков и не поднимая шума, и помахать два-три раза фуражкой.

3. Если придут люди по делам гостиницы «Центральная» (поставщики, знакомые Ослова и прочие) или же кто-нибудь позвонит по телефону, обратиться к старшему поручику за дальнейшими указаниями. Следить вместе с часовыми, чтобы никто не проник и штаб4. Держать в строжайшем секрете происходящее в штабе, проявлять бдительность и делать вид, будто все в порядке. Ночью не спать.

Отдав эти странные распоряжения, старший поручик закрыл жалюзи на окнах, и комната погрузилась во мрак. Затем он выгнал ефрейтора в коридор и заперся изнутри.

Стоя с озадаченным видом, часовой пытался переварить происходящее.

Следующим утром ефрейтор рассказал мне, что в тот день японские войска, пребывающие в Харбине, подали сигнал тревоги. Случилось это во втором часу пополудни. Тогда же в штаб поступил приказ об эвакуации, и младший лейтенант отдал свои распоряжения. А в три часа ефрейтор увидел из эркера первого этажа фигуры часовых. Вскоре закрылись большие двери дома Каботкина, и оживленная улица начала стихать. Вероятно, все было готово к стремительному захвату Харбина. Красные и белые одновременно пришли в движение, однако никто не поддался на провокацию.