Я почти уверена, что это потому, что так и есть.

Этот поцелуй — самый страстный и всепоглощающий, который я когда-либо испытывала. Как будто широко открылись шлюзы. Как будто прорвало плотину. Он вкладывает в это все свое тело, оборачиваясь вокруг меня и держа до боли крепко, его руки дрожат, дыхание прерывистое. Он издает отчаянные звуки в мой рот, когда опустошает его, стонет от удовольствия и сладкого, долгожданного облегчения.

Затем он обхватывает мою голову руками и отчаянно целует меня в лицо, пока я, задыхаясь, смеюсь, потрясенная силой его эмоций.

Это был не просто поцелуй.

Это была открытая дверь в его душу.

— Скажи это еще раз, — требует он. — Скажи мне еще раз, детка. Скажи мне.

— Я в порядке. Я не ранена. Я здесь, и со мной все в порядке.

Он падает на меня сверху, прижимая спиной к полу, наши тела соединяются, и он снова целует меня. Я запускаю руки в его волосы и закрываю глаза, чувствуя головокружение от его вкуса и того, как бешено колотится мое сердце.

Он целует мой подбородок, мою щеку, мою шею, говоря по-русски, пока его губы скользят по моей коже. Слова изливаются из него на меня, крестя меня огнем.

Я обхватываю ногами его талию и ощущаю его твердым, каким, я знала, он будет. Я терлась о его эрекцию, давая ему понять, чего именно я хочу.

— Ты все еще исцеляешься, — хрипит он, отрываясь, чтобы посмотреть на меня сверху вниз воспаленными глазами. — Огнестрельное ранение. Мы не можем…

Слова замирают у него на губах, когда я стягиваю футболку через голову и отбрасываю ее.

Под ней на мне ничего нет. Его взгляд на мою обнаженную грудь такой же жадный, как и его поцелуи.

Тяжело дыша и глядя ему в глаза, я шепчу: — Мы можем. Мы готовы. Прямо сейчас.

На этот раз колебаний нет. Он — воплощение тепла, скорости и физической силы, бык, пробивающийся через стартовые ворота.

Он поднимается на колени, стаскивает с меня обувь, треники и трусики, расстегивает ширинку своих джинсов, так что его твердый член выпрыгивает ему в руку, затем опускается между моих раздвинутых бедер и засовывает его глубоко в меня.

Я выгибаюсь и ахаю, хватаясь за его плечи.

Он огромный, горячий и вторгающийся, проникающий полностью одним толчком. Он накрывает мой рот своим, проглатывая мой стон удовольствия, затем трахает меня жестко и ненасытно, одной рукой сжимая мою задницу, а другой запустив кулак в мои волосы.

Он все еще полностью одет.

Я обнажена и схожу с ума под ним.

Я никогда в жизни не была так обнажена.

Он отрывается от моего рта, чтобы поцеловать мою грудь. Его горячий, влажный рот — это рай на моих твердых сосках. От щекотки его бороды у меня по коже бегут мурашки. Он сильно сосет сосок, затем прикусывает его зубами, заставляя меня снова задыхаться. Мои пальцы запутались в его волосах.

Он приподнимается на локте и сжимает мое горло. Глядя глубоко в мои глаза, он трахает меня, пока я не начинаю извиваться и стонать его имя.

— Малютка. Моя маленькая птичка. Мой милый ангел. Что ты со мной сделала?

Его голос хриплый, сдавленный эмоциями. Его глаза полны муки.

Я кончаю, когда его рука сжимает мое горло, обрывая крик.

Он опускает голову и прячет лицо у меня на шее. Содрогаясь, он трахает меня прямо во время моего оргазма. Затем движение его бедер замедляется. Он издает гортанный стон.

Одним последним, сильным толчком он входит в меня.

33

Райли

Моя спина болит от ожога который оставил ковер, я лежу, тяжело дыша и дрожа, обвив его руками и ногами, его тело погребено в моем.

Когда его дыхание, наконец, замедляется, он поднимает голову и смотрит мне в глаза.

Он позволяет мне видеть все.

Тьма. Крушение. Тоска. Нужда. Одиночество, которое в точности соответствует моему.

Путаница в том, что мы такие, какие мы есть, но кем мы должны быть, — это врагами.

Я шепчу: — Я знаю. Нам не обязательно выяснять все это прямо сейчас.

Его веки закрываются. Он тяжело выдыхает. Затем он снова целует меня, на этот раз нежно.

Он отстраняется от меня, нежно целует каждую из моих грудей, затем поднимает меня на руки и несет в ванную.

Поставив меня на ноги, он проверяет, устойчиво ли я стою, прежде чем включить душ. Затем он раздевается, берет меня за руку и подводит под теплые струи.

Он моет мне лицо мылом и мочалкой. Он смывает медвежью кровь с моих волос. Он моет мое тело с такой заботой и вниманием, что кажется, будто кто-то заплатил ему за это кучу денег.

Он спохватывается, выключает воду и вытирает нас обоих одним полотенцем, затем относит меня в постель.

— Я забуду, как ходить, бормочу я, кладя голову на его сильное плечо.

— Если ты не захочешь, тебе больше никогда никуда не придется ходить.

Моя грудь расширяется. Мои внутренности становятся мягкими.

Он имеет в виду, что мне не придется идти пешком, потому что он с радостью понесет меня.

Он укладывает меня на спину в кровати, забирается рядом и натягивает на нас одеяло. Он скользит рукой под моей шеей и проводит ладонью по моему животу в том же месте, что и всегда, прямо над моим шрамом.

Затем он зарывается носом в мои влажные волосы и вдыхает.

Когда он выдыхает, это звучит так, словно десятилетия страданий прошли, как будто его только что выпустили из тюрьмы.

Мы долго лежим так, обнимая друг друга, просто дыша.

Я знаю, что запомню этот момент на всю оставшуюся жизнь.

Когда он наконец заговаривает, его голос мягкий и сонный. — Когда я впервые увидел тебя, я подумал, что ты бездомная.

Я слишком счастлива, чтобы обижаться, вместо этого я смеюсь. — Такой милый собеседник.

— Ты была такой неопрятной. Маленькая, серая и мятая, как салфетка, которую кто-то слишком долго держал в кармане.

Мои глаза расширяются. — Боже милостивый. Возможно, тебе стоит подумать о том, чтобы заткнуться к чертовой матери, любовничек, или тебе больше никогда не повезет.

Он сжимает мое бедро, прижимая меня ближе. — Ты вызвала во мне желание спасти тебя. Позаботиться о тебе. Я понятия не имел, что ты переодетый дракон, как эта татуировка, спрятанная у тебя под волосами на затылке.

Я ворчливо говорю: — Продолжай говорить. Тебе нужно многое наверстать.

Его голос понижается до шепота. — Крошечный огнедышащий дракон, который может разорвать человека на куски всего несколькими словами из своих прекрасных уст.

Я размышляю над этим, не уверенная, было ли это оскорблением или комплиментом.

— Что ты подумала, когда впервые увидела меня?

— Что меня собираются показать в эпизоде  Закон и порядок: подразделение по борьбе со специальными жертвами.

После короткой паузы он начинает смеяться. Это чисто мужской смех, глубокий и неподдельный.

Мне это нравится.

— Я удивлена, что ты знаешь этот сериал, учитывая твою ненависть к телевизорам.

— Я никогда не говорил, что ненавижу телевидение. Просто у меня здесь его нет.

— У тебя дома в Москве оно есть?

— Да.

— О. Почему не здесь?

Он скользит рукой от моего живота к груди, нежно обхватывая ее и проводя большим пальцем по моему соску, пока тот не затвердевает. Его голос понижается.

— Потому что это мое убежище. Я храню здесь только те вещи, без которых не могу жить.

Я закрываю глаза, поворачиваю лицо к его шее и жду, пока мое сердце не начнет биться снова, чтобы сказать: — Так ты смотришь американские криминальные сериалы, да?

— Они очень занимательные. Ваши преступники самые глупые в мире.

— Они не мои преступники.

Он берет меня за подбородок и целует в лоб. — Нет. У тебя только одни такой.

Я переворачиваюсь на бок и прижимаюсь к нему. Он крепко сжимает меня. Проходит несколько минут уютной тишины, затем я шепчу: — Меня чуть не съел медведь, Мал.