— Он и мне был другом.

— Пожалуйста, не сравнивай и поверь мне, что это не одно и то же. — Он замолчал и задержал дыхание, чтобы хватило сил говорить дальше. — Когда я вернулся, все спрашивали меня о нем. Глотая ком в горле, мне приходилось врать, что я не знаю. Что мы не сбегали вместе, а просто совпало. Как оказалось, обвинения с меня сняли еще полгода назад. Прошел уже месяц с его смерти, а я все еще хочу застрелиться от мысли, что был настолько слеп. — Он опустил взгляд. — И что не узнал про Огинского раньше.

— Я злюсь на тебя, но не виню, — Щегол запрокинул голову. — Когда погибают люди, виноваты те, в чьих руках оружие.

— Спасибо, — Чиж скупо улыбнулся. — Надеюсь, у вас с Сорокой все будет хорошо. Главное заметь, что она влюблена в тебя до того, как случится непоправимое.

Щегол ничего не ответил. За окном мелькали желтые поля под тяжелым серым небом. Если держать при себе мысль о том, что завтра все станет лучше, то день перестает быть последним. Что бы ни произошло через пару часов, пока со Щеглом остается память о светлых днях в Гнезде, он будет чувствовать себя не зря прожившим эту жизнь. В зеркало заднего вида он посмотрел на Сороку и невольно улыбнулся. Щегол готов был отказаться от Гнезда, от тихой жизни в лесу, но только не от Сороки и воспоминаний о Птицах. Только бы она была рядом и чувствовала себя в безопасности. Появилось желание закрыть ее собой, спрятать, пока все не закончится и не вернется на круги своя. На въезде в город безмятежность пропала, а появилось слепое чувство тревоги и страха. Словно неведомый демон таится за каждым углом и ищет момента, когда напасть. Напасть неожиданно, без сопротивления. Впиться длинными клыками в нежную плоть и высосать остатки жизни и надежды на хороший финал Птичьей истории. Он нападает не потому что голоден, а потому что ему весело смотреть на прожорливый страх жертвы, которая готова затянуть петлю, лишь бы больше так не боятся.

— Надо заехать в одно место, — Сорока просунула голову между передних сидений. — Это важно.

Чиж кивнул, и машина покатилась по знакомой трассе на окраину леса, где стоит домик. Перед самым лесом был какой-то полуразрушенный район с множеством заброшенных зданий, маленьких домиков и ларьков с дешевыми сигаретами. Сорока указала на бетонное здание с высокой травой вокруг. Здание было серым с потрескавшимися блоками и возвышалось на два этажа. Для полного эффекта не хватало черных воронов, что будут кружить над строением и распугивать присутствующих своим карканьем. В голове замелькали картинки, словно из сна, и Щегол зажмурился.

— Здесь я впервые встретился с Соколом и Ласточкой. Сюда привели меня символы, — он свел брови над переносицей, отгоняя прочь тоскливые воспоминания.

Сорока выпорхнула из машины и побежала к входу в здание по протоптанной тропинке. Щегол с Чижом направились следом за ней. Она бежала так быстро, что Щеглу стало не по себе. Он хотел окликнуть Сороку, чтобы она объяснила, что происходит, но быстро отогнал эту мысль прочь. Сейчас она не стала бы попусту тратить время, а значит, приехали они сюда не просто так. Поднявшись на второй этаж здания, в котором уже вовсю сыпались кирпичи и разваливались стены, Сорока метнулась к спальному мешку, на котором лежала Ласточка. Ее руки были привязаны шпагатом к железной трубе, и от попыток выбраться на запястьях уже остались красные следы. Ласточка стерла себе всю кожу, и места соприкосновения с веревкой уже начинали кровоточить. Она подняла взгляд, словно напуганное животное, что, несмотря на свой страх, было готово вцепиться в горло каждому, кто помешает.

— Он ушел! Он оставил меня! — ее плечи дрожали, а голос срывался на крик. — Он собрался умереть и связал меня, чтобы я не мешала.

Сорока одним движением перерезала веревку, а после прильнула к Ласточке, хватаясь за ее плечи и уткнувшись носом в шею. Ласточка изумленно замерла, боясь, что все это бред или галлюцинации, и на самом деле никто не пришел за ней. Но когда горячие слезы обожгли ее шею, а тонкие пальцы Сороки оставили следы на коже под курткой, то сомнений в том, что этот сон реален, не осталось. Ласточка дрожащими пальцами провела по спине Сороки, а после также сильно прижала ее к себе. Колючая и резкая Сорока наконец-то стала такой, какой Ласточка помнила ее в первые дни жизни вместе. Она любила обниматься, любила прижаться к ней перед сном, чтобы согреться, а еще любила долго разговаривать. Одной яркой вспышкой Ласточку лишили этой части Сороки, а сейчас заново одарили этой радостью жизни.

— Прости меня, — Сорока шептала в ее шею. — Умоляю, прости меня за все. Я так виновата перед тобой.

Ласточка отстранилась от Сороки, обхватила ее лицо руками, а затем едва заметно улыбнулась. Принимая все ножи от Сороки, Ласточка молча зализывала раны, не переставая любить девочку, что однажды согласилась оберегать. Взвалив эту ношу на свои плечи, она не представляла, что это будет ей не по силам. Сорока и Сокол полосовали Ласточку со всех сторон, выжидая, когда же подтвердятся их гипотезы об отсутствии любви. Она любила их обоих и ненавидела себя, что они дошли до грани.

— Я тебя ни в чем не виню. Помнишь, я говорила, что всегда буду любить тебя? — она погладила светлые волосы Сороки. — За все это время ничего не изменилось.

— Мы знаем, где Сокол, — Сорока смахнула слезы с глаз. — Мы спасем его.

— Площадь Жукова, — Щегол подошел и помог Ласточке подняться.

Ласточка задержала взгляд на Щегле так, словно хотела что-то сказать, но не решалась. Этот взгляд Щегол успел изучить вдоль и поперек за время их общих тренировок. И сейчас Ласточка снова была в сомнениях.

— Щегол, — она подошла чуть ближе и положила руку ему на плечо. — Спасибо, что не сбежал. И еще… — Ласточка вздохнула. — Ты не повязан с нами кровью. Я не убийца, а ты не несешь бремя за смерть человека. Но знай, твою семью он больше не потревожит.

— Но как? Почему? — Щегол распахнул глаза, а с души будто рухнул камень.

— Какая разница.

Смерть Анисимого, о которой просил Щегол в самом начале, до сих пор стояла в горле камнем и мешала размышлять о черном и белом. Как можно отстаивать свои принципы, если своими руками подвел убийц к виновнику. Честность Ласточки облегчила будущие дни, и совесть Щегла осталась чиста даже перед самим собой. Времени больше не было, и поэтому Щегол взял под руки Сороку и Ласточку и повел их к машине Чижа. Пусть она расскажет подробности, если захочет, но когда рядом с ней будет стоять Сокол. Пусть больше никогда не посмотрит на него. Но Щегол будет знать, что сделал все, что смог.

* * *

Сырость пропитала стены насквозь, а запах плесени едко обжигал ноздри. Сокол медленно ступал по пыли, что превратилась в липкую грязь. Обходя помещение со всех сторон, он вспоминал, как впервые оказался здесь. Уже тогда это здание создавало впечатление чего-то древнего и зловещего. Двенадцать лет назад эти стены внушали страх и порождали ярость, которую Сокол кое-как смог обуздать. Сейчас же каждое воспоминание, что выбиралось наружу из-под подкорки и воплощалось наяву, навеивали лишь тоску. Тоску по прожженным годам и обреченным душам, которые Сокол сам привел в эту игру. Сам дал им в руки проигрышные карты и внушил, что это козыри. Зная, что, положив голову на плаху, твои люди будут свободны. Поступил бы он так? Так поступил Филин. Он свято верил, что его смерть принесет освобождение его детям. Что маленькие крылышки, которые только оперились, расправятся и его дети смогут парить высоко под небом. Только вышло наоборот, и смерть Филина принесла новые жертвы и заманила Сокола и Ласточку в новую клетку. Бог любит троицу. И как прискорбно это слышать человеку в семье из четырех, где двое уже мертвы. Револьвер для русской рулетки давно заряжен, и сколько бы Сокол не оттягивал момент выстрела, пуля не испариться сама собой. Осталось нажать на курок и поставить точку. И пусть револьвер в руках Огинского.

— Приветик, — Огинский поставил ногу на бетонный блок и оперся на нее локтем, крутя в руках пистолет. — Заждался меня?