— О чем вы?

— Мы с тобой вроде договаривались, что ты ровно на месте сидишь и больше не лезешь во все эти бандитские разборки, — Красиков наклонил голову набок.

— И кто из этих хмырей нажаловался? — Сокол усмехнулся и развалился на сидении.

— Эти, как ты выразился, хмыри помогли Гурова посадить, а ты буянишь. Не хорошо.

— В каком смысле помогли? — Сокол выпрямился и нахмурил брови.

— В самом прямом, — мужчина облокотился на дверь машины. — Как бы это прискорбно не звучало, но в случае с такими людьми, как Гуров, даже у милиции руки не свободны. Мы заключили сделку с Гуровым и с его людьми, — он не позволил Соколу перебить его. — Дослушай. За то, что Гуров сел за решетку, его люди будут отчислять его семье какие-то проценты от выручки. У Гурова дочь маленькая, ему самому это выгодно. Я, в свою очередь, пообещал, что не стану лезть в их дела, если там не будет откровенной бойни. То есть мы с тобой к ним не лезем.

— Я на эту херню не соглашался! — Сокол ударил руками по бардачку. — Каждый из них причастен к смерти моей семьи, а я должен оставить их в покое? Ну уж нет.

— И что ты с этого хочешь поиметь? — Красиков изогнул бровь.

— Не знаю! — Сокол оскалился. — Да и какая разница.

— А разница есть. Из-за того, что я с тобой полез в эти дела грязные, мне тоже досталось. Как видишь, меня со следователя до участкового понизили. Давай уважать друг друга?

Сокол ничего не ответил, а лишь сухо усмехнулся, отворачиваясь к стеклу. Красиков сделал глубокий вдох и взглянул в окно на Ласточку, что неотрывно смотрела на машину. Мужчина поджал губы и снова перевел взгляд на Сокола.

— Давай-ка я тебя переключу на другое занятие. Паренек ты деятельный, да только не в ту степь полез, — Красиков похлопал его по плечу. — Поработаешь на меня, будешь получать с этого неплохие деньги. Авось, и не будет так больно. — Сокол непонимающе нахмурился. — Тебе больно, а ты хочешь, чтобы больно было и другим. Давай с тобой попробуем не других калечить, а тебя лечить.

— И каким образом?

— Ну, ты, наверное, сам понимаешь, что время у нас тяжелое, а за всем мне не уследить. Глаз то на затылке нет, — Красиков прокашлялся. — Походишь по району, посмотришь, кто, где, что творит, мне расскажешь. Работы немало. Наркоманов много развелось, да и мелких хулиганов.

— Типа благодетель?

— Можно и так сказать. Работа нелегальная, не такая безопасная, как на кассе сидеть. Но тебе же нравиться такое? — Красиков улыбнулся. — Потом тебе волонтерской работы накину. Будете с девочкой по детским домам да по бабушкам ходить, помогать. Идет?

— Идет, — Сокол пожал руку Красикову и вышел из машины.

* * *

Тучи, что чернели с каждой минутой, предвещали скорую грозу и ливень. В переулках свистел холодный ветер, а редкие капли дождя обжигали кожу, будто спички. Люди стали реже встречаться, а те, что встречались, непременно пробегали мимо, будто ошпаренные кипятком, чтобы поскорее укрыться от непогоды. Завернув на территорию за покосившиеся ворота, которые скрипели на ветру, зазывая к себе еще живых, Сокол посмотрел на небо. Облысевшие деревья кланялись, приветствуя гостей в своем доме скорби. Ноги вязли во влажной и рыхлой земле, а узкие проходы давили со всех сторон, так и норовясь удержать гостей здесь как можно дольше. Они дошли до самого конца, почти за пределы скрипучего забора, туда, где оставляют бедняков, там, где воздвигались два одиноких креста с именами и датами. Там не было ни оградки, ни венков, ни фотографий. Там были похоронены те, у кого не было родственников. У этих двоих были родственники, которые сами были в минуте от того, чтобы не лечь рядом.

— Здравствуй, Дрозд, — Ласточка положила на бугор земли цветы, сорванные по дороге. — Папа, — она кивнула в сторону второго креста.

Сокол ничего не сказал. Он стоял рядом с Ласточкой и смотрел, как она склонилась над крестом, будто это был живой человек. Она присела на корточки перед могилой Дрозда и говорила почти шепотом, рассказывая о том, как прошел ее день. Ласточка говорила безмятежно и с улыбкой, словно надеясь на то, что кто-то ей ответит, что кто-то в ответ расскажет ей о трудном дне. Соколу не хотелось ничего рассказывать. Единственное, чего он желал, так это упасть на колени перед крестом Филина и прошептать: «Я не справляюсь». Но он не мог себе позволить и этого, поскольку это подорвало бы его авторитет.

— Значит, теперь мы не убиваем людей? — Ласточка обернулась на Сокола.

— Пока что, — он поднял голову к небу, чтобы она не заметила его покрасневших глаз. — Мы дождемся Гурова. А тогда его договор с Красиковым растрогается, и мы убьем его.

Ласточка ничего на это не ответила. Гурова посадили на двенадцать лет. Так может быть, за это время ей получиться найти своего Скворца в этом человеке. Хватит ли ее на двенадцать лет жизни с Соколом? Она не знала. Тучи заревели ледяными слезами горя, покрывая с ног до головы Ласточку и Сокола водой. Ей хотелось подольше посидеть на сырой земле и припасть щекой к холодному кресту, оставляя все проблемы где-то позади. Ей хотелось быть еще ближе к Дрозду, ведь рядом с ним все намного проще. Рядом с ним ей не обязательно было выбирать между сердцем и разумом. Рядом с Дроздом она могла быть собой и не бояться последствий. Даже сейчас, когда кроссовки были насквозь мокрые, а футболка прилипала к телу, было так тепло, словно она дома с семьей. Два члена этой семьи были прямо перед ней, зарыты глубоко под землю, а за спиной стоял тот, кто похоронил самого себя глубоко внутри, закрыв его бетонной плитой, которую невозможно переломить.

— Пойдем в здание, — Сокол положил руку ей на плечо. — Сорока боится грома, а он загремит с минуты на минуту.

Глава 25. Гнездо

«…Постою немного на пороге,

а потом отчалю навсегда

без музыки, но по той дороге,

по которой мы пришли сюда.

И поскольку сердце не забыло

взор твой, надо тоже не забыть

поблагодарить за все, что было,

потому что не за что простить…»

Помнишь дождь на улице Титова. Борис Рыжий.

Гарканье птиц все чаще сотрясало лес, а буйная дождливая осень затихла, и теперь погода хоть и была переменчива, но все же чаще было спокойно и слегка ветрено. Солнца почти не было видно, а серое небо давило так яростно, будто хотело раскатать тебя в лепешку. Но пока ливень не размывал тропинки и не ударил мороз, то пусть давит, хуже оно, по крайней мере, не сделает. Густой туман постепенно рассеивался, и вскоре тенистая поляна потеряла свою загадочность, оставляя лишь ничем непримечательную привычную опушку. Сонливость и подавленность могли расслабить и сделать Щегла чуть менее расторопным, но куда уж им бороться с желанием превзойти свои собственные ожидания и стать похожим на Сокола. Не во всем, но хотя бы приблизиться к тому уровню уверенности и силы, хотя бы дотянуться до него кончиками пальцев. Упорство ли или усталость Ласточки сыграли ему на руку, и после нескольких минут тренировки Щеглу удалось одолеть ее, повалив на лесную землю без шанса реабилитации. Ласточка раскинула руки в стороны и устало вздохнула. Похоже, она сама была рада окончанию тренировки. За что Щегол был благодарен, так это за то, что Ласточка никогда не поддавалась и не старалась потешить эго Щегла, как он постоянно делал с Сорокой. Ласточка вела себя жестко, но не жестоко, что давало размах Щеглу для собственного роста. В конце концов, именно благодаря этому он сумел сравняться с ней в мастерстве.

— Молодец. — Ласточка вскинула в воздухе руку с поднятым большим пальцем. — Это было хорошо.

Щегол откровенно ликовал в душе. Обычно от Ласточки можно было услышать что-то неопределенное, нейтральное, но сейчас она в открытую хвалила Щегла. Самому ему было сложно отследить свои успехи, но если даже Ласточка видит их, то вся работа была проделана не зря.