— Хочешь научиться стрелять? — спросил Сокол.
— Не хочу. Я боюсь. Он слишком громкий.
— Хорошо, — Сокол кивнул.
— Но я хочу тренироваться с тобой. Чему ты еще можешь научить?
Сокол задумался, а после улыбнулся Сороке. Мысль пришла нему не сразу, но когда он придумал, чему можно научить Сороку, то обрадовался. Он поднял с земли две ветки, обрезал кору с них и вручил одну девочке.
— Ты еще слишком маленькая для настоящего ножа, так что пока будет учиться на палках. Представь, что это настоящий нож.
Сорока посмотрела на палку, а после на Сокола с такой же палкой. Девочка улыбнулась и наставила на него палку, словно это шпага. Если оружие поменять на палку, то тренировка превращается в детскую игру, а это определенно подойдет для девятилетнего ребенка. Сорока и восприняла все это как игру. Она скакала по земле, словно кузнечик, и ударяла палкой по палке Сокола. Сорока воображала себя рыцарем и у нее выходило даже неплохо. Мешковатая одежда, что досталась ей от Ласточки не совсем подходила для такого рода активностей, поэтому Сорока часто путалась в рукавах. В конце концов она задела палкой ногу Сокола, и на этом они завершили, присуждая Сороке победу.
Шагая рядом, она периодически поглядывала на Сокола, но так ничего и не говорила. Сокол сохранил их палки и положил их в рукав рядом со своим ножом. Теперь это оружие по праву принадлежало Сороке, но она сама попросила сохранить их до следующей тренировки. Издалека уже виднелось здание, и Соколу не терпелось вернуться, чтобы скорее лечь спать. Он обернулся и увидел, что Сорока замедлила шаг.
— В чем дело?
— Почему вы с Ласточкой ругались? — Сорока хмурилась. — Вы злитесь друг на друга?
— Все сложно, — Сокол присел перед ней и потрепал ее по волосам. — Она считает, что я виноват в одном очень нехорошем поступке.
— А ты виноват? — Сорока поджала губы.
— Виноват. Я очень сильно перед ней виноват.
— Тогда почему просто не попросить прощения? Почему ты тоже злишься на нее?
Сокол вздохнул и слегка улыбнулся.
— Я люблю ее. А злюсь я только на себя, — он устало потер переносицу. — Когда-то она тоже любила меня, но сейчас все слишком сложно. Когда-нибудь мы найдем в себе силы поговорить, но пока что от этого больно и ей и мне, — Сокол поднялся и протянул Сороке руку. — Не думай об этом, птичка, все пройдет. Мы трое есть друг у друга, а сейчас это самое главное.
Глава 23. Гнездо
«…Это наша с тобой остановка:
там — плакаты, а там — транспаранты,
небо синее, красные банты,
чьи-то похороны, музыканты.
Да по улице вечной печали
в дом родимый, сливаясь с закатом,
одиночеством, сном, листопадом,
возвращайся убитым солдатом…»
Если в прошлое, лучше трамваем. Борис Рыжий.
Щегол сидел на диване, подперев подбородок руками, и смотрел в окно, за которым лил дождь. Была отвратительная погода, отвратительные дни. Все стало таким ужасным и мерзким. Последние сутки он так и не смог поспать, на это не осталось желания и сил. Вчерашней ночью Сокол и Чиж вели споры по поводу тела. Щеглу было так невыносимо все это слушать, что он каждые три минуты выходил подышать на свежий воздух. Выворачивало наизнанку от любого упоминания или воспоминания о произошедшем событии. Чиж доказывал с пеной у рта, что надо заявить в милицию, чтобы Сизого смогла похоронить его собственная семья. Сокол был против этого, ведь это поставит под угрозу всех их. И Птиц могут обвинить в убийстве. Они спорили около часа, и когда Сокол уже устал от этого, то поставил точку тем, что они поступят так, как правильно для всех. Тело похоронили далеко в лесу, где тихо и спокойно. А сегодня вечером Птицы утроят прощание, чтобы почтить его память хорошими словами.
Тихо и спокойно. Хорошие слова. Все это происходило так обыденно. И это пугало сильнее всего.
Так сильно хотелось избежать этого, не делать вид, будто так и должно быть, будто это все в порядке вещей. Ведь это не так. Нельзя убивать людей. Нельзя само по себе. И это не должно иметь больше никаких объяснений. Все было так неправильно, что хотелось завыть по-волчьи от обиды и бессилия. Тот, кто еще вчера шел рядом и шутил обо всем, теперь зарыт глубоко в лесу, без шанса на достойную жизнь. Сизый этого не заслужил. Он не заслужил стать чей-то пешкой в большой игре, не заслужил такой нелепой смерти. Да и вообще любой смерти он не заслужил. Щегол спрятал лицо в ладонях и тяжело выдохнул. Тупик. Сейчас он в тупике и куда двигаться дальше, он попросту не знал. Сделать бы шаг назад, чтобы взглянуть на картину целиком и найти ответы. Только голова была настолько перегружена туманом, что он мешал даже шевельнуть пальцем. Стоять на одном месте и ждать — единственное, что Щегол мог себе позволить, и это злило его только сильнее.
— Выпьем? — Чиж приземлился рядом со Щеглом с бутылкой водки.
— Нет, спасибо, — голова итак была в полном беспорядке, но если ее еще и загрузить алкоголем, то из тумана он рисковал больше не выбраться.
— Как знаешь, — Чиж пил прямо с горла, так словно пьет воду или чай, не морщась. Когда Щегол внимательнее посмотрел на Чижа, то заметил, что в бутылке уже осталось не так уж и много.
— Может тебе тоже уже хватит? Отдохнул бы лучше, — Щегол протянул ему руку, чтобы забрать бутылку, но Чиж отдернул ее.
— Сдохнул бы лучше, — он грустно рассмеялся. — Я во всем виноват, поэтому имею право скорбеть.
— Мы все виноваты, что вовремя не обратили внимания на его отсутствие, — Щегол запрокинул голову на спинку дивана. — Но скорбеть ты имеешь право в любом случае.
— О нет, Щегол, нет. Я виноват в том, что решил выбрать легкий путь. Если бы я знал, что этот легкий путь унесет его жизнь, я бы сам себя застрелил, — Чиж прикрыл глаза руками и снова засмеялся. — Идиот. Идиот. Идиот!
— Правда, хватит пить.
— Он пошел сюда за мной. Ну тупица, скажи? Подозревали только меня из-за того, что я влез в одну нехорошую историю ради денег. Я один должен был отправиться к Птицам, чтобы они предоставили мне защиту. По глупости или по дружбе, я рассказал об этом Сизому. А он сказал, что пойдет за мной, что один я тут пропаду. Идиот, — Чиж свернулся пополам, склонившись к полу. — А в итоге пропал он. Нет, не пропал. Его убили, блять! Если бы этот идиот не таскался за мной, как собачка, то был бы жив, работал бы на любимой работе и строил бы семью. А теперь он мертв, а я все еще здесь. Думаешь, мне правда хватит пить? Мне не хватит. Мне даже этого не хватит, чтобы задавить все. Хотя бы на чуть-чуть.
Рука Щегла, что хотела отобрать бутылку водку у Чижа, зависла в воздухе, а после бессильно упала на диван. Тошнота подступила к горлу только сильнее, и Щегол выбежал на улицу, чтобы не задохнуться в тесном помещении. Щегол взглянул на небо, чтобы подавить слезы, что подступили к горлу. Вот он и последний кусочек, которого так не хватало в истории Сизого. Но почему-то от этого кусочка не стало легче, а только наоборот и в сердце защемило только сильнее. Всюду за Чижом, в школе, в институте, на работе, к Птицам. И только сейчас Сизый пошел иным путем и оставил Чижа в покое, обретая собственный покой. Щеглу захотелось кричать об этой несправедливости. Кричать всем в лицо, что мир до ужаса несправедлив, и тот, кто пришел не из-за корыстного желания быть в безопасности, а вслед за своим человеком, чтобы предоставить ему поддержку, работал больше всех, был убит на передовой просто так.
Нельзя было уподобляться страданиям. Это глупо и бесполезно. Щегол побежал.
Новым или старым маршрутом, узкой или широкой тропинкой — не имело значения, пока ветер свистит в ушах и заглушает рев мыслей. Стоило бы, наверное, по классике жанра начать обдумывать план мести, как Щегол вгонит пулю в лоб за смерть Сизого. Но это были бы пустые слова. Даже при затуманенной голове и с дрожью в руках от злости Щегол до сих пор видел и понимал собственную беспомощность. Если он почти год проходил под крылом Сизого, то с чего бы после его смерти Щеглу уверенно полететь выше своих возможностей. Единственное, что Щегол мог знать точно — он не сбежит, пока это все не закончится. Не станет трусом.
