— Не-а, — Гуров пожал плечами. — Тебе ли не знать, что в моих правилах за смерть платить жизнью.

— Кровь смывает лишь вода, кровью кровь не смоешь никогда.

— Ой, как мы заговорили, — Гуров рассмеялся. — Мы с тобой по уши в крови, мой друг. Ее не смыть уже ничем. Но правила есть правила.

— Моя жизнь в обмен на его жизнь. Идет?

Гуров нахмурил густые брови, а потом оскалился, расплываясь в улыбке. Он подошел вплотную к Филину и сказал:

— А как же я получу вторую половину денег?

— Мои птенцы знают, — когда Филин заходил в разграбленный дом, то заметил пропажу энциклопедии, о значении которой могли догадаться только его дети. — Принесут деньги сюда, если ты гарантируешь им свободу.

Гуров усмехнулся и подошел к Дрозду. Он сжал его волосы в кулак и снова поднял его голову так, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Ну, партизан! — он разжал руку, и голова Дрозда безвольно упала вниз. — Готов был жизнью заплатить, ну и идиот. Весь в отца.

Гуров достал пистолет и подошел к Филину. Они были одного роста и возраста, но сейчас Филин выглядел таким жалким и беспомощным перед этим стервятником.

— На колени.

Несмотря на гордость, он повиновался и упал на колени перед Гуровым, демонстрируя полное подчинение. В отличие от Дрозда, Филин не прятал взгляд, а смотрел прямо на Гурова. Без озлобленности, с полным пониманием ситуации и принятием дальнейшего будущего. Филин пожертвовал ради своих детей свободой, репутацией и готов пожертвовать жизнью.

— Нет! — Скворец выбежал из-за стены и направился на Гурова.

В первую очередь он выстрелил в людей, что стояли за спиной Гурова, чтобы предотвратить стрельбу в себя. Двое мужчин от неожиданности не успели дотянуться до оружия, как оно рухнуло на пол. Как потом он заметил, Мельнику пуля вошла прямиком между бровей, а второй седой мужчина был ранен в правое плечо. Еще несколько, что стояли у самой стены наставили на Скворца оружие, выжидая команды Главного. Скворец целился прямо в его грудную клетку, надеясь, что тот сдастся и отпустит Филина. Гуров не шелохнулся, а лишь изогнул уголки губ в кривой усмешке.

— Так вот оно что, решил подставить меня, — Гуров приставил пистолет к Филину, что так и не шелохнулся. — Что это за щенок? Мальчик, мы тут не в пиратов играем.

— Скворец, уйди, — глухо, но грозно приказал Филин.

— Отпусти его! — он больше не слушался Филина и был готов рвать и метать, лишь бы его семья снова в целости и сохранности вернулась к нему.

— Так это ты. Это ты убил моего человека.

Воспользовавшись этим замешательством Скворца, Гуров сделал то, о чем мечтал уже несколько лет. Он взял плату, оставив несчастных детей сиротами. Кровь брызнула на серую стену, а тело мужчины повалилось на бок. В этот момент Скворцу показалось, что рухнуло не тело Филина, а вся его жизнь. Словно только что на его плечи приземлился гигантский камень, придавив его всем своим весом к холодной земле. Кровь, что прежде бурлила в молодом теле, заледенела, и Скворец с маской ненависти на своем лице накинулся на Гурова, вынимая нож из пазухи куртки. Желание расчленить убийцу человека, что стал его семьей, боролось с желанием припасть мокрой щекой к отцу. Прежде чем напасть на Гурова, Скворец сделал еще несколько выстрелов в других людей, но и они не оставили без внимания озлобленного звереныша, ранив его в ногу. Грохот выстрелов и запах крови смешались воедино, и это месиво заволакивало за собой все сильнее. Скворец и не рассчитывал, что сможет стоять против нескольких взрослых мужчин в одиночку. Силы были неравными, но боль утраты сделала свое дело, и теперь Скворец походил на обезумевшего волчонка.

Раздался выстрел, после которого наступила тишина, которая напугала Скворца сильнее всего. Не успел он обернуться, как увидел несчастного Бульбу, что сжимал пистолет в руках. Скворец не сразу понял, что произошло, пока не услышал крик Соловушки. Она бросилась к телу Дрозда и рухнула рядом с ним, пытаясь привести его в сознание. Бледные губы Дрозда окрасила кровь, а сам он лежал на земле, как и Филин.

— Я убил его! Я убил, как вы и хотели! Я доказал свою преданность!

Соловушка метнула в его сторону грозный взгляд, а после схватила пистолет и выстрелила в Бульбу, впервые попав. Парень сжался, прижимая колени к груди, и разрыдался от боли, что пронзила его ногу. Вой голосов слился воедино и ранил меткой стрелой в самое сердце. Гуров жестом приказал оставшимся людям уходить, заметив, что на улице уже начал розоветь рассвет. Он подошел к Бульбе и отвесил ему пощечину. В глазах парня блестели слезы. Он так сильно надеялся получить одобрение, а в итоге его отвергли. Он готов был ползти на коленях за Гуровым, чтобы тот смиловался. Он готов был кататься у него в ногах самым постыдным образом и молить о признании, ведь это пресмыкание помогло бы заглушить переживание убийства невинного. Скворец не обращал внимания на то, как быстро они ушли. Он сидел рядом с Соловушкой, прижимая ее голову к своей груди. Она протянула руку к Дрозду и коснулась дрожащими пальцами еще теплого лица. Скворец так и не смог взглянуть в это лицо. Он сидел спиной и пытался удержать Соловушку, что хотела обнять брата в последний раз. По его щекам катились слезы. Скворец зажмурился, чтобы выжать из себя остатки воды, а вместе с ней желательно стереть из жизни этот день. Соловушка кричала так сильно, что вскоре ее голос охрип, а слез уже не осталось. Из последних сил она схватила Дрозда за руку, прямо как в детстве, и закрыла глаза, представляя, что они вдвоем идут прогуляться по лесу. Она сжимала его ладонь в надежде в последний раз почувствовать тепло родного человека, но кончики его пальцев уже были холодными. Соловушка лежала на коленях Скворца, сжимая руку Дрозда так, словно он с минуты на минуту откроет глаза и улыбнется сестре, как это было всегда. Словно он проснется и отругает ее за то, что она лежит на холодном полу. Он постелет свою куртку и потреплет ее черные волосы.

— Прощай, Дрозд, я люблю тебя, — одними губами произнесла она.

Глава 17. Гнездо

«…Тусклой звездой освещай мой путь.

Все, и помнить не обещай,

сниться не позабудь. Не печалься и не грусти.

Если в чем виноват, прости.

Пусть вечно будет твое лицо

освещено весной.

Плевать, если знаешь, что было со

мной, что будет со мной…»

Гриша-Поросенок выходит во двор. Борис Рыжий.

Ночь была такой же жаркой, как и последние дни весны. Если зимой приходилось кутаться в стеганое одеяло, чтобы не проснуться простуженным, то теперь одеяло лежало комком где-то в углу кровати. Даже без одеяла в комнате спать было ужасно душно. Казалось, что на троих комната слишком мала, и воздуха здесь попросту не хватит на всех. Сизый пытался уговорить Сороку, чтобы она не закрывала дверь им в комнату ночью, но не удалось, потому она была категорически против того, чтобы слышать их храп еще сильнее. Правила касаемо второго этажа устанавливала Сорока, и касались они чаще всего мелких бытовых вопросов.

Нельзя было ходить без футболки. Даже в комнате, если дверь открыта.

Нельзя входить в ее комнату. Но в комнате парней она довольно часто бывала.

Нельзя ночью включать компьютер. Потому что экран ярко светит, и он очень сильно жужжит.

Курить на втором этаже тоже было нельзя. Но Сизый со Щеглом умело обходили это правило. Точнее, обходил его Сизый с помощью Щегла, что все это время стоял на шухере и поддерживал разговор.

— Надо вентилятор купить, — Сизый выпустил струйку дыма в форточку. — Хотя бы старенький какой-то, а то задохнуться можно.

— Думаешь, если купим, его нам в комнату поставят? — Щегол сел на подоконник. — Старшие себе заберут или Сорока отожмет.

— Тоже верно, — Сизый рассмеялся. — Может, уговорим Сокола как-нибудь нас всех на речку отвезти, — он прищурил глаза от удовольствия. — Ну, мечта, скажи?