— Помолчи, — Сорока подошла ближе к рисунку и провела пальцами по четким линиям. — Я узнаю его. Нужно показать его Соколу, ему это не понравится. Сизый, можешь сфотографировать?

Сизый кивнул и достал раскладной телефон и сфотографировал рисунок. Изображение получилось размытым, но разглядеть в этом птичий череп было реально. Приехал трамвай, и люди с остановки хлынули плотным потоком к нему, оставляя троих на остановке. Переглянувшись друг с другом, Щегол и Сизый уставились на Сороку.

— Откуда ты знаешь этот рисунок? — Сизый подошел ближе к Сороке и наклонил голову вперед.

— Сокол не говорил, — она с опаской взглянула на Щегла. — Он не рассказывал вам. Значит, и мне не стоит.

— Сорока, мы знакомы не первый день. И рисковать своей жизнью ради секрета мы не собираемся, — Сизый положил руку ей на плечо, и она вздрогнула.

— Ладно, — она отошла в сторону и села на скамейку, махая ногами в разные стороны. — Птичий череп — это самый первый символ Птиц. В конце девяностых Сокол рисовал его. Он тогда был особенно обозленный и хотел внушить страх всему, что подвержено страху. Это было отвратительное время, когда нам приходилось по-настоящему выживать. Просто так он не мог здесь появиться. Значит, кто-то помнит то время. Помнит и хочет отомстить, — Сорока перевела взгляд на Щегла. — Только молчите. Я сама с ним поговорю. Если захочет, расскажет вам больше.

Сизый кивнул, не задавая лишних вопросов. Щеглу следовало поучиться у него выдержке, ведь ему так и хотелось засыпать Сороку вопросами. Но он прекрасно понимал, если он скажет хоть слово, то Сорока снова превратится из доброжелательной и открытой девушки в высокомерную и язвительную. А этого Щегол не хотел, ведь она, оказалось, знала о Птицах больше Сизого. С одной стороны, это было неудивительно, ведь она появилась здесь задолго до них. А с другой стороны, во сколько же лет она вступила к Птицам, раз уже была с ними в конце девяностых. Как минимум уже больше семи лет Сорока с ними. До Гнезда они решили добираться с пересадками. Сначала на трамвае до нужной остановки, а после на маршрутке до леса. Щегол огляделся по сторонам и заметил на другой стороне улицы неприметную вывеску. Это было именно то, что ему нужно.

— Мне нужно отойти в магазин, дождетесь?

— Откуда у тебя деньги? Сокол тебе не выдавал, — Сизый слегка нахмурил брови.

— Свои были. Я ненадолго.

— Вьешь гнезда за нашими спинами? — Сорока прищурилась. — Не надо так.

— Ничего против правил я не сделаю. Вот увидите.

— Дерзай, — Сизый махнул ему рукой.

* * *

Протоптанную тропинку снова замело снегом, поэтому приходилось высоко поднимать ноги, чтобы не набрать полные ботинки снега. Но даже несмотря на все эти усилия, штаны по колено были облеплены снегом, который все-таки умудрялся ссыпаться в ботинки. Сизый перескакивал через сугробы так ловко и становился похож на сверчка. Он убегал немного вперед, а после оборачивался и возмущался, почему Щегол и Сорока не бегут следом. Щегол не мог бежать за ним из-за рюкзака, который заметно прибавил в весе после его похода в магазин. А Сорока так и норовила заглянуть в этот самый рюкзак. Она шла позади Щегла и тонкими пальцами пыталась расстегнуть молнию. Щегол оборачивался, ругался на нее и ускорял шаг. Сизого утомили их перебежки, поэтому он ушел далеко вперед и уже, наверное, заходил в Гнездо.

— Покажи, что ты купил.

— Не покажу.

— Сбежать хочешь? Или подставить нас всех. А я так и знала, что ты предатель.

— Я не предатель, — Щегол нахмурился и сильнее прижал к себе рюкзак.

— А секретики то имеются, — Сорока показала ему язык.

— Они у всех имеются. У тебя вот, например, полно их.

— А не надо нас сравнивать. Я в Гнезде уже как влитая, а ты чужак, инородное тело.

— Да почему? — Щегол повернулся к Сороке лицом. — Я делаю все то же самое, что и остальные. Даже больше, Чиж вот вообще не выходит из Гнезда.

Сорока скучающе посмотрела на Щегла и пожала плечами, направляясь дальше по тропинке. Теперь она шла впереди, а значит, наконец-то перестанет пытаться открыть рюкзак. На секунду он даже обрадовался, что она отстала, но потом почему-то стало обидно.

— Уже наскучил тебе? — Щегол буркнул и пошел за ней.

— На сегодня да, — Сорока даже не обернулась на Щегла.

В Гнезде тепло и пахло едой. На кухне было настоящее пекло от безостановочно работающей печки. Чиж и Глухарь весь день потратили на приготовление праздничного ужина, что сильно радовало Щегла. Ведь это значит, что празднику быть. Сейчас, когда готовилась утка, они решили оставить кухню в покое и заняться своими делами. Глухарь сидел в гостиной в кресле с гитарой в руках и перебирал струны, настраивая ее. В его ногах, как обычно, лежала Плюша, сонно уткнувшись себе в лапы. Когда вошли Щегол и Сорока, он даже не поднял на них свой взгляд, не отвлекаясь от гитары. Щегол решил не беспокоить его разговорами и, скинув с себя куртку, уже подошел к лестнице. Сорока не отличалась тактичностью, поэтому завалилась на диван рядом с Глухарем и начала щебетать.

— Снега там навалило, конечно…, — запрокинув руки за голову, она продолжила: — все штаны в снегу, видишь? Еще и упала в городе, им будто сложно дорожки песком посыпать, идешь, будто по катку. А бабулек сколько с пакетами? Сдохнуть можно! Они в маршрутках скоро передушат друг друга. Ой, а Сизый где? Он вернулся же, да? Бежал в Гнездо, как угорелый. Даже нас не дождался.

Глухарь оставил свои попытки побыть в тишине и отложил гитару в сторону, переводя взгляд на Сороку. Поначалу его взгляд был уставшим, как и всегда, но после он улыбнулся по-отечески и, потрепав собаку за ухом, подключился к беседе.

— Сизый наверх поднялся. Скоро спустятся с Чижом. Он сегодня какой-то напряженный, поэтому уткнулся в компьютер и провалился совсем, — Глухарь посмотрел на влажные штанины Сороки. — Ты иди сразу переоденься, чтобы не заболеть. И смотри, чтобы не отшибла себе чего, пока падала, а то тоже потом боком вылезет.

Услышав про нервного Чижа, у Щегла пропало желание подниматься наверх, и он спустился обратно, присоединяясь к Глухарю и Сороке. Чиж итак был довольно груб и своенравен, чем сильно был похож на Сороку. У Щегла с трудом укладывалось в голове, как жизнерадостный Сизый и нервный Чиж сумели найти общий язык. Все это было похоже на какую-то несмешную шутку.

— Не знал, что вы играете на гитаре, — Щегол приземлился на диван у ног Сороки.

— Иногда балуюсь, — Глухарь снова взял в руки инструмент и прошелся по струнам. — Что сыграть?

— Глупый вопрос, дядь, — Сорока прикрыла глаза, предвкушая музыку.

Как и ожидалось, Глухарь заиграл Сплина. Его грубые пальцы медленно и бережно перебирали струны и превращал отдельные звуки в красивую мелодию. Щегол не помнил, что это за песня, но явно не та, которую горланила Сорока в день уборки. Голос Глухаря был хриплым и бархатным одновременно.

«Вот она гильза от пули навылет

Карта, которую нечем покрыть.

Мы остаёмся одни в этом мире —

Бог устал нас любить»

В этот раз Сорока не пела. Она молча лежала на диване с закрытыми глазами и вкушала каждое спетое слово, словно слышала впервые. Ее лицо было серьезным и чересчур задумчивым, лишь ноги слегка покачивались в такт музыке. Плюша, что спала у ног Глухаря, подняла голову и посмотрела на своего хозяина.

«Я рассказал бы тебе всё, что знаю,

Только об этом нельзя говорить

Выпавший снег никогда не растает —

Бог устал нас любить,

Бог устал нас любить,

Бог просто устал нас любить.

Бог просто устал»

Как только пальцы Глухаря перестали перебирать струны, Сорока тут же подскочила с дивана. Она что-то буркнула себе под нос и убежала вверх по лестнице к себе в комнату. Щегол вначале подумал, что ее растрогала песня, но потом вспомнил, что это Сорока, и мысленно посмеялся.