Когда шквал пыли после падения слег, Скворец с трудом сумел поднялся на ноги. Стертые места на коже ужасно горели, и он едва сдерживал себя, чтобы не расплакаться не столько из-за боли, сколько из-за обиды. Дойдя на велосипеда, Скворец заметил, что из-за падения цепь слетала, а рама погнулась, и теперь на нем было не покататься. Через минуту подбежал Дрозд. Он мельком оглядел руки и ноги Скворца, убеждаясь, что тот ничего не сломал, а затем поднял велосипед и покатил его в сторону дома.

— И стоило оно того, чтобы выпедриваться? — пренебрежительно посмотрел он на Скворца. — Только дурью маешься, придурок.

Слова Дрозда стали эхом, назойливым отголоском в голове. Каждый раз, когда он что-то говорил Скворцу, оставалось послевкусие обиды и злости. Сколько бы он не старался быть полезным, для Дрозда он словно кость поперек горла. Скворец мог бы и сейчас разозлиться на Дрозда и ответить ему что-то колкое, но ему куда больше хотелось поскорее помочь Соловушке, увидеть ее улыбку и снова прикоснуться к ее руке. Дрозд для Скворца остался лишь незначительным препятствием, чтобы добиться любви Соловушки и Филина, поэтому тратить на него свое время он счет бесполезным. Он снова перепрыгнул через кабачки и, проскользив по влажной траве, метнулся в сторону картофельного поля к Соловушке. Девочка сидела на корточках и искала картошку в уже раскопанных лунках.

— Мешок добыл. Иди, скидывай в него картошку, а в земле я и сам пороюсь. — Скворец сел рядом с ней. — Нечего тебе грязной работой заниматься и руки марать.

— Мне ведь не сложно.

— Я знаю, — он улыбнулся и достал картошку из-под земли. — Но пока я с тобой, то сам все сделаю.

— Благодарю, джентльмен, — Соловушка засмеялась и поднялась с земли.

От улыбки девушки внутри у Скворца разлилось что-то теплое, и сердце затрепетало. Несмотря на то, что он год жил с ней бок о бок, Соловушка все это время была чем-то недосягаемым. Она была его названной сестрой, и Скворец посвящал ей все свои мысли и благородные действия, которые давались ему итак с трудом. Как и сказал Дрозд, Скворец не особо изменился. Он так и остался дворовым щенком, что всюду ходил за домашней кошкой в надежде получить ее внимание. Мальчик снял с себя куртку, которую отдал ему Филин, и отнес Соловушке.

— Надень, а то будешь вместе с Дроздом болеть, — Соловушка не пререкаясь, накинула на плечи куртку.

— Я закончила. Идем домой?

Скворец кивнул ей и, взвалив на себя мешок картошки, направился к крыльцу. С неба начинали падать капли, и от ветра они становились похожими на маленькие стеклышки, что резали кожу. Соловушка накинула куртку на голову и частью этой куртки прикрывала голову Скворцу. Оказавшись на крыльце, мальчик с облегчением скинул мешок с плеч и, схватив Соловушку за руку, побежал вместе с ней в дом. Девочка вскрикнула от неожиданности, а после рассмеялась. Ее свободная рука провела по макушке Скворца, сбрасывая за пол капли дождя.

— Заходите греться, — Дрозд их встретил таким же холодным взглядом.

Он помог Соловушке снять куртку и снова удалился на кухню. Девочка посмотрела на Скворца и улыбнулась. Если дворовый щенок выбрал для себя роль антагониста в борьбе с Дроздом за заботу и любовь домашней кошки, то Соловушка выбрала для себя роль медиатора между этими двумя обозлившимися детьми. Родной и названный брат были для нее опорой, где без одного разрушилась бы эта устойчивая конструкция семьи. Задолго до появления Скворца Соловушка чувствовала, что им не хватает кого-то, кто может быть самим собой, не страшась прошлого и не сбегая от него раз за разом в своих снах.

— Почему он меня так ненавидит? — тихим голосом спросил Скворец.

— Он не ненавидит тебя. Просто ты можешь быть тем, кем он не может себе позволить быть.

— Что? — Скворец нахмурился, так и не поняв ответа.

Соловушка лишь пожала плечами и пошла следом за Дроздом. Он сидел на кухне и читал одну из книг Филина. На плите стояла кастрюля с супом и уже начинала закипать. Заметив Соловушку, Дрозд слегка улыбнулся и отложил книгу. Он прикоснулся кончиками пальцев к ее ледяным рукам и тут же одернулся, словно его поразило разрядом тока.

— Как ты себя чувствуешь? — она положила ладонь ему на лоб.

— Лучше, — он, не отрываясь, смотрел на сестру, чьи щеки покраснели от холода.

— Где папа?

— Филин уехал за сеном для Антонины, — Соловушка села напротив Дрозда. — Скоро должен вернуться, и будем обедать.

Не отводя взгляда от брата, Соловушка облокотилась на колени и обхватила свое лицо руками. Она слегка наклонила голову набок и, сощурив глаза улыбнулась. Дрозд вопросительно вскинул брови и придвинулся чуть ближе.

— Что случилось?

— Не будь букой.

Дрозд натянуто улыбнулся и закатил глаза. Он хотел снова вернуться к чтению книги, так как этот разговор обычно не заканчивался ничем хорошим. Но Соловушка выхватила ее у Дрозда из-под носа. Его рука так и осталась висеть в воздухе над местом, где только что лежала книга. Он понял, что бесполезно пытаться улизнуть, ведь Соловушка снова его настигнет, как и было множество раз до этого.

— Я пытался объяснять Филину, что вот из-за «этого» все плохо кончится, — Дрозд фыркнул, указывая в сторону гостиной. — Но он даже не слушал меня. Я не хочу, чтобы ты привыкала к нему. Если нам снова придется бежать, то…

— Прекрати. Скворец теперь тоже наша семья. И если бежать, то всем вместе.

Дрозд лишь вздохнул и покачал головой. Он больше ничего не ответил, а продолжил читать вернувшуюся в его руки книгу. Соловушка еще сидела напротив и не отводила взгляд. Она понимала, с чем связана осторожность Дрозда, но сейчас она верила в то, что все осталось позади.

— Отец пообещал, что нам здесь ничего не страшно, и я ему верю, — она встала со стула и направилась к выходу. — Ты больше не должен быть взрослым. Тебе не обязательно защищать меня. Теперь у нас есть Филин. Дрозд, пожалуйста, стань мне братом, а не нянькой.

Дрозд поднял взгляд на Соловушку и поджал губы. Уколола в самое сердце. Много лет он не позволял себе снова стать ребенком и мысль о том, что сейчас эта возможность снова доступна ему, приводила его в ужас и восторг одновременно. Дрозд был похож на натянутую струну, что вздрагивала от каждого шороха. Если эта струна однажды ослабнет, то перестанет быть такой сильной и молниеносной. Но всю жизнь оставаться в таком напряжении было безопасно, но очень больно и страшно.

* * *

За окном продолжала выть буря и шел сильный дождь. Филин сидел на диване, обхватив руками гитарный гриф. Рядом с диваном сидели Дрозд, Соловушка и Скворец. Был слышен треск дров в печи, и этот звук был самым успокаивающим на свете. Казалось, что буря за окном уже ничего не значит и сейчас имеет смысл только этот дом, который скрывает своими стенами и защищает ото всех проблем. Филин закончил настраивать гитару и окинул взглядом своих детей. Они, словно настоящие птенцы, сидели у его ног и, вскинув головы, глотали каждое его слово, будто единственную пищу, приносящую насыщение.

— Милая, споешь нам? — он положил руку на плечо Соловушки.

Девочка улыбнулась и едва заметно кивнула. Она выпрямилась и убрала непослушные волосы за уши. Филин начал играть, перебирая грубыми пальцами податливые струны. Музыка разлилась по комнате, словно теплое молоко, и окутала в свои материнские объятья. Закончив с вступлением, Филин кивнул девочке, чтобы она начинала петь.

— Под небом голубым есть город золотой, — ее высокий мелодичный голос выводил слова, будто кто-то писал текст размашистым каллиграфическим подчерком. — С прозрачными воротами и яркою звездой.

Скворец смотрел на девочку, раскрыв рот от изумления. Раньше он не слышал, как она поет, и теперь жалел, что никогда не просил ее спеть ему одному. В свох фантазиях он уже вообразил, как Соловушка поет те эе строчки, но наедине, когда они рядом ближе дозволенного. Впервые он задумался о происхождении ее клички. В какой-то момент ему показалось, что он слушал песню небольшой птички, что своей трелью завораживала и окутывала присутствующих в сон и забвение. Соловушка сложила ладони и, приподняв подбородок, прикрыла глаза, наслаждалась собственным пением.