«Ты в курсе, насколько невероятная?» – спросил меня Нолан в Торонто. Я тогда ответила утвердительно, но глубоко внутри знала, что во мне нет ничего особенного. А как на самом деле?

Я смотрю Дефне в глаза. Она всегда поддерживала меня. Всегда была со мной откровенной. Никакого фальшивого позитива.

– Ты думаешь, я могу выиграть Турнир претендентов? – спрашиваю я и замираю в ожидании ответа.

Она берет меня за вторую руку, и я чувствую, что она по-настоящему в меня верит. Что она рядом. Что теперь я сильнее.

– Мэллори. Я думаю, что ты можешь выиграть матч на первенство мира.

Из аэропорта Лас-Вегаса нас забирает седан и отвозит в Вестгейт. В лифте по-деловому одетый представитель ФИДЕ рассказывает мне о зале для пресс-конференций, ВИП-ложе и ежедневной компенсации за еду, сумма которой может конкурировать с ежемесячным бюджетом семейства Гринлиф. На подушке меня ждет черное письмо с выпуклым логотипом – приглашение на церемонию открытия, которую посетит мэр Невады. Еще там будет посол Азербайджана – ему предоставлена честь разрезать ленточку.

Вот такие серьезные соревнования. Настолько серьезные, что я задаюсь вопросом, не встречу ли здесь текущего чемпиона. Затем сразу даю себе мысленную пощечину за то, что опять думаю о нем.

Ведь ничего, кроме проблем, мне это никогда не приносило.

– Ты уверена, что там нет дресс-кода? – спрашиваю Дефне через балконную перегородку соседнего номера.

Как бы мне хотелось, чтобы Дарси и Сабрина были здесь, со мной. Мама бы тоже с удовольствием посмеялась над нелепой экстравагантностью этого турнира. Но они дома, и мне снова пришлось солгать («Еду навестить Истон в Бодлер»). Мама рада, что я увижусь с подругой. Сабрина ненавидит меня за то, что я «сконцентрирована на себе больше, чем мишень для дартса». Дарси же гуглит каждый мой шаг с таким рвением, что акции Кремниевой долины, наверное, выросли пунктов на двести.

А я здесь одна. Ну, почти одна.

– Никакого дресс-кода, – убеждает меня Дефне. – Хотя там, скорее всего, будет парад из рубашек и кардиганов. И все серые.

– Может, мне купить черную юбку-карандаш?

– Если хочешь. Но я расстроюсь, если не увижу тебя на сцене в ярком кроп-топе.

Я ухмыляюсь, ощутив внезапный прилив благодарности.

– Тебе повезло: они у меня с собой.

Для церемонии я надеваю платье-футляр, которое Истон купила мне в секонд-хенде за семь долларов. Моя жизнь – дерьмовый макмаффин, и я оставила всякие попытки его съесть. Именно поэтому даже не удивляюсь, что первый, кого я встречаю, – это Кох.

– Ну, ну, ну, – говорит он, напоминая плохо прописанного злодея из вселенной Остина Пауэрса. – Только взгляните, какую бедняжку привели сюда член Сойера и жалость ФИДЕ.

– Наверное, дорогой, Мальте? – спрашиваю я, беря с подноса клубнику в шоколаде.

– «Дорогой» что?

– Поношенный костюм из сексизма, который ты все никак не снимешь.

Кох прищуривается и подходит ближе.

– Тебе здесь не место, Гринлиф. Ты единственный игрок, который не заслужил свое место в Турнире претендентов. Ты никто.

Я хочу толкнуть его. Ударить. Хочу запихнуть клубничину ему в нос. Но в зале полно журналистов. Я замечаю представителей Пи-би-эс и кучу микрофонов с логотипами кабельных каналов. Из этого турнира chessworld.com выжмет все до последней капли, включая прямой эфир, транслирующий, как участники выщипывают брови. Здесь ни у кого нет права на ошибку.

Так что я мило улыбаюсь в ответ:

– И все же, когда ты в последний раз играл с этой никем, эта никто выиграла. Пища для размышлений, а?

Я отворачиваюсь, чтобы найти что-нибудь безалкогольное, и представляю, как у Коха глаза на лоб полезли от моих слов. Не могу найти ни Дефне, ни кого-то еще, кого бы я знала, но совсем скоро мы перезнакомимся с остальными игроками, ведь каждый день проходит по партии. Играет быстрая фортепианная мелодия, и я перемещаюсь к столу, предвкушая, как набью живот. Вдруг кто-то обнимает меня со спины:

– Приве-е-ет!

– Тану!

– Вот это платье! – заявляет она, рассматривая вышивку на ткани. Ярко-зеленую. – Папочка одобряет.

– Тану, мы это уже обсуждали, – следом появляется Эмиль и наклоняется, чтобы обнять меня. – И как после такого брать ее с собой, Гринлиф? Даже не знаю, откуда у меня столько терпения.

– Ребята, что вы здесь делаете? Разве вы не должны быть на учебе?

– Да пошла она, – Тану машет рукой. – Мы отказываемся жить по правилам и не связаны обязательствами современного общества.

– Зимние каникулы, – объясняет Эмиль.

– Ясно.

– Мы будем заниматься, пока Нолан готовится к матчу на первенство мира.

– Оу. Нолан здесь?

– Мэл, мы тоже с радостью тебе поможем, – говорит Тану. На мой вопрос она не отвечает.

– Поможете в чем?

– Большинство игроков берет на Турнир претендентов секундантов. С тобой только Дефне, верно?

Секунданты – это ассистирующие игроки, которые помогают тренироваться, воспроизводить и анализировать старые партии, придумывать новые атакующие и защитные стратегии.

– Дефне, да. И…

И Нолан. Его сообщения. Он как будто отвечает на мои вопросы раньше, чем я успеваю их задать. Вряд ли я когда-нибудь это признаю.

– И еще Оз Нотомб предложил обсудить с ним стратегию, – заканчиваю я.

– Тогда позволь нам тоже помочь. Можем встречаться по утрам. Разбирать слабые и сильные стороны твоего оппонента. Обсуждать дебюты. Мэл, ты талантливая, но помощь еще никому не помешала.

– Это Нолан вас попросил?

Тану и Эмиль обмениваются короткими взглядами.

– Послушай, – произносит Эмиль, – не только Нолан, но и мы желаем тебе победы. – Внезапно тон его голоса меняется на капризный, как у ребенка: – Неужели путин, который мы разделили в Торонто, ничего для тебя не значит?

Вот так в семь часов утра я вместе с Дефне оказываюсь в кафе. Тану и Эмиль уже там и едят один французский тост с заварным кремом на двоих. Если Дефне вдруг потребуется инструкция… но нет, все в порядке. Она крепко их обнимает и интересуется, как Тану в Стэнфорде, когда она успела остричь челку и как там ее котик. Я начинаю думать о том, чтобы нарисовать себе схему, откуда все здесь друг друга знают, как вдруг Эмиль достает шахматную доску и заявляет с жесткостью тренера из Национальной футбольной лиги:

– Фэгард-Ворк. Датчанин. Тридцать шесть. Прекрасный позиционный игрок, хотя его золотые годы уже позади. Любит начинать с d4 и c4.

– Но иногда делает странные штуки с королевой типа e4, c5, королева на h5. Ты должна это видеть, Мэл. Это бомба.

Это и правда бомба. Три часа спустя, когда он выделывает странные штуки с королевой в реальной жизни, я знаю, что именно нужно предпринять: кинуть бомбу еще сильнее.

Мое имя вместе с американским флагом не только рядом с шахматной доской, но и вообще повсюду. Это не просто распечатки на скотче – надпись выгравирована на самом столе, на специальных панелях, на стуле, будто у кого-то из организаторов скидочная карта в «Кинко»[45]. На панели пять столов, а в аудитории сидит пять сотен безмолвных зрителей. Кругом развешаны экраны с прямой трансляцией, и в моменты бездействия игроков по ним пробегает зловещего вида текст:

Повсюду журналисты, но каждый держит уважительную дистанцию, ведь шахматистов нельзя отвлекать от игры. Я бросаю взгляд на монитор как раз в тот момент, когда Фэгард-Ворк изучает моего коня. Все игроки выглядят одинаково: маленькие солдатики в одежде нейтральных цветов сверлят взглядом не менее нейтрального цвета шахматные доски. Кроме игрока за четвертым столом: я как будто больной палец на здоровой руке со своими пепельно-белыми волосами и бирюзовым свитером.