– Все же, – заключает Оз, – любому другому из десятки не так хочется врезать.

Слабо улыбаюсь:

– Не так хочется врезать? Это твое определение слова «хороший»?

Он выгибает бровь:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ну, ты не самый приятный парень, которого я когда-либо встречала.

– Я – само чертово очарование, Гринлиф. И кстати, мы с тобой одинаково горячие.

Остаюсь еще минут на тридцать. Оз прав: не все в шахматном мире мудаки. Он представляет меня некоторым людям, которые не оскорбляют меня, не домогаются и не ведут себя так, будто у них комплекс превосходства уровня мессианцев[25]. Но его друзья немного старше, и я выпадаю из разговора, когда речь заходит о женах и высшем образовании. Замечаю, что Кох и его компания время от времени поглядывают в мою сторону, и не могу до конца расслабиться. Желаю всем спокойной ночи и направляюсь обратно в номер, готовая провести остаток вечера за самоуничижением.

Внезапно в лифте вижу кое-что, что привлекает мое внимание. Пять слов мелким шрифтом напротив пятого этажа:

«Крытый бассейн и тренажерный зал».

Нажимаю кнопку, не успев как следует подумать. Автоматические двери бассейна открываются, едва прикладываю карточку от номера. Когда заглядываю внутрь, меня тут же обволакивает жаром, запахом хлорки и тишиной.

Мне нравится плавать. Или как еще можно назвать то, что я обычно делаю: часами торчу на поверхности воды и время от времени перемещаюсь туда-сюда в «собачьем» стиле. И вот передо мной потрясающий пустой бассейн.

Но есть одна проблема: у меня с собой нет купальника. Древнее бикини, которое осталось где-то дома в шкафу, едва на меня налезало, когда моя грудь была на размер меньше. Вполне возможно, Голиаф прямо сейчас вытирает им свою задницу. На мне сейчас белье, которое можно с натяжкой назвать похожим на бикини. Но я очень хочу плавать.

Недолго думая, стягиваю платье через голову, стряхиваю сандалии и швыряю их на ближайшую скамейку. Затем прыгаю в воду с громким плеском.

«Мне нужно свести ошибки к минимуму, – говорю я себе спустя пятнадцать минут, лежа на поверхности воды и разглядывая потолок. Отражение волн на его глади напоминает искривленную, искаженную шахматную доску. – Мне необходимо расширять знания, раз уж я не достигну за год достаточной глубины. Я должна играть более непредсказуемо».

Когда вылезаю из бассейна, настроение улучшается. Я налажала сегодня, но сфокусируюсь на том, чтобы стать лучше. Если знаешь свои слабости, можно правильно продумать тренировочный процесс. В любом случае я посвящаю этому довольно много времени.

«Ты обманываешь ради стипендии», – напоминает голос в моей голове. Он принадлежит или мне, или Истон – не разберу.

«Ну, так и есть, – защищаюсь я в ответ, хватаю платье и обувь и пытаюсь протереть глаза от хлорированной воды. – Но я подписала годовой контракт, так что с таким же успехом могу…»

И замираю, будто громом пораженная.

Я здесь больше не одна. Кто-то стоит прямо напротив меня. Этот человек босой и в плавках. Я поднимаю взгляд выше, еще выше, еще и…

У меня скручиваются внутренности. Нолан Сойер смотрит на меня сверху вниз, между бровями пролегла неглубокая морщинка. Я ошеломлена, что у него… отличное тело. Грудь. Плечи. Бицепсы. Ни один человек в мире не может так выглядеть, если все, чем он занимается, – это целыми днями передвигает фигуры весом не больше унции.

– Я… П-привет, – заикаюсь я.

Не знаю, что еще сказать, когда он вот так возвышается надо мной.

Но он не отвечает. Просто продолжает пялиться на мой просвечивающий лифчик и трусики с маленькими радугами. Температура в помещении повышается. Гравитация становится сильнее. Я беспокоюсь, что ноги в какой-то момент меня не удержат.

Затем вспоминаю, что сказал друг Коха: «Он знает, что она здесь?» – «Ну, она все еще жива. Так что, очевидно, нет».

Меня охватывает страх.

Нолан Сойер презирает меня. Нолан Сойер хочет убить меня. Нолан Сойер смотрит на меня сверху вниз с раздирающим душу напряжением, которое человек обычно припасает для тех, кого ненавидит с силой миллиона жаждущих крови медведей.

Разве не он однажды сломал септум в носу другого игрока? До меня доходили разные истории. Что-то случилось после турнира и…

Он собирается разорвать меня на куски? Смогут ли в морге собрать мое тело? Или им придется нанимать профессионального визажиста, похожего на тех гуру с «Ютьюба», которые вечно снимают разоблачающие видео друг на друга?

– Йоху-у-у-у!

Кто-то пробегает мимо нас – вижу размытые очертания темной кожи и красных плавок – и бомбочкой прыгает в бассейн, из-за чего в воздух поднимаются брызги, похожие на маленькое цунами.

Сойер бормочет что-то типа:

– Черт, Эмиль.

Это шанс на побег, которого я так ждала.

Я удираю, ноги скользят по мокрому полу. Уже у двери совершаю ошибку и оборачиваюсь: Сойер смотрит на меня, губы приоткрыты, глаза темнее ночи.

Делаю единственную разумную вещь: хлопаю дверью и не перестаю бежать, пока не оказываюсь в своей комнате и, мокрая, не валюсь на кровать.

Это наша вторая встреча. И второй раз я сдалась, как загнанный в угол конь.

Сплю я плохо – мне без остановки снится, что я ошибаюсь в игре, за что меня осуждают знакомые темные глаза, – и просыпаюсь рано. Левую ногу свело судорогой.

– Моя жизнь – отстой, – бормочу я и скачу в ванную, раздумывая о том, чтобы отрезать себе стопу большим мясницким ножом.

Потом понимаю, что у меня началась менструация.

Смотрю вниз на свое неподходящее, предавшее меня тело, отказывающееся сотрудничать, и в качестве мести клянусь больше никогда не кормить его листовыми овощами. Как тебе такое, засранец?

На второй день я припасла еще один сарафан: голубой, с кружевной каймой и летящими рукавами. Едва надев его, вспоминаю, как косился на меня Мальте Кох.

«Ты отвлекла его декольте?»

В десятом классе учившийся на год младше Кейден Санфилиппо, которого я знала еще с началки и чьим девизом было «Оставайся мудаком», начал подтрунивать надо мной из-за одежды. Моя гипотеза состояла в том, что он втюрился в Истон и пытался привлечь ее внимание, выбешивая лучшую подругу, потому что все резко прекратилось, когда она раскрыла свою ориентацию. Помню, как заходила в кабинет физики и Кейден выдавал что-то типа «Эй, гранола», или «Доброе утро, хиппи недоделанная», или «Здесь тебе не “Хол Фудс”[26]». Это продолжалось долгие месяцы, но мне все равно ни разу не хотелось сменить стиль.

Однако сегодня я смотрю в зеркало и тут же избавляюсь от наряда. «В помещении слишком холодно из-за кондиционера», – убеждаю я себя, натягивая джинсы и застегивая фланелевую рубашку, но в зеркало все равно не смотрюсь даже перед выходом из номера.

Я с легкостью побеждаю в первой партии, пусть и чувствую себя как вздувшийся утопленник. После вчерашнего конфуза каждое движение делаю с осторожностью. Это съедает какую-то часть времени, но тактика окупается.

– Черт, – бормочет мой оппонент, перед тем как сунуть мне руку, предположительно, чтобы признать поражение. Пожав плечами, я отвечаю на рукопожатие.

Мой второй оппонент опаздывает. Минута. Две. Пять. Я играю белыми, и судья турнира советует мне сделать первый ход и запустить часы, но так поступил бы только настоящий говнюк.

По мере того как игроки один за другим выбывают, число партий за тур сокращается. Отмечаю, что в зале теперь не так много столов – и все они вдалеке, а оставшиеся игроки примерно моего возраста или немного старше. Недавно Дефне проверяла, увеличила ли я свою физическую нагрузку (конечно нет), и сказала мне, что шахматы – игра молодых, так что физически, морально и когнитивно большинству топовых гроссмейстеров становится тяжелее сразу после тридцати. Чем больше я тренируюсь, тем больше понимаю, что это правда.