И наконец, не нужно недооценивать способность китайского руководства «извлекать уроки» из событий за пределами границ государства. В связи с этим обращает на себя внимание организация в Китае в последние годы исследовательских центров по изучению ситуации на постсоветском пространстве и институтов, занимающихся историей распада СССР и горбачевских демократических преобразований. Чем объясняется такое запоздавшее на десятилетие внимание к российскому опыту, особенно к опыту перестройки? Быть может, тем обстоятельством, что китайское экономическое чудо пошло на убыль и, как следствие этого, общественное согласие может быть нарушено конфликтами и кризисом.

Политические аспекты модернизации, не учтенные в модели Дэн Сяопина, начинают приобретать все большее значение. Именно поэтому китайские власти пытаются установить возможный и не представляющий опасности маршрут движения в условиях экономической либерализации и политических реформ, определить, какой риск заложен в складывающейся ситуации и для правящей коммунистической партии, и для общества в целом. В Пекине для многих очевидно, что повторение Китаем московского опыта выхода из советской системы окажется катастрофическим для всего мира. Следовательно, нужно «извлекать уроки», и китайское руководство намерено это делать. Есть основания предполагать, что в Пекине рассматривают возможность некоторых назревших политических преобразований, но не собираются действовать по западным рецептам.

В общем налицо признаки некоего движения, некоторого процесса, который обещает быть чрезвычайно сложным. Во всяком случае, чего никак нельзя, на мой взгляд, ожидать, так это плавного перехода от экономической либерализации к политической. Китайская коммунистическая партия оценивает сейчас политические последствия введения частной собственности, а также отмены государственного контроля за производством и распределением значительной части товаров и услуг. Ясно, что такой процесс не может привести к большей открытости китайского общества в отношении остального мира, что уже вызывает серьезные изменения в психологии среднего класса, насчитывающего к настоящему времени десятки миллионов человек, среди которых городских жителей большинство. А это уже означает конец «тоталитаризма», хотя он и не совпадает с концом политической монополии коммунистической партии и авторитарной модели общества.

И еще есть история: тысячелетняя история Китая и много более короткая история коммунистической партии. Урок обеих историй сводится к тому, что для нас, европейцев, звучит банальностью: продвижение Китая к демократической системе западного образца неосуществимо ни в близкой, ни в отдаленной перспективе. Ускорение этого процесса равносильно попытке сократить беременность до трех месяцев; оно представляет собой революционный подход к истории — подход опасный и непродуктивный. Советский опыт наглядно это показал и Западу, и китайцам, которые вовсе не склонны испытывать на собственной шкуре, к чему приводит та большевистская логика, которая кроется за провозглашенным Биллом Клинтоном принципом «творческого разрушения».

Вот почему «китайская переменная» предстает самой непостоянной из всех, в том числе и в отношении оси Москва — Пекин. Перспективы здесь остаются чрезвычайно туманными: во-первых, в Китае предусмотрительно недолюбливают быстрые решения, а во-вторых, в Пекине прекрасно знают, что ельцинский режим не расположен к этой идее. Но это не значит, что вообще ничего не происходит. Завершая работу, начатую Горбачевым в первые годы перестройки, Борис Ельцин урегулировал с Китаем все спорные пограничные вопросы. Территориального спора больше не существует, утихли также экономические, политические и идеологические распри, унаследованные от прошлых времен. И к тому же в эти посткоммунистические годы многие предприятия российского военно-промышленного комплекса смогли удержаться на плаву исключительно благодаря китайским (и индийским) заказчикам. По данным Росвооружения (российское агентство, отвечающее за экспорт оружия), к которым можно добавить аналитические материалы стокгольмского СИПРИ, в период с 1991 по 1997 год Китай приобрел в России вооружения на 6 млрд. долларов. Среди самых крупных приобретений — 4 дизельные подлодки класса «Варшавянка», ракетный дивизион С-300, 48 истребителей «СУ-27» вместе с лицензией на производство еще двухсот самолетов того же типа, два эсминца класса «Современный», оснащенные сверхзвуковыми противолодочными ракетами «Москит». А летом 1999 года, сразу после югославской войны, было заключено соглашение на общую сумму в 2 млрд. долларов о продаже Китаю шестидесяти суперсовременных истребителей-бомбардировщиков «СУ-30» (Известия. 1999. 9 июня). Весьма крутой вираж, если вспомнить, что в 1996 году Россия продала Индии тридцать «СУ-30», но вежливо отклонила просьбу Пекина продать ему столько же — явно по прямому требованию США.

Визит в Москву китайской военной делегации, с рассказа о котором мы начали наш анализ, имел вполне определенную цель: сделать следующий шаг и объединить российские технологии (которых у Китая еще нет) и китайские капиталы (которых нет у России). Интерес здесь обоюдный и очень живой. Для Китая это единственный путь, кроме самостоятельного (конечно, более короткий и менее дорогой), к созданию полностью конкурентоспособных вооруженных сил. И речь идет не только о сотрудничестве в технической сфере. Почти в одно время с визитом китайских военных в Москву глава российской военной разведки (ГРУ) генерал В. Корабельников прибыл в Пекин для переговоров, проходивших в обстановке максимальной секретности (La Stampa. 1999. 27 августа).

Разумеется, эти факты не следует переоценивать: до «братства» пятидесятых годов, сменившегося громким разрывом между Хрущевым и Мао, еще далеко. В те благополучные времена два коммунистических колосса делились многими секретами, хотя, конечно, не всеми — во всяком случае, не ядерными. Тем не менее не подлежит сомнению, что перед лицом стратегического наступления США воспоминания о тех временах возрождаются в обеих столицах. В Пекине, может быть, с не меньшей охотой, чем в Москве, хотя в последней их извлекают на свет божий с большим шумом. «Стратегическое сотрудничество между Россией, Китаем и Индией будет поднято на качественно новый уровень», — заявил во Владивостоке первый заместитель министра обороны России Николай Михайлов, комментируя статью в «Чайна Дейли», где указывалось, что стратегические взаимоотношения в XXI веке «отвечают интересам народов Китайской Народной Республики и Российской Федерации» (ИТАР-ТАСС. 1999. 14 июня).