– А с ним – двое штатских, – ядовито дополнила я, – и симпатичная «телка».

Орлов издал невнятный звук и поспешно отвернулся: похоже, он оценил всю глубину сарказма.

Я пододвинулась к нему и пихнула локтем в бок:

– Майор, ты когда дуться перестанешь?

Замвоенкома опешил, но быстро справился с собой и переключился на дежурного:

– Со мной члены комиссии из правительства и юрисконсульт Комитета солдатских матерей. Быстро доложить!

Через пять минут мы уже были у штаба полка. Как и следовало ожидать, войсковое гостеприимство не знало границ: похожий на Портоса командир полка мудро вел действо по четко размеченному руслу.

– Мы ведем наш репортаж из Воскресенского полка. Славные боевые традиции… – бодро вещала в телекамеру ряженная в камуфляж молоденькая журналистка.

– Настя, чуть правее встань, – прервал ее оператор. – Не закрывай плакат. Вот так. Еще раз.

– Прошу всех в столовую! – громко известил гостей командир. – Сначала завтрак, потом – работа. Да-да, Степан Петрович, охота завтра в пять; сбор у входа в гостиницу.

Это в мои планы входило, но – чуть позже, и я нахально дернула Портоса за рукав:

– Товарищ подполковник…

– Да, Юлия Сергеевна…

– Вы не забыли, что я здесь по делу? Меня ведь в первую очередь дети моих матерей интересуют.

– Де-ети, – насупился Портос. – Выгодно им быть детьми, потому что ответственность на себя брать не хотят – нормальную, мужскую.

– За что их время от времени и убивают, – доброжелательно поддержала я. – А мы с вами – на охоту и рыбалочку!

Портос окаменел.

– Петров! – заорал он. – Дежурный! Где начальник штаба?!

– Да здесь я, Виктор Иванович, – вынырнул из-за спины командира начальник штаба.

– Покажи Юлии Сергеевне всех, кого она пожелает! Кого вам подать?!

– Быкова, пожалуйста.

Портос досадливо крякнул и потер свою богатырскую шею.

– Что-то не так? – поинтересовалась я.

– В госпитале Быков, – посуровел Портос. – Со вчерашнего дня. Петров, отвези Юлию Сергеевну.

«Ну вот, – сказала я себе. – И напраслину возводить не придется; у них и без меня неприятности!»

Меня, как ту паршивую овцу, быстренько отделили от общего стада и посадили в полковой «уазик».

– В госпиталь, – распорядился офицер. – И побыстрее.

– А где замполит, товарищ майор? – поинтересовалась я. – Вроде в прошлый раз он со мной занимался…

– Тоже… блин, в больнице, – хмыкнул начальник штаба. – Поехал в отпуск, в Москву, да и слег. А мне теперь за него отдувайся! Вы не расстраивайтесь особенно, когда Быкова увидите: не так он и плох – больше «косит».

– Надеюсь, что так.

– А то ведь знаете, как считают: раз молодой, значит, все его обижают. А он и сам – не ангел. Его давно подозревали. А вчера поймали с поличным. И главное, гад, у своего призыва воровал! Ну и перестарались парни…

Машина выехала на бугор, и в узкой долине внизу появилась длинная череда низких, одноэтажных строений – это были те самые резервные склады. Я, залюбовавшись видом, пошарила глазами. Вот оно! На холме с той стороны долины слабо угадывались маленькие домики. А рядом – водонапорная башня. Оттуда можно при необходимости сутки-другие понаблюдать за складами… если бы у меня была эта лишняя пара суток.

Серое здание гарнизонного госпиталя выросло перед нами как из-под земли, и даже зрелая июльская листва огромных тополей не могла скрасить впечатление: от госпиталя тянуло холодом, сыростью и запустением. Мы прошли по пахнущему эфиром и хлоркой коридору, поднялись по черной лестнице на второй этаж в кабинет главврача, и после короткой перепалки нас провели к Быкову.

На застиранных серых простынях лежал солдат. Выглядел он ужасно. Лицо его опухло и было расцвечено самыми жуткими оттенками – от грязно-желтых до зеленых и фиолетовых. Правый глаз налился кровью и, похоже, не закрывался. А из гноящихся порванных губ торчали обрывки шовных ниток.

Я присела к нему на край кровати.

– Вася, как ты себя чувствуешь? Говорить можешь?

Солдат попытался что-то сказать, но из губ вырвалось только невнятное сипение. Что-нибудь произнести он просто физически не мог. Я повернулась к начальнику штаба:

– Перестарались, говорите?

– Мы приняли меры: виновный на гауптвахте, идет следствие. – Майору было неловко: похоже, что реальное состояние Быкова он увидел впервые.

– Могу я с ним поговорить?

– С кем? – не понял он.

– С тем, что на гауптвахте, – не с Быковым же.

Майор пожал плечами:

– Поехали. – Похоже, что после этого зрелища ему уже было плевать, что еще я увижу.

Мы снова забрались в штабной «уазик», и машина помчалась, на этот раз вниз с холма.

Гарнизонная гауптвахта находилась недалеко от КПП, мимо которого я проехала не более часа назад. Увидев нас, караульный «на калитке» позвонил в звонок, и из дверей, как джинн из бутылки, выскочил лейтенант.

– Позвони дежурному по части, – мрачно распорядился начальник штаба. – Тут из Комитета солдатских матерей хотят с Щукиным поговорить.

Он уже одумался и определенно не хотел, чтобы я посетила арестанта, а потому пытался переложить всю ответственность на дежурного по части.

Начальник караула судорожно козырнул и стремительно скрылся за дверями.

– Нагнали молодняк после институтов, – непонятно зачем пожаловался мне майор. – Ни черта не умеют.

«Это ты не умеешь, майор, – подумала я, – с проверяющими „работать“. Как еще до такого возраста дослужил?»

Я пока не знала, что надеялась получить от предстоящего разговора. Может быть, чуть больше правды… Отец говорил, что правда полезна всегда.

На этот раз лейтенант задержался. Я знала, что происходит сейчас в штабе: дежурный по части перепугался насмерть и побежал советоваться с командиром полка. Тот, понятное дело, сорвал на дежурном зло, но пустить меня на губу сразу не смог. И не пускать не решился.

Наконец начкар вышел.

– Пойдемте.

Он повел нас по длинному коридору караулки, и попадавшиеся по пути бойцы вскакивали, увидев майора, и впадали в состояние ступора, едва замечали меня.

– Давайте сюда, – пропустил меня вперед начальник штаба и повернулся к лейтенанту. – Начкар, арестованного – в комнату бодрствующей смены.

Я осмотрелась: стол, стулья, шкаф, шахматы, двое перепуганных воинов… На стене – «Боевой листок», портянки – на батарее.

– Та-ак, – громко возмутился майор. – Лейтенант, портянки убери.

Начкар зарделся и моментально передоверил задание караульному:

– Семенов, убери.

– Я тебе сказал, лейтенант, – зло заиграв желваками, напомнил начальник штаба.

Начкар весь покрылся красными пятнами и молча вынес пахучий элемент солдатского обмундирования за дверь. Я усмехнулась: снять в карауле портянки – тягчайший проступок, и теперь ему будут «тыкать в морду» этими портянками при каждом удобном случае. Я присела на стул и прислушалась: во дворе раздавались звонкие, как пощечина, команды:

– Встать! – грохот сапог. – Смир-на! Нале-во! Вспышка с тылу! – и снова грохот сапог. От губарей добивались абсолютного подчинения.

– Ну, где там арестант? – изобразила я недовольство.

– Сейчас приведут, – засуетился выросший как из-под земли начкар. – Сейчас.

И, как бы в подтверждение его слов, в коридоре раздался размеренный топот двух – трех пар сапог: вели арестованного Щукина. Он вошел, и в комнате стало темней: так велик был этот парень.

– Господа, – взялась я за дело. – Свидетели мне не нужны, попрошу всех, кроме арестованного Щукина, покинуть помещение.

Майор и лейтенант неуверенно переглянулись, но возражать не посмели.

– Ладно, Юлия Сергеевна, работайте, если что, я буду рядом, за дверью, – предупредил меня майор и вышел.

Мы сидели друг напротив друга, и я в очередной раз возблагодарила судьбу за то, что выросла в армейской среде – здесь все было понятно. Щукин сидел, тоскливо уставившись в окно, и, дыша перегаром, теребил черными от грязи пальцами подол новенькой гимнастерки.