Я скинула шелковый корейский халатик и медленно, с наслаждением опустилась в благоухающее пенное блаженство. Вода в ванне расступилась, приняла мое тело и снова сошлась, надежно укрыв его и от изнуряющей июльской жары, и от всех этих подружек с их дачами, автобусами, детьми и комарами.

И тогда зазвонил телефон. Я, расплескивая воду, помчалась в прихожую.

– Алле!

– Извините, я ошибся номером, – пророкотал из трубки незнакомый баритон, и тотчас пошли короткие гудки.

«Уж не от Грома ли?» – подумала я, угнетенно наблюдая в зеркало, как стекающая с голого тела вода образует на полу маленькое Черное море. Время я еще не упустила, но и тянуть с выходом на связь, если этот звонок – «привет» от майора Сурова, не следовало.

Я пожала плечами, водрузила трубку на место и направилась в ванную – быстренько превращать священнодействие в «помывку личного состава».

«Интересно, какое задание я получу на этот раз?» – попыталась сообразить я и снова опустилась в уже начавшую оседать пену.

После быстрого и позорного провала разведгруппы в Югославии все мы стали как зачумленные – ни жизни, ни работы. Если, конечно, не считать жизнью воскресный «отдых» на даче, а работой – исполнение должности юрисконсульта Тарасовского Комитета солдатских матерей. Мне этого не хватало. И то, что работа в комитете – всего лишь «ширма», прикрытие, нисколько не утешало: уж очень однообразной была моя жизнь. Армия штамповала отписки, как брила затылки, – одна в одну. Меры, разумеется, принимались: одних списывали, других сажали, отчего моя деятельность тоже как бы имела смысл. Если бы Мату Хари продержали в таком положении, сколько и меня, она бы набрала вес и в конце концов выскочила замуж за вражеского офицера. Чтобы избежать еще худшей судьбы «вечной запасной».

Я покончила с мытьем, наскоро вытерлась, накинула сарафан и шлепанцы и выскочила за дверь. Газеты еще продавались, и я, схватив две основные, помчалась домой, на ходу просматривая колонки частных объявлений. Так и есть: одно было обращено ко мне.

«Багира, спасибо за науку. Ты еще помнишь нашу опушку? Твой Балу». Это означало, что Гром назначил мне встречу в городском парке Тарасова – возле деревянной статуи танцующего медведя – «Балу». «Спасибо» означало подтверждение обычного времени встречи – 18.00.

Я стремительно привела себя в порядок и поехала в парк – благо от моего дома это не так далеко.

Гром подошел к месту встречи одновременно со мной.

– Здравствуй, Юленька.

– Здравствуйте, Андрей Леонидович…

– Ты одна? – Гром быстро и внимательно осмотрелся.

Он, конечно же, имел в виду возможный «хвост» – последнее задание прошло не очень гладко, и Гром предпочитал перестраховаться.

– А с кем же еще, Андрей Леонидович? Того хорвата вы мне отсоветовали, сами замуж не берете, – сделав вид, что не поняла его озабоченности, съехидничала я.

– Ю-юленька, заросшие боевики – дурной тон, – с укоризной протянул Гром, оставив за кадром укол в собственный адрес.

Мы неторопливо пошли по роскошной дубовой аллее.

– Ну что, Андрей Леонидович, где вы пропадали?! – поинтересовалась я.

– На даче, Юленька, на даче, – одними губами улыбнулся Гром.

– Опять? – вздохнула я. «На даче» языком Грома означало дачу показаний где-нибудь в генпрокуратуре. А из этого всегда следовало одно и то же: что-то где-то пошло не так.

«Не так» все пошло задолго до Югославии. Дурная манера начальства не держать слова, да и просто не исполнять своих прямых обязанностей стала традицией. Иногда и вовсе казалось, что все результаты наших трудов кто-то нагло и методично спускает в сортир.

– Когда работать начнем? – поинтересовалась я.

– А что, из Комитета солдатских матерей тебя выгнали?

– Я о настоящей работе, вы стрелки-то не переводите…

– Сегодня, Юленька, сегодня. Если ты, конечно, готова.

Душа моя ухнула вниз и снова взлетела – высоко-высоко!

– Чем хоть заниматься будем?

– Ты, Юленька, в порядке исполнения своих трудовых обязанностей поедешь проверять жалобы. Дня на три.

– Чьи?

– Матерей, Юленька, матерей – тех самых, на которых работаешь… Я ведь не ошибся: плановая проверка Воскресенского гарнизона назначена на июль?

– Верно, – поразилась я феноменальной памяти Грома; план проверок он видел мельком месяцев шесть назад. – То-то председательша обрадуется, если я соглашусь сама ехать: ей на конференцию надо, в Москву!

– Вот и отлично. Проверишь, конечно, своих солдатиков… а заодно посмотришь, как там с сохранностью оружия…

– Одним глазком? – издевательски подначила я. – Что я сделаю за три дня?

– Не кипятись. Я тоже подъеду.

На следующий день я получила «добро» председателя Комитета солдатских матерей Светланы Алексеевны, подписала бумаги и даже получила суточные.

Проверка совпала с проводимой губернатором кампанией «Народ для армии, армия для народа». В последние недели под стариком закачалось кресло, и он решил опередить развитие событий и взять инициативу в свои руки. Поэтому в Воскресенский гарнизон направлялась целая делегация: отдел по общественным связям, военкоматовцы, кто-то из облфинотдела и целая банда журналистов «губернаторского» телеканала.

Народу набралось на два микроавтобуса и то ли пять, то ли шесть легковушек, но за мной, ввиду особого положения комитета, заехали отдельно. Замвоенкома майор Орлов прибыл на служебной «Волге» вместе с расфуфыренной дамой и сухим, ядовитым на вид клерком.

– Знакомьтесь, Юлия Сергеевна, – строго обратился ко мне Орлов. – Наталья Павловна – начальник отдела по общественным связям при аппарате правительства…

Я кивнула.

– И Юрий Иванович – главный ревизор облфинотдела.

На этот раз голову наклонил клерк.

– Ну что, Юлия Сергеевна, вы готовы? Тогда поехали.

Я нырнула на заднее сиденье – переднее замвоенкома не уступил бы даже родной маме.

Орлов невзлюбил меня с того самого дня, когда впервые увидел: беда в том, что наше знакомство состоялось, когда я учинила скандал по поводу призыва. Военкоматовцы умудрились «забрить лбы» четырнадцати абсолютно непригодным к строевой службе мальчишкам. Я это дело развернула, и с тех пор Орлов здоровался со мной сквозь зубы.

Молодой солдатик-водила вел машину дерзко, но грамотно, соседей разморило, майор меня демонстративно не замечал, и я погрузилась в размышления…

Повод для контакта с ответственными за сохранность оружия в Воскресенском полку у меня был: из этой воинской части в комитет поступили две жалобы – от матери Василия Быкова из второй роты и матери Петра Скачкова из роты охраны главного объекта полка – резервных оружейных складов. По письмам выходило, что обоих притесняли, избивали, отбирали деньги и посылки из дома – в общем, стандартный набор.

В принципе, здесь я знала, что делать. Стремительный наезд на офицеров из второй, как можно больше суеты вокруг тяжелого положения Быкова… и рота охраны сделает все, чтобы я подобрела, когда буду проверять их по поводу Скачкова. А значит, будет стол, задушевный разговор – обслужат по первому разряду. Я постепенно, по мере знакомства меняю гнев на милость, и все офицеры – мои. Главное: не сесть за стол сразу – на Быкове. Иначе мое общение этим столом и ограничится: дальше просто не пустят.

– Приехали! – сообщил Орлов, когда «Волга» ткнулась в полосатый шлагбаум КПП.

Основная колонна выехала в Воскресенск часа за полтора до нас, и поэтому мы несколько выбились из общей «культурной программы» и упустили возможность отведать «хлеб-соль» на вышитом красными петухами рушнике или что там у них было при встрече.

Из домика у шлагбаума выскочил перепуганный боец.

– Дежурный по КПП ефрейтор Семушкин! – заорал он, поедая глазами майора.

– Понятно, ефрейтор, – кивнул в ответ майор. – Доложи: Орлов приехал.

Боец посмотрел на остальных членов комиссии: нас замвоенкома не представил.