Тем не менее, мысль использовать водяной путь запала мне в мозг. Явно что-то можно из этого извлечь, надо только подумать.
Осматривая окрестности с высоты своей нарядной арбы, я не мог не отметить, как все изменилось вокруг. На берегах появилось множество поселений — как только одно скрывалось из виду, на горизонте начинало маячить следующее. Стада быков и овец то и дело перекрывали путь. По реке скользили легкие лодки рыбаков, а пару раз мы видели торговые баржи и плоты.
— Торговцы с верховий Станубиса не утруждают себя постройкой кораблей. Они сколачивают плоты, грузят на них товар и сплавляют все это в Адажион. Там продают и товар, и древесину с плотов, и налегке возвращаются к себе — пояснял мне молодой жрец, один из сопровождавших меня в походе.
— А что они привозят?
— Шкуры, шерсть, камень для поделок, корни орроа, краситель, добываемый в горах — много всего!
Ладно. Варалан с ними, с торговцами. Мне больше хочется понять причины столь странной просьбы керкирских исаваров. Осматривая дорогой поля и фермы, выслушивая пояснения, как происходят сельхозработы, я пока нисколько не приблизился к пониманию их афронта.
— Так все же — что там с этими исаварами? Почему они не хотят владеть землей по отдельности?
— Вот посмотрите, ваше святейшество, на эти поля! Видите, они затапливаются рекой по-разному?
Действительно, поля не являются ровной, как стол поверхностью — где-то они выше, где-то — ниже.
— После того, как вода начинает спадать, — продолжил атур, — более высокие участки появляются из-под воды быстрее и быстрее же подсыхают; более низменные задерживают на себе воду дольше. Получается выгодно сначала всем вместе обрабатывать более высокие поля, а пока их пашут и сеют, более низкие поля постепенно подсыхают и становятся пригодны для обработки. Если поля все разделены, то у одного поселянина-земледельца поле высокое, и он обработает его ранней весной и потом просто ждет; его сосед с низким полем, наоборот, ждет, пока вода впитается в почву, и вынужденно бездельничает ранней весной. К тому же, бывает, что в жаркое лето высокие поля дают мало урожая; наоборот, если лето прохладное и с дождями, низкие поля могут дать меньше урожай, чем высокие — объяснил молодой жрец.
Ну что же, дело проясняется. Получается, обрабатывая поля вместе — сначала высокие, потом — более и более низкие, крестьяне могут в итоге засеять большую площадь земли, и получить больший урожай. Все же, я попытался спасти мою любимую частную собственность:
— Подумайте, как хорошо для поселянина иметь собственное поле! Его никто не отнимет, он передаст его детям и внукам. Если за им хорошо ухаживать — оно будет плодоносить долгие годы… Он сможет делать с ним, что захочет — разделит между детьми, или отдаст одному из них. Или, может продать поле и уехать в другие края!
Жрецы выслушали мой доводы довольно пренебрежительно.
— Если старейшины скажут отдать поле — его придется отдать, «собственность» оно у поселянина или нет. Продавать их некому — земли кругом много. Никто не будет покупать то, что можно получить бесплатно. А если много детей, то им даст наделы община — зачем делить одно маленькое поле?
Нда. В общем, не готовы они к либеральной рыночной экономике, увы. Даже незначительные преимущества, что дает общинное землевладение, оказались важнее ощутимых, но пока умозрительных выгод от правильного правового оформления землевладений. Ну да, и ладно.
В итоге, не только исавары, но и другие фары вернулись к общинному землевладению. Кстати, мои опасения насчет колхоза и связанной с ним безалаберности оказались беспочвенны — поля в начале лета разделяли по жребию, и дальше каждый поливал и собирал урожай самостоятельно. Они объединялись только для необходимых работ, тех которые реально выгодно делать вместе. Ладно, если вам так удобнее — делайте, как хотите. Похоже, не такие уж они идиоты, как я привык считать.
На следующий день мы прибыли в Керкирон. Как и столица, город стоял на берегу Станубиса на холме. Выглядел он, как хаотичное скопление глинобитных хижин, амбаров и овинов. Все строились, как хотели, никакого плана не было. Только центральная часть была выполнена как в столице — очаг города, алтарь, храм, перед храмом площадь, на которой стоят городское зернохранилище, арсенал и склад, а также «караван-сарай» — отдельный двор для торговцев из диких земель.
Первым делом я зашел в храм имени себя, и полюбовался на своего дубового истукана в венке из дубовых же листьев. Дуб тут, кстати, не растет — слишком жарко, его привозят с гор в верховьях Станубиса.
По обычаю, мне нужно будет заночевать в храме, осветив его таким образом. Оставив свои вещи и принеся благодарственные жертвы, мы отправились далее, осмотреть городскую стену. По дороге я зашел в одно из жилищ.
Жилище горожан изменились, с тех пор как я посещал их. После пожара, вызванного волнениями в Адажионе, я категорически запретил строить в городах соломенные жилища на деревянном каркасе, так что они уже стали редкостью. Теперь дома строили из глины, смешанной с соломой, слепляя из этой смеси большие кирпичи и постепенно складывая из них стены. Такая же глинобитная крыша лежала на каркасе из крупных стеблей бамбука. От веса глины бамбук изгибался, так что крыша получалась с прогибом посередине. Здесь делалось отверстие, так что во время нечастых дождей вода стекала с крыш прямо в небольшой бассейн посередине дома. В каждом доме, таким образом, был запас воды. В домах побогаче под водостоком закапывали огромный кувшин или устраивали что то вроде колодца. От водоема в жару в домах было заметно прохладнее.
В центре дома, прямо перед водоемом, из огромных глиняных кирпичей был сложен тагин. Здесь зимою грелись, готовили еду, здесь же стояли маленькие статуэтки духов предков. Тут же могли устроить баню — завесив очаг циновками, плескали воду на раскаленные кирпичи, от которых поднимался пар.
Комнат в доме не было — они по необходимости выгораживались ширмами из конопляных циновок. У стены стояло несколько бамбуковых корзин с вещами, накрытых бамбуковыми же крышками.
В задней части дома был выход во внутренний дворик, завешенный войлочным пологом. Никакой кровати в доме не было — спали на войлочных покрывалах, расстилаемых перед сном, и такими же покрывалами накрывались. Видимо, обычаи кочевой жизни еще не ушли из домов адаже.
Пройдясь по улицам, я понял, что в городе появилось много невольников. В домах горожан их было по 2–3, а то и больше.
— Откуда появилось столько рабов? — спросил я Джамарта — молодого атура, пояснявшего мне вчера про особенности ирригации.
— Они пригнаны с севера! Оттуда привозят очень много рабов последние годы!
— С чем это связано? Там много воюют?
— Да, Ваше святейшество, вы с вашей проницательностью уже поняли, что это не случайно. Там появилась варварская орда — сильная и агрессивная группировка кочевых племен, объединившаяся для грабежа и завоеваний. Громят своих соседей, захватывают много пленных, и тех, кого не убивают — продают в рабство.
— И сколько их пригоняют в Керкерон?
— Когда как, зависит от успешности их охоты на людей. Тут охотно покупают рабов — земли много, обрабатывать есть чего. Берут их и в мастерские — и в гончарные, и в ткацкие. На рабов высокий спрос последние годы!
Я с тоской смотрел на немолодого, почти голого раба, моловшего зерно ручными жерновами у порога хозяйского дома. Тут это делают на улице у дома, чтобы не пылить внутри.
Когда-то я разрешил покупку рабов, чтобы пленников не убивали. Но я забыл, что спрос рождает предложение. Разрешив торговлю рабами, я создал спрос на них, а затем и рынок, где основными покупателями оказались мы — единственная платежеспособная структура в известном мире!
Теперь бандиты с севера специально захватывают людей, обращают в рабство и ведут их к нам через безводные степи, где неизвестно, сколько их умирает дорогой, чтобы продать в Керкероне. Они и войны-то, наверняка, затевают специально для того чтобы захватить рабов и привезти их нам. Сколько при этом гибло людей — трудно даже представить! Просто катастрофа с этим рабством. И запретить — плохо, и разрешить — тоже ничего хорошего.
