Было видно, что запруда сильно заросла тростником и обмелела. Из–под темной воды торчала какая-то белая, гладкая штука, в которой я, приглядевшись, узнал лопасть ветряка. Так вот куда улетел генератор с лопастями! То-то мы не смогли его найти…

Я подошел к ограде. Деревянный частокол из крупных кольев, переплетенных ивовыми прутьями и украшенный какими-то пугалами, казался принадлежностью варварского селения, а не оградой для жилища нормальных людей.

Найдя в ограде ворота, я постучал в них. Сначала на «той стороне» было тихо, но мне показалось, что несколько человек рассматривают меня сквозь щели в ограде, тихо переговариваясь. Не узнали меня, что-ли?

— Это я, Константин. Я вернулся из капсулы! Есть тут кто-нибудь? Клим Егорович? Валерьян? Виктор?

Ворота дрогнули и с диким скрипом приоткрылись. Оттуда выглянуло незнакомое лицо с черной косматой бородой и грязными, спутанными волосами.

— Вик-тарр? С вопросительной интонацией протянул первый мужичина, — Вик-тарр?

На всякий случай я кивнул, обрадованный тем, что имя Виктора им знакомо. Кто эти люди? Новые работники, усердно охраняющие хозяйство?

Снова раздался мерзкий, царапающий душу скрип дерева о дерево. Ворота раскрылись шире, из них вышли еще несколько человек того же отталкивающего вида. Все одеты в какие то лохмотья и распространяют вокруг себя мерзкий запах застарелой грязи. Нет, все-таки обостренные чувства — не всегда хорошо!

Мужик жестом показал мне следовать за ним. Остальные пошли следом, похоже, просто за компанию, но ощущать их за собой сзади было не очень приятно. Интуиция прямо кричала об опасности…

Подойдя к большому сараю, они открыли засов и втолкнули меня внутрь. Тяжелый, застоявшийся запах нечистот резко ударил в нос.

— Вик-тарр! — прорычал патлатый бандит в полутьму сарая.

В помещении началось какое-то шевеление. Высокий мужчина с бритой головой и в свитере без рукавов, обнажавших худые жилистые руки отошел от людей, копошащихся у очага в глубине сарая, и направился ко мне. За моей спиной глухо стукнул деревянный засов.

Виктор? Трудно представить, что когда-то мы с ним были были ровесниками. Окинув меня тяжелым внимательным взглядом, в котором нарастало изумление, он отступил на шаг в глубь барака, неверяще покачивая головой.

— Ты? Неужели…. Не изменился совсем… Молодой! Марья! Марья!!

Он обернулся к людям, в полутьме столпившимся за его спиной.

— Давайте ее сюда! Марья! Как звали того мужика, что в «ковчег» ушел?

— Я — Константин, — ошеломленно пробормотал я. Виктор с совершенно дикими глазами обернулся ко мне.

— Точно! Константин! Молодой, как вчера ушел! Марья!

Сутулая изможденная женщина с глубокими морщинами на обветренном лице, обходя лежащих на полу людей, приблизилась к нам. Она вела совершенно седую, сгорбленную старуху, обнимая ее за плечи.

— Неужто… матерь Божья, — услышал я старушечий голос из полумрака сарая и скорее угадал, чем признал в этой человеческой развалине Марию Афанасьевну. Она обняла меня слабыми руками, и, уткнувшись мне в грудь лицом, задрожала.

Я стоял, боясь пошевелиться, ведь стоит мне сделать полшага, и старуха просто упадет, и озирался по сторонам. Глаза постепенно привыкали к полутьме.

Тут было, наверное, около 30 человек — мужчины, женщины, дети. Похоже, они уже готовились спать — на улице быстро темнело. В числе них я увидел прежних обитателей хутора и незнакомые мне лица. Всё указывало на то, что в этом помещении люди ютились уже давно, и изменить эти жуткие условия было не в их силах. В дальнем углу горел небольшой очаг, наполняя воздух запахом дыма и навоза.

— Извини, — заговорил, наконец, Виктор. — Изменилось много. Календаря–то нет давно. Мы и забыли. Честно… и не надеялись даже… У нас тут все совсем теперь по-другому!

Втроем мы отошли в дальний угол сарая. Марии Афанасьевна было уже за 70, она плохо видела и потеряла много зубов, но сохранила память и ясный ум. Из-за аккуратного платка на голове она выглядела опрятнее всех.

— А Клим Егорович?

— Не дожил Клим Егорович. Господь уберег, прибрал за два года до них.

— Шесть лет назад они пришли, — пояснил Виктор. — Как с неба на нас свалились, чтоб их…. Согнали нас всех сюда, вместе со своими рабами. Днём работаем, на ночь нас тут запирают. Сначала хорошо охраняли, потом бросили. Так, для видимости присматривают немного. Бежать все равно некуда. На ночь — здесь, сам видишь, как…

Пока он говорил, я увидел, что у Виктора тоже здорово не хватает зубов.

— Кто они?

— Не знаю. Дикари… Кто, откуда — ничего не известно. Я думаю, они по степям ходили металлолом собирать, тот, что от прежних времен остался. Ничего не знали, даже колеса, ничего не умели. Шарахались по степям, а скарб за ними рабы тащили волоком. Урроды! — Виктор злобно сплюнул через выбитый зуб прямо себе под ноги. — Живут, не пойми как, ничему учиться не хотят. Хозяйство всё загубили. Картофель эти *%№ @$#@#%^ весь сожрали, даже семенной, так что теперь его нет. Огурцы и помидоры и раньше гибридные были, да и кукуруза тоже. Так что семена не вызревали, и теперь мы без овощей, только чеснок и щавель остались. Одним ячменем и спасаемся. Водохранилище обмелело — сам, наверное, видел. Коровы и овцы разбежались. Наши мальчишки — пастухи во время нападения были со стадами. Увидели дым над хутором, да и не вернулись. Коровы одичали, теперь небольшими стадами по степи бродят, а эти на них охотятся!

— А если их…? Их сколько вообще?

Поняв мой намек, Виктор злобно ощерился, по-волчьи блеснув глазами.

— Много их, сильно больше, чем нас. Не вариант, Костя. Нас же всего двое мужиков осталось — я и Сергей, работник бывший. А их-то, когда пришли, человек тридцать было, и рабов еще почти столько же. Потом они, правда, много болели, половина, наверное, умерла. Но все равно их сильно больше нас!

— Оружие у них какое?

— Да, всякое, что придется, в основном — охотничье. Кинжалы, копья, дубинки. Железо они ценят очень. Тащат все, что не приколочено. Единственное, что они умеют, это работать с железом, этого не отнять. Весь металл выдирают и перерабатывают. Куют топоры, ножи, мотыги. Но только из того железа, что есть, сами выплавить ничего не могут. Даже гвозди из сараев выдергивали и в перековку пускали! Твой цилиндр осматривали. Пытались вскрыть, но не смогли, и бросили это дело. Железа им пока хватает. От техники только рамы остались, их трудно перековать — ведь раму в горн не засунешь! У них хорошо идут в дело маленькие железки — то, что в печь помещается.

— Куда же они дели столько железа? У вас, я смотрю, деревянные мотыги!

— Большую часть продали другим племенам.

— Тут есть и другие племена?

— Да, только видать, не сильно отличаются от этих. Постоянно приходят торговать целыми караванами — человек по 30 воинов, и столько же, или больше, носильщиков — рабов. Приносят они, значит, свой товар, стоят, продают его у ворот. Смешно наблюдать за ними в это время — торгуются, злятся, ругаются. Делают вид, что уходят, уводят своих рабов за холмы, там ждут день или два, потом возвращаются.

— Они все пешие, без повозок? Лошади есть?

— Нет. Носят все или на носильщиках — рабах или на своих носильщиках, свободных. Воины ничего не носят, кроме своего оружия.

— А как они поступят со мною?

Виктор печально посмотрел на меня.

— Скорее всего, будешь, как мы. Ты же пришёл к нам!

Я рванул к двери. Через щели, я увидел огонь костра и фигуры людей, развалившихся на земле.

Черт. Вот попал, так попал. И что я полез сюда так вот, в открытую? Мог бы догадаться, что за двадцать-то лет могло что угодно случиться!

И что делать? У меня капсула, можно было бы укрыться в ней. Но доберусь ли я до нее через двадцать дней?

Виктор подошел сзади, положил руку мне на плечо. Даже в спертом воздухе барака я почувствовал, как сильно от него тянет бомжатиной.

— Ты, Костя, должен себя как-то поставить по-другому. Дать им понять, что не простой ты смертный. Они тупые, поверят. Это нужно использовать… Хотя бы попытаться!