Случайно-нежданно вскрылось, что от её папули напрямую зависит не только получение моего аттестата, но и карьерная перспектива. Тот мне самолично дал это понять, вызвав в деканат.

Поэтому пока терплю, кое-как успокаивая готовую сорваться на очередную истерику Эльку. Пока слушал её вопли даже жрать захотелось.

К тому моменту когда одеваюсь и спускаюсь на кухню, Карина уже тоже там. Собранная: сидит, листает ленту новостную ленту и что-то с аппетитом жуёт.

– Это что? ― заглядываю ей через плечо, всматриваясь в мешанину в глубокой прозрачной пиале.

– Слепошарый? ― огрызаются, не оборачиваясь. ― Овощной салат.

– С селёдкой?

– Девочке нужен фосфор.

Принюхиваюсь.

– И уксус?

– Беспроигрышный рецепт: помидоры, огурцы, лук, селёдка, рюмка укуса, две рюмки воды, сахар и специи по вкусу. Перфекто.

– Мда, ― забираю стоящий рядом с ней кофе, отпивая. ― Селёдка на завтрак. Говорю ж, ты чумная.

На меня сподобляются-таки обратить внимание, ощерившись.

– Моя кровать, моя комната, мой кофе. У тебя пунктик такой ― таскать всё чужое?

– Не жадничай, ― делаю ещё пару глотков и ныряю в холодильник: проводить ревизию. ― Ты мне, конечно, свинью подложила, ― останавливаюсь на палке сырокопченой колбасы. Резать её западло, поэтому просто снимаю шкурку и отгрызаю так. ― Еле оправдался. Чего орать-то как потерпевшая?

– Что такое? Ревнивая девушка?

– Мягко сказано.

– А, ― вилка с нанизанным ломтиком селёдины замирает у рта Карины. ― То есть, у тебя есть девушка?

– Номинально, ― всухомятку плохо идёт. Снова ворую её кофе.

– Класс. Ты ещё больший мудак, чем я думала.

– Обзываться обязательно?

– А быть мудаком обязательно?

– Если только "мудак" ― это синоним к слову "очаровательный".

– Не льсти себе.

– Не льщу. Это объективная оценка. А что по поводу тебя? Парень есть? Настоящий, не плюшевый.

– А чем тебе Василий не угодил?

– Значит, нет. Отлично. Я тут подумал и решил, что буду твоим парнем.

– А девушка-то твоя одобрит?

– А мы ей не скажем.

В пиалу насмешливо чихают.

– Ты неподражаем, Крестовский. Правда, ― усмехаются, вставая и относя тару к мойке. ― Но вынуждена отказаться. Эмоционально нестабильные мальчики с ограниченным кругозором ― не моя тема.

Эвана как приласкала. Прям леща отвесила.

– Эй, кофе-то оставь, ― торможу её, а то кружка уже занеслась над мойкой. ― Там ещё добрая половина.

– Я после тебя допивать не собираюсь.

– Ну а я не брезгливый. Давай сюда.

– Да пожалуйста, ― замешкавшись, оборачиваются, послушно протягивая кружку.

Чего это она такая добрая?

Ясно.

– Тьфу, ― отплёвываюсь, счищая с языка мерзкий привкус. ― Что за дерьмо? ― нюхаю содержимое, от которого уже тянет не кофеином, а другим знакомым запашком. Специй и уксуса. Жижу от салата мне туда залила, зараза. Испоганить капучино, души у неё нет! ― Ты маленький вредитель.

– Хлебай на здоровье, солнышко. И, кстати ― в трусиках с маечками моими можешь копаться сколько твоей извращённой душеньке угодно, но только просьба ― делай это, когда меня нет поблизости, окей?

– А когда тебя нет поблизости?

– Сегодня точно не будет до вечера. Так что наслаждайся и получай удовольствие.

– А чего это тебя не будет? Далеко собралась? ― ревниво уточняю.

– Тебе какое дело?

– Ты ― моё дело. И не дело, если ты будешь шлындать где-то, докучая другому. То исключительно моя привилегия на ближайшее время.

– Это что ж получается, я теперь ещё и отпрашиваться у тебя должна?

– Желательно.

– А как же свобода выбора и равноправие полов?

– Фигня. Эта мода на демократию скоро пройдёт.

– Ну-ну, ― награждают меня скептично и отчаливают, виляя бёдрами.

Не, ну она норм вообще? Кто такие короткие юбки одевает? Это ж как красная тряпка для мужика. И вообще, что за прикол? То есть, я должен тут тухнуть в гордом одиночестве, пока она будет непонятно чем заниматься?

Не, не пойдёт так.

Прямо вместе с палкой колбасы спешу сначала обратно наверх, чтобы прихватить бумажник с телефоном, а затем на улицу. К фиолетовой бэхе.

– Суетолог вошёл в чат. Погнали, ― ныряя на пассажирское, подмигиваю слегка опешившей Карине, только тянущейся к замку зажигания.

– Куда?

– Куда тебе надо, туда и погнали. Маршрут мне не принципиален.

POV СКВОРЦОВА

Торможу возле длинного белого паровозика с наростами в виде башен, украшенных голубой черепицей. Несмотря на то, что набережная расположена на расстоянии, это здание всё равно ассоциируется у меня не с учебным заведением, а с подобием гостиничного комплекса. Слишком уж светлое и праздное. Но за это я как раз его и люблю. Сюда приходишь не на каторгу, а для души.

– Да ладно? ― скептично кривится Крестовский. ― Универ? В воскресенье? Это так ты развлекаешься в выходные?

– Смотря, что ты имеешь в виду под развлечением. Тусовки в пьяном угаре?

– Да хоть бы и так.

– Я из них выросла. И тебе советую.

Выросла или же попросту насытилась ими. Ма меня никогда не ограничивала, поэтому лет с четырнадцати я спокойно могла отпроситься на любую вечеринку.

Конечно, с условием: отзвон раз в пару часов, чтобы она знала, что я жива и в сознании, но по сути ― полная вседозволенность.

Даже когда по первой приползала домой в щи, не рассчитав меру, та никогда не ругала, лишь заботливо подставляла тазик и с утра рассольчик подгоняла для опохмела.

Наверное, это и сыграло роль. Имея на руках карт-бланш слишком быстро стало скучно. Одно дело, если ты тайком выбираешься из квартиры, подгоняемая бунтарским духом, и совсем другое, когда родительница выбирает вместе с тобой прикид для свидания, предусмотрительно снабжая доченьку презервативами и подробно объясняя: как, что, куда и для чего. Да ещё потом требуя подробный отчёт за завтраком. Ей же интересно.

Может, из-за доверительного отношения, а может, потому что я оказалась более-менее вменяемым подростком, но презервативы в большинстве случаев так и не пригождались.

Да и целом есть чем похвастаться: к двадцати годам я не курю, не принимаю запрещёнку, редко когда ужираюсь до состояния овоща и ещё не делала ни одного аборта. Достижение двадцать первого века, ёптыть.

А, ну ладно. Есть грешок: матюкаться люблю, но кто идеален, верно?

Точно не тело, сидящее рядом со мной с раздутыми как у хомяка щеками. Не, вы видели? Сгрыз целую палку в одно рыло и даже не подумал поделиться. Эгоист хренов.

– Ты думаешь, я от них балдею? ― облизывая жирные пальцы, с трудом дожёвывает остатки колбасы Крестовский. ― Это лишь отличная возможность склеить легкодоступную дурочку, минуя стадию тупых свиданий с не менее тупым анкетированием. Встретились, сделали дело, разошлись. На кой хер мне знать: какой у неё любимый цвет, если завтра я её в лицо не вспомню?

Мда. На самом деле я ужасаюсь и восхищаюсь одновременно его… Эм, вот прям даже не знаю, как это называть. Только мат и вертится на языке.

– Позволь уточнить: ты давно у дяденек в белых халатах был? Проверься, а то мало ли.

– На этот счёт можешь не переживать. Здоров как бык, хоть сейчас иди в космонавты. Но если для тебя это принципиально, могу справочку принести. Тогда дашь?

Я с него худею. И буквально, и фигурально.

– Крестовский, знаешь, что я хочу тебе сказать?

– Ммм?

– Ты просто эпический долбоёб.

– Но хоть красивый?

Хрюкаю от смеха.

– Красивый, красивый. Жалко только, что идиот.

– Что ж ты всё время обзываешься. Я ведь могу и рёмнем по попцу твоему очаровательному за это всыпать.

– Уже очаровательному? Был же жирный совсем недавно.

– Где жирный? Кто чушь такую сказал?

– Ты.

– Когда? А… Ооо… ― до него доходит. Правда почти сразу непонимание сменяется коронной усмешкой. ― Ля, а тебя задело. Ещё скажи, что из-за меня по утрам круги наворачиваешь?