Мудрая Берта принялась водить пестиком по краю Чаши, производя этим удивительный звук. Непрерывный, но в тоже время он как будто плавал волной вверх-вниз, вверх-вниз… Яркий, тонкий, звенящий.

— Закрой глаза, — попросила Мудрая Берта. — Что ты слышишь?

Ким не слышал. Ким чувствовал.

Звук. Он чувствовал его всем своим телом. Он растворился в этом звуке. Звук словно обнял его, он стал осязаем, он пел ему песню, совсем как…

— Ким!

Ким боялся открыть глаза, чтобы не потерять эти секунды, её руки, её голос. Как же плохо без тебя! Не уходи, останься!

— Мама…

* * *

— Как будто кто-то рассыпал бриллианты на черном столе, — сказал Ким, глядя в ночное небо.

Он сидел на ступенях дома Мудрой Берты и лузгал пузатые полосатые семечки. Скрипнула доска под сбитым каблуком.

Эмма.

— Не спится?

— Душно. А может мысли, — ответил Ким и показал на небо. — Вон, смотри, это созвездие Дракона. Вон его голова и длинный хвост. А там Ястреб. А вон там Змей.

— Ким, ты был какой-то сам не свой и ничего не рассказывал после того, как вернулся с Бертой. Что она сказала? Это расстроило тебя?

— Да нет. Она сказала, что я должен вернуться домой. Во дворец. Пятый сигил у меня за спиной. Пока я понятия не имею, что это значит. Знаешь, я думал, что всю жизнь потрачу на эти поиски. А всё случилось так быстро. А может я рано радуюсь, и всё только начинается?

Ким повернулся к Эмме. И было в его взгляде что-то, отчего хотелось приласкать и успокоить его как плачущего ребёнка. Пусть и не было в его прекрасных глазах ни слёз, ни просьб, ни мольб о сочувствии. И Ким был уже не ребёнок, а вполне себе взрослый с кучей проблем и своими загонами.

— Ким, почему ты меня отталкиваешь?

Ким встал.

— Не молчи.

— Не надо, Эмма. Ты будешь разочарована этим разговором.

— Ким! Посмотри на меня! — Эмма с драматичным полушепотом взяла его за руки. — Йорф сказал, что в моих глазах ты увидишь себя тем, кто есть на самом деле. Ким, посмотри на меня! Посмотри в мои глаза!

— Эмма, я понятия не имею, кто я. Я вижу в твоих глазах, что ты на краю пропасти. И я даже одним словом могу столкнуть тебя туда. Да, я люблю тебя, но какое это имеет значение? Какой в этом смысл?

Эмма всё ещё держала его руки. Еле видимые в темноте черты лица её были так прекрасны и печальны.

Она говорила взволнованно и быстро:

— Что ты несёшь… Зачем…

— Да! Какой в этом смысл, если мы не может быть вместе каждый день, каждую минуту, каждую секунду!

— Но разве мы не вместе сейчас?! Вот сейчас, когда я держу твои руки, когда я обнимаю тебя? Что эти расстояния, миры и время, когда двое любят друг друга? Или… может быть я недостаточно благородна для тебя?

— Эмма, как это можно вообще… Когда я найду пятый Сигил, и когда я буду знать правду, я откажусь от трона. Мне всё это не нужно. Я так решил.

— Что?! Ты решил предать не только свою любовь, но и своё королевство? Свой народ? И что же ты будешь делать? Возьмёшь гитару и сбежишь от проблем, как ты обычно и поступал?

— До чего женщины бывают агрессивны в своей любви! — Ким отцепил от себя Эмму и поцеловал её в лоб. — Иди спать. Утром нас ждёт долгая дорога. Я не хочу, чтобы ты сонная свалилась с Уриха, когда мы будем возвращаться в Иерхейм.

Глава 7

Битый витраж тронного зала хрустел под тяжёлыми шагами короля. Сегодня ночью здесь был бой: вооруженный мятеж, нападение на дворец, штурм, оказавшийся неудачным, но всё же многие погибли как с той, так и с другой стороны.

Климент Иммануэль смотрел на цветные осколки и слушал Золтана.

— Выживших уже допрашивают, ваше величество. Большая часть — из Шенбера.

— Революционеры? Угнетенный рабочий класс?

— Это торгаши. Им заплатили, они и пошли.

— Вот и я о том же, Золтан. Кто-то хочет под видом праведника приземлить сюда свой зад. И добраться до Ключей от Врат. Кто не мечтает владеть их непобедимой Силой?.. Ему нужны спины, по которым он вскарабкается на этот трон, и на их крови он въедет сюда как по маслу… Если мы это не остановим. Но торгаши быстро закончатся, а вот борцы за идею — нет.

— Все дороги ведут в Шенбер.

— Лукреций?

— Очевидно.

— Нет, не очевидно. Но они хотят, чтобы мы так думали.

— Дядюшка Юлиан?

— Ближе… А там… сам дьявол не разберёт, — Ким, вздохнув, сел на трон. — Что с отцом?

— Его перевезли в северную резиденцию. Охрана, врачи, обслуга… С ним Фердинанд, мальчишка… ты помнишь, его спасли… спасла… — Золтан только сейчас увидел Эмму, которая вышла из смежного зала, и едва сдержался, чтобы не выразить неприлично свое удивление. — Эмма.

— Да, я помню. Его взяла на воспитание медсестра из госпиталя. Я рад, что они в безопасности, — Ким на секунду задумался о том, надо ли сейчас объяснять Золтану возвращение Эммы в Иерхейм. — Золтан, ты даже не представляешь, как я благодарен тебе за всё. Пойди отдохни хоть немного.

Сапоги Золтана отгремели вниз по лестнице, и стало тихо.

— Пятый Сигил за твоей спиной, — сказала вдруг Эмма.

— Что? — Ким обернулся, не понимая. Потом вскочил и присел за огромной резной спинкой трона. Он гладил, прощупывал бархатистую деревянную поверхность. — Да! Вот оно! Эмма, посвети мне, пожалуйста.

Нервное пламя восковой свечи осветило прочерченный в дереве знак, очень похожий на те Сигилы, что уже были у Кима. Вокруг него просматривались четыре углубления.

— Вода, Земля, Огонь, Воздух… Как ты догадалась, что он здесь?

— Не знаю, само вырвалось.

Ким удивлённо смотрел на Эмму.

— Ладно… А вообще… не важно. Осталось Сигилы вставить в свои места и… Может мы сейчас вызовем какого-нибудь демона? Я думаю, что это просто тайник, — Ким аккуратно вставил нужные пазы четвертый Сигил Воздуха, который он получил от Мудрой Берты, и что-то щёлкнуло, треснуло, и крышка тайника отъехала в сторону.

— Рукопись?

Ким держал в руках пожелтевшие свёрнутые листы, скреплённые печатью.

— Это та правда, которую ты искал?

— Пойдем-ка отсюда в другое место, — он резко поднялся и взял Эмму за руку.

После лестниц и коридоров они попали в небольшую темную комнатку. Ким зажёг свечи.

— Это моя мама.

Он показал на большой портрет на стене, с которого смотрела женщина с доброй улыбкой и большим букетом полевых цветов.

— Такая красивая… — Эмма, затаив, дыхание, смотрела на портрет. — Она совсем не похожа на…

— Королеву?

— Извини, я не то хотела…

— Не извиняйся, — Ким улыбнулся. — Отец не разрешал вешать этот портрет в залах, говорил, что на нём она слишком простая. Похожа на крестьянку. А мама очень любила этот портрет. И я.

Ким отомкнул ящик письменного стола:

— Она самая! — он достал тетрадь в змеиной коже, ту, что сгорела дотла на морском берегу. — Можешь проверить.

— Нет, спасибо! Я тебе верю, — вежливо отказалась Эмма и присела на жёсткую кушетку. — Ким, ты не хочешь прочитать рукопись?

Ким не ответил и сел в кресло напротив портрета. Долго молчал. Сломал печать. Но пока не прочитал ни одного слова.

Ким хотел.

Но.

А нужна ли тебе эта правда, Ким? Страшно терять прошлое, которое до этого ты считал правдой. Страшно терять будущее. Страшно терять себя. А может этой рукописи самое место в камине? Развести сейчас огонь и…

— Ким, ты ведь шёл к этому! Прочитай её, наконец.

— Ты права. Надо покончить с этим, — сказал Ким Эмме, но скорее самому себе. — Я, Сигизмунд Болеард Эрхард, находясь в здравом уме и твердой памяти, пишу эти строки в седьмой день пятого месяца года 1256, являясь представителем королевской династии, а так же являясь живым свидетелем произошедшего в королевстве Иерхейм, и находясь здесь от начала и до конца этой трагической истории, я хочу донести правду о Змее и о великой битве, дабы сохранить зерно истины для потомков…

Ким читал вслух, с трудом разбирая устаревшие буквы, но потом читал уже молча.