– Мне непонятно, зачем вы убили этого молодого человека на наших глазах, – внезапно выдала полугрузинка, – Ясно, что вам его, товарищ Изотов, некуда было девать. Но зачем здесь? Зачем так?
А ведь она не боится, понял я. Даже не в ступоре. Вот тебе и мышь. То голяком в воду лезет, то от трупа глазом не моргнет, хотя вон, художник хренов аж сидеть не может. Учтем.
– С паршивой овцы хоть шерсти клок, – наконец, ответил я, – Не скажу за Азамата Бикметовича, но уверен, что остальным требовалось очень наглядно продемонстрировать серьезность происходящего. Особенно товарищу Салиновскому.
– А ч-че с ним не так? – подала голос панкушка, закончившая булькать себе под нос, – Он че, особенный?
– Он мой друг, но по работе, Елена Юрьевна, мы с ним еще не пересекались. А тут, можно сказать, демонстрация в тепличных условиях.
– Раз он тут, то такой же как мы, что ля, мля?
– Да, всё правильно.
– Тогда я тебе… верю, хер ты в маске, – выдала эта татуированная выхухоль, а затем фыркнула в ответ на охреневший взгляд художника, – Не ну а чо? Кекса он прижмурил за дело, тот сам распинался о своей о*уенности и о том, как жида расплескал, на Раиску косился, сучёнок, нехорошо. Я не дура, читала, что подписываю. Так что всё оки-доки, как я думаю. Такие дела.
– Хочу уточнить, – взял слово Азамат, как только развязная девчонка замолчала. Он кивнул в сторону сидящих, – Их немного знаю. Гражданские. Я? Нет. И я – снайпер. Хочешь сказать, Виктор Изотов, что мне тоже… только прикрытие?
– Не уверен, Азамат Бикметович, – спокойно покачал я головой, – Объяснюсь. У меня отсутствует системный опыт подобных мероприятий, зато есть аналитики в одном интересном городе, съемка со спутника, прослушка, всё такое. А еще есть потребность использовать вас в той или иной роли. Такая же потребность есть и у вас, за улыбки со сцены никто дела не чистит. Но, будь моя воля, я бы работал один. И буду работать, если представится такая возможность, потому что вы в здоровом и бодром состоянии будете нужны на все время турне.
Непроницаемо черные глаза башкира, возбужденно-испуганные Салиновского, подуспокоившийся Конюхов (вот ведь крыса, истерил-истерил, а слушал меня внимательно!), писательница ушла в себя, а панкушка вовсю рассматривает некрасивый труп убитого нациста, под которым расплывается лужа понятно чего. Что-то уборка номера запаздывает, неужели Окалину настолько не любят за пределами Стакомска?
Минус двое. Плохо или хорошо? С одной стороны очень хорошо, так как мы избавились от маньяка, с другой – плохо. Розенштамм был ипохондриком, которого очень легко было контролировать, потакай я его небольшим вывертам, а теперь у меня на руках четыре довольно умных и себе на уме человека, плюс Паша. А Салиновский, хочу вам напомнить, идёт в компании с двумя девчонкам, готовыми нюхать его пупок часами, да еще и обладает альтернативной личностью, у которой мозгов куда меньше, чем яиц.
Задачка…
Нам предстояло прояснить еще множество мелких нюансов, от такой банальной вещи, как позывные до условностей, как вести себя в обществе. Нельзя было забывать, что за окном у нас простой советский город, а не Стакомск и не палата в дурке, где можно всё.
Решив не нагнетать, я просто-напросто сходил с Азаматом за водкой и закусками, после чего мы расселись в другом номере, начав знакомиться по нормальному. А заодно не мешая специально обученным людям убирать дохлый труп мертвого маньяка.
Видя, как панкушка запросто принимает внутрь полный почти до краев граненый стакан, я сразу понял, что вот прямо сейчас, после первого тоста, надо утрясти первое – позывные. Всё остальное подождет. Так Азамат стал Слоном, что подчеркивало его снайперское прошлое, Довлатова Треской, потому как длинная и много трещит, художника окрестили Глазом, чему тот стал внезапно очень доволен, а тихая тревожная писательница сама предложила звать её Акрида. Я так и остался Симулянтом.
– А ты будешь Тортик! – шлепнул я по плечу Пашу, удивленно заморгавшему вразнобой.
– Это че так? Он такой сладенький!? – тут же заинтересовалась только что обмывшая свое новое имя Треска, – Ты проверял?! А?!
– Потому что для женщин…, – похлопал я снова Пашу по плечу, – Есть только две вещи, от которых они не могут отказаться. Тортики. И Паша.
– Если он применит свою способность на мне, то я перережу ему горло, – с достоинством произнесла Акрида, тоже вдарившая полстакана. Закусив сыром, полугрузинка пояснила, – Я лесбиянка. Идейная.
– Мальчик, девочка…, – капризно надула губы панкушка, – Какая, нафиг, разница… Вот нашли себе проблем на голову! Слышь, Изотов, может снимешь маску? Тут типа как все свои! Открой личико!
– Если хочешь посмотреть, как я выгляжу, держи паспорт, – перекинул я книжечку девушке, – А вот моё открытое лицо – это последнее, что вы хотите увидеть. Как минимум, пока. Мои способности довольно специфичны…
– Ага-ага! – внезапно закивал головой Паша, которого я с удивлением обнаружил уже датым, – Вот помню, как мы познакомились…
И, внезапно, скомканное заглатывание водки переросло пусть и в сдержанную, но приличную пьянку, в которой приняли участие буквально все, кроме двух микроскопических дурынд за пазухой у своего обожаемого Паши. Я, конечно, после того как немного расслабился, представлял себе всякое – мол, куда они там у него в туалет ходят или, скажем, что он водку на грудь проливает, вот прямо как сейчас, а эти две ухожорки её с него слизывают… но это уже так было. Нервное.
Не каждый день ты впервые убиваешь того, кого лично тебе убивать было не нужно. Ни ради защиты, ни ради идеи. Просто затем, что можно одновременно слегка помочь будущей теще (ох, кажется, от этого я уже не отмажусь), насрать в ладошки хамам, что решили эту тещу подставить, да заодно преподать команде урок серьезности. Недорого сейчас стоит человеческая жизнь в моих глазах. С другой стороны, быть нацистом в СССР – это совсем за гранью добра и зла.
Затем, спустя некоторое время, мы оказались с Азаматом вдвоем там, где я принимал будущий труп на попечительство, оба с дымящими сигаретами и уверенностью, что они будут скурены не в тишине.
– Догадываешься, о чем я тебя хочу спросить? – негромко проговорил этот, в сущности, неплохой человек.
– Попробую угадать, – затянувшись, я выпустил толстую струю дыма, – Отвечу своими словами. Мне и моему начальству совершенно насрать, что вы, Азамат Бикметович, будете делать со своей жизнью… после операции. Паше тоже насрать, он абсолютно не при делах, ничем от вас четверых не отличается. Вы это могли заметить по его реакции на жмура.
– Допустим, заметил, – по Слону вообще невозможно было догадаться, что мужик вштырил четыре стакана, он был трезв как стеклышко, – Только что мне мешает сейчас выйти за дверь?
– Совершенно ничего, – я не отводил глаз от взгляда башкира, – Я могу даже подождать минут пятнадцать, прежде чем сделаю звонок. Видите ли, я, товарищ Рамазанов, не командир. Не лидер, не особист, не спецура. Я…
– Ты гасильщик, Виктор, – спокойно кивнул мне этот персонаж, – Видимо, очень талантливый, раз тебе в нагрузку дали такой зоопарк. Далеко небезобидный, прямо скажу. У этой Акриды шариков не хватает. Ну да ладно. Смотри, в чем дело. Ты может быть в курсе, может нет, но сейчас я, твой этот Паша и ссыкливый художник, мы почти чисты перед законом…, что, белобрысый нет? Принял. Значит я и Конюхов. Но потом – не будем, ты ясно дал понять, что мы должны засветиться при исполнении. Значит, замараемся. Это называется – с чистого листа? С чистой совестью?
Я немного подумал перед тем, как ответить, но всё равно получилось жестко:
– Вы все были вопросом подвешенным, товарищ. Теперь вы – вопрос в процессе решения. Я бы на вашем месте не стал задумываться, нужны ли реальные пометки в деле для того, чтобы… нет. Не так. Они не нужны, отвечаю уже, исходя из личного опыта. Не были, не нужны сейчас, не понадобятся в будущем. Если оно будет. Как-то так. И да, вы все – не замараетесь в том плане, какой имеете в виду. Компромат на вас никому не нужен.
