Впервые информация о несгоревшем сердце Жанны д'Арк появилась, как того и следовало ожидать, на процессе по ее реабилитации — при опросе непосредственных участников обвинительного процесса 1431 г. и свидетелей казни девушки. В 1450 г., в ходе первого расследования, санкционированного Карлом VII и проводимого Гийомом Буйе, деканом капитула Нуайона, доктором теологии и профессором Парижского университета, эту историю поведал Изамбар де ла Пьер, один из судей девушки. В своих показаниях он ссылался на рассказ палача, которого выслушал лично сразу после завершения экзекуции:

Несмотря на то что Изамбара де ла Пьера допрашивали еще два раза в ходе следствия по делу Жанны д'Арк[1094], он более к истории о несгоревшем сердце не возвращался. Ее, однако, повторил другой свидетель на процессе по реабилитации — Жан Масье, бывший в 1431 г. судебным приставом в Руане. В ходе следствия 1455 г. он вспомнил об особых обстоятельствах казни девушки, и его рассказ также опирался на показания палача:

Почему же сердце не сгорело? Любопытно, что специалисты по эпопее Жанны д'Арк до последнего времени не уделяли этому вопросу ни малейшего внимания. Только в 2007 г. появилась небольшая статья Колетт Бон, посвященная данному сюжету: французская исследовательница полагала, что сердце героини Столетней войны могло уцелеть «на самом деле»[1096]. Мне, однако, представляется, что речь следовало все же вести не о реальности данного факта, но об осмыслении такого важного для истории Франции и всей Западной Европы XV в. события, как смерть Жанны д'Арк.

Совершенно очевидно, почему в рассказах Изамбара де ла Пьера и Жана Масье упор делался именно на сердце. Для людей Средневековья это был не просто мускул, дающий человеку жизнь; во всяком случае применительно к мертвому телу это значение явно не могло считаться главным. Важнее, безусловно, оказывался символический смысл, которым наделяли сердце в этот период[1097]. У него существовало сразу несколько различных значений, главным из которых всегда оставалось понимание этого органа как вместилища (или как материального воплощения) души: по словам Блаженного Августина, именно в сердце своем человек искал умиротворение в Господе и только так оказывался способен к Божественному прозрению[1098]. Вот почему сердце оказывалось для людей Средневековья важнее любой другой части тела. Не менее важной, однако, являлась и кровь (которой якобы было наполнено несгоревшее сердце Жанны д'Арк) — символ страданий Иисуса Христа, лишь в эпоху Возрождения уступивший место все тому же сердцу[1099].

Сказанное выше заставляет предположить, что, описывая чудо с не тронутым огнем сердцем Орлеанской Девы, свидетели на процессе по ее реабилитации уже в 1450–1455 гг. воспринимали ее как истинную святую. Действительно, как отмечала Кэролайн Байнум, для культуры Средневековья было характерно представление о том, что сердце, бескорыстно отданное Господу (и прежде всего, конечно, сердце святого), взамен обретает нетленность: огонь любви к Богу, горящий в нем, делает его неподвластным какому бы то ни было воздействию извне, в том числе и огню[1100]. Сердце Жанны, по словам Пьера Миге, еще одного свидетеля на процессе по реабилитации, было также «обращено к Богу»[1101], а в показаниях уже упоминавшегося выше Изамбара де ла Пьера девушка уподоблялась св. Игнатию Богоносцу[1102], тело которого, согласно «Золотой легенде» Иакова Ворагинского, после мучительной казни осталось нетронутым, а на сердце было обнаружено начертанное золотом имя Христа:

То же самое имя якобы видели в пламени огня и некоторые свидетели смерти Жанны д'Арк[1104].

Впрочем, сюжет о сердце, посвященном Господу, встречался в Средние века не только в житии св. Игнатия, но и во многих иных агиографических и морализаторских текстах. Так, в XIII в. Фома из Кантимпре сообщал, что в груди монаха-доминиканца Вольфанда после его смерти было найдено целое распятие[1105]. Маргарита из Читта-ди-Кастелло якобы носила в сердце три камешка с изображением святого семейства, а Кьяра из Монтефалько — все орудия страстей Господних[1106]. Возможен был также вариант с «обменом сердцами», происходившим между Господом и его преданными последователями: о подобной практике упоминалось, в частности, в ходе канонизационных процессов Доротеи фон Монтау и Екатерины Сиенской[1107]. Не меньшее внимание уделялось и захоронению сердец правителей в святых местах: в Иерусалиме, на Голгофе, в аббатствах или в соборах крупных европейских городов. Так, например, в Руанском соборе покоилось сердце Карла V[1108].

Казалось бы, именно в этом ряду современникам и следовало рассматривать историю Жанны д'Арк: если ее сердце не сгорело в пламени костра, значит, она являлась святой. Однако в Средние века (как, впрочем, и в Античности) существовало еще одно — и весьма авторитетное — объяснение того, почему в некоторых случаях огонь не трогал сердце человека: это могло произойти в результате отравления. Подобные представления широко распространились в Западной Европе уже в первой половине XII в. благодаря трактату «О ядах» Пьетро д'Абано, который, в свою очередь, цитировал «Естественную историю» Плиния Старшего: «Огонь не может тронуть сердца тех, кто был отравлен»[1109]. Д'Абано также ссылался на пролог к жизнеописанию Калигулы из «Жизни двенадцати цезарей» Светония, где рассказывалась история Германика, племянника и приемного сына Тиберия, отравленного в 19 г. н. э., возможно, по приказу императора: