Литмир - Электронная Библиотека

– А поди ты туда и туда, – говорит Ливерпуль. Других аргументов я от него не слышал.

После плантации дона Хаиме Соледад показался нам совсем недурным городишкой. Мы с Ливерпулем бок о бок пустились знакомым путем, мимо отеля Grande и каталажки, через центральную plaza и дальше к домику Чики, где Ливерпуль, на правах законного мужа, мог раздобыть нам обоим что-нибудь пожевать.

Минуя двухэтажное деревянное здание Американского клуба, мы заметили, что балкон разукрашен цветами и гирляндами из вечнозеленых кустарников, а на флагштоке на крыше развевается флаг. На балконе дымили сигарами Стэнци, наш консул, и Аркрайт, владелец золотых рудников. Мы помахали им давно не мытыми лапами и выдали по ослепительной светской улыбке, но они повернули спину, словно нас и не видели. А не так ведь давно мы все вместе играли в покер, правда, до первого случая, когда Ливерпуль потянул из-за пазухи комплект запасных тузов.

По всему было видно, что праздник, но летний, осенний или, может, весенний – угадать мудрено.

Еще немного пройдя, мы увидели Пендергаста, священника, проживавшего в Соледаде, чтобы строить тут церковь. Преподобный стоял под кокосовой пальмой в черном куцем альпаковом пиджачке и с зеленым зонтом в руках.

– Ах, мальчики, мальчики, – сказал он, взирая на нас сквозь синие стекла очков. – Я вижу, дела совсем плохи. Неужели дошли до крайности?

– До самой последней крайности, – сказал я ему. – До мельчайших дробей.

– Сколь прискорбно, – сказал Пендергаст, – видеть своих земляков в таких обстоятельствах.

– Что ты мелешь? – сказал Ливерпуль. – Я отпрыск аристократической английской фамилии.

– Заткнись! – сказал я Ливерпулю. – Ты на территории иностранной державы.

– И в такой торжественный день, – продолжал Пендергаст, – в этот светлый великий день, когда мы торжествуем победу над злом и рождение христианской цивилизации.

– Мы приметили, – говорю, – преподобнейший, что город украшен цветами и флагами, но не сразу сумели смекнуть, что за день вы тут празднуете. Не листали давненько календаря, даже толком не знали, лето сейчас или осень.

– Вот вам по доллару, – говорит Пендергаст и достает две здоровенные серебряные чилийские монеты. – Ступайте, ребята, и проведите этот праздничный день как подобает.

Почтительно поблагодарив его, мы затопали дальше.

– Пожрем? – спросил я Ливерпуля.

– Ты спятил, – сказал Ливерпуль. – Кто на жратву тратит деньги?

– Хорошо, – сказал я, – раз ты так ставишь вопрос, выпьем по маленькой.

Зашли мы в кабак, взяли с ним кварту рома и сразу на взморье, под сень кокосовой пальмы, чтобы отметить там праздничек.

Поскольку я двое суток кормился лишь апельсинами, то ром возымел свое действие, и я сразу почувствовал, что терпеть не могу англичан.

– Вставай, Ливерпуль, – говорю, – вставай, жалкий выходец из конституционно-монархической деспотии.

Сейчас ты получишь еще один Банкер-Хилл. Пендергаст, благороднейший из людей, велел нам отметить праздник подобающим образом, и я сделаю все, чтобы его деньги не пропали впустую.

– А поди ты туда и туда, – сказал Ливерпуль.

И я навернул ему левой по правому глазу.

Ливерпуль был когда-то заправским бойцом, но алкоголь и дурная компания сделали из него тряпку. Через десять минут он лежал на песке и просил пардона.

– Поднимайся, – сказал я, лягая его под ребро, – поднимайся и следуй за мной.

Ливерпуль поплелся за мной, вытирая кровищу со лба и под носом. Я привел его прямо к дверям Пендергаста и попросил преподобного выйти на улицу.

– Взгляните, сэр, на него, – говорю, – вот останки того, кто считал себя гордым британцем. Вы нам дали два доллара и велели отметить праздник. Ура! Да здравствует звездно-полосатое знамя!

– Боже мой! – сказал Пендергаст, помахивая руками. – В такой день устроить побоище! В светлый день Рождества!

– В светлый день Рождества?! – сказал я. – К чертовой бабушке!! Разве сегодня не Четвертое июля?

– Счастливого Рождества! – закричал красно-бело-синий какаду.

– Уступлю за шесть долларов, – сказал Бибб-Попрыгун. – Птенец перепутал свои цвета и не разбирается в праздниках.

Я интервьюирую президента

(Вряд ли кто-нибудь успел забыть, что месяц тому назад удавалось купить круговой билет в Вашингтон и обратно со значительной скидкой. Чрезвычайная дешевизна этого билета подвигла нас обратиться к некоему остинскому гражданину, принимающему общественные интересы близко к сердцу, и занять у него двадцать долларов под залог нашего типографского станка, а также коровы и под поручительство нашего брата вкупе с небольшим векселем майора Хатчинсона на четыре тысячи долларов.

Мы приобрели круговой билет, две венские булочки и изрядный кусок сыра, каковые вручили одному из наших штатных репортеров с заданием съездить в Вашингтон и взять интервью у президента Кливленда, по возможности натянув нос всем прочим техасским газетам.

Наш репортер вернулся вчера утром по проселочной дороге. К обеим его ступням были аккуратно привязаны куски толстой, сложенной в несколько слоев мешковины.

Оказалось, что он потерял круговой билет в Вашингтоне и, разделив венские булочки, а также сыр, с искателями должностей, которые несолоно хлебавши возвращались к себе тем же путем, добрался до дому голодным, с волчьим аппетитом и в надежде на сытный обед.

И вот, правда с некоторым запозданием, мы печатаем его сообщение об интервью, взятом у президента Кливленда.)

Я – старший репортер «Роллинг стоун». Примерно месяц тому назад главный редактор вошел в комнату, где мы сидели, беседуя, и сказал:

– Да, кстати. Поезжайте в Вашингтон и возьмите интервью у президента Кливленда.

– Ладно, – сказал я. – Счастливо оставаться.

Через пять минут я уже сидел в сказочно пышном пульмановском вагоне и трясся на пружинном плюшевом сиденье.

Не стану рассказывать подробности моего путешествия. Мне предоставили карт-бланш и велено не стесняться в расходах, если у меня будет чем их оплатить. Ублаготворение моего организма было предусмотрено на самую широкую ногу. И Вена, и Германия прислали яства, достойные моего взыскательного вкуса.

В пути я всего лишь раз сменил вагон и рубашку и с достоинством отказался разменять два доллара какому-то незнакомцу.

Виды по дороге в Вашингтон разнообразны. Их можно созерцать в окно, а стоит отвернуться, как они же поражают и чаруют взор в окне напротив.

В поезде было очень много Рыцарей Пифии, и один пытался практиковать тайное орденское рукопожатие на ручке моей дорожной сумки, но у него ничего не вышло.

По приезде в Вашингтон, который я сразу узнал, будучи весьма начитан в биографии Джорджа, я покинул вагон столь поспешно, что забыл вручить представителю мистера Пульмана причитающийся ему гонорар.

Я без промедления направился к Капитолию.

Как-то раз во власти jeu d’esprit[14] я изготовил сферическую модель эмблемы нашей газеты – «катящийся камень, который не обрастает мхом». Я взял деревянный шар размером с небольшое пушечное ядро, покрасил его в темный цвет и приделал к нему перекрученный жгутик длиной дюйма в три как символ мха, которым он не обрастает. И я захватил его с собой в Вашингтон вместо визитной карточки, рассчитывая, что каждый с первого же взгляда уловит столь изящный намек на нашу газету.

Предварительно изучив план Капитолия, я двинулся прямо к личному кабинету мистера Кливленда.

В вестибюле я встретил служителя и с улыбкой протянул ему мою визитную карточку.

Волосы у того встали дыбом, он как олень помчался к двери, лег на пол и мгновенно скатился во двор по ступеням длинной лестницы.

– Ага! – сказал я себе. – Наш подписчик-неплательщик.

Затем я увидел личного секретаря президента. Он писал письмо о тарифах и заряжал утиной дробью охотничье ружье мистера Кливленда.

Едва я показал ему эмблему моей газеты, как он выпрыгнул в окно на стеклянную крышу оранжереи, чаровавшей взор редкостными цветами.

вернуться

14

Остроумие (фр.).

18
{"b":"897761","o":1}