Он потерял Делкарту из виду и теперь, поднимаясь, не осмеливался тратить время на то, чтобы поискать ее. Это была скользкая и коварная задача. Он не видел ее, пока не ухватился за край, чтобы подтянуться, – пока не услышал ее крик и не увидел, как ее рука тянется к его лицу, сжимая блеск серебра. Он пригнулся и принял удар на свой морион; кинжал сломался у рукояти, и в следующее мгновение Делкарт рухнул у него на руках.

На ее крик Кулл развернулся с занесенным топором – теперь он остановился. Он узнал фарсунианца и даже в этот момент прочитал между строк, понял, почему эта пара была здесь, и ухмыльнулся с настоящим удовольствием.

На секунду атака приостановилась, поскольку верулианцы заметили второго человека на лестничной площадке; теперь они снова бросились в атаку, взбегая по ступенькам в лунном свете, с пылающими клинками, с дикими от отчаяния глазами. Кулл встретил первого ударом сверху, который раздробил шлем и череп, затем Далгар оказался рядом с ним, и его клинок скользнул в горло верулианца. Затем началась битва на лестнице, с тех пор увековеченная певцами и поэтами.

Кулл был там, чтобы умереть и убить перед смертью. Он мало думал о защите. Его топор вращал вокруг него колесо смерти, и с каждым ударом раздавался хруст стали и кости, брызгала кровь, булькающий крик агонии. Тела завалили широкую лестницу, но выжившие все равно приходили, перелезая через окровавленные тела своих товарищей.

У Далгара было мало возможностей нанести удар или порез. В одно мгновение он понял, что его лучшая задача - защитить Кулла, который был прирожденной машиной для убийства, но который в своем безоружном состоянии мог пасть в любой момент.

Итак, Далгар сплел стальную паутину вокруг короля, пустив в ход все свое мастерство владения мечом. Снова и снова его сверкающий клинок проходил острием от сердца Кулла; снова и снова его облаченное в кольчугу предплечье перехватывало удар, который еще мог убить. Дважды он получал порезы на собственном шлеме, предназначенные для непокрытой головы короля.

Нелегко охранять другого человека и себя одновременно. У Кулла текла кровь из порезов на лице и груди, из глубокой раны над виском, укола в бедро и глубокой раны в левом плече; острие пики разорвало кирасу Далгара и ранило его в бок, и он почувствовал, что силы покидают его. Последняя безумная попытка их врагов и фарсунианца была свергнута. Он упал к ногам Кулла, и дюжина очков поборолась за его жизнь. С львиным рыком Кулл расчистил пространство одним мощным взмахом своего красного топора и встал верхом на павшем юноше. Они сомкнулись–

До ушей Кулла донесся топот лошадиных копыт, и Проклятые Сады наполнились дикими всадниками, вопящими, как волки в лунном свете. Буря стрел пронеслась по лестнице, и люди завыли, падая ничком, чтобы лежать неподвижно или что-то невнятно бормотать от жестоких, глубоко вонзившихся стрел. Те немногие, кого оставили топор и стрелы Кулла, сбежали вниз по лестнице, чтобы быть встреченными внизу свистящими кривыми мечами пиктов Брула. И там они погибли, сражаясь до последнего, эти отважные верулианские воины–кошачьи лапы за свое ложное правление, посланные на опасную и грязную миссию, отрекшиеся от людей, которые их послали, и навеки заклейменные позором. Но они умерли как люди.

Но никто не умер там, у подножия лестницы. Человек в Маске сбежал при первом звуке копыт, и теперь он мчался через Сады верхом на великолепном коне. Он почти достиг внешней стены, когда Брул, Убийца с копьем, вождь пиктов, бросился ему наперерез. Там, на мысе, опираясь на свой окровавленный топор, Кулл видел, как они сражались при свете луны.

Человек в Маске отказался от своей оборонительной тактики. Он атаковал пикта с безрассудной храбростью, и убийца копья встретился с ним, конь с конем, человек с человеком, клинок с клинком. Оба были великолепными наездниками. Их кони, повинуясь прикосновению уздечки, толчку колена, взвились на дыбы и развернулись. Но при всех их движениях свистящие клинки никогда не теряли соприкосновения друг с другом. Брул, в отличие от своих соплеменников, использовал тонкий прямой меч Валузии. По досягаемости и скорости выбор между ними был невелик, и Кулл, наблюдавший за ними снова и снова, затаил дыхание и закусил губу, когда ему показалось, что Брул упадет от необычайно сильного удара.

Этим опытным воинам не нужны грубые рубящие удары. Они наносили удары и парировали, парировали и наносили снова. Затем внезапно Брул, казалось, потерял контакт с клинком своего противника – он парировал яростно и широко, оставляя себя широко открытым – Тот, Что в Маске, во время выпада ударил пятками в бока своего коня, так что меч и конь рванулись вперед как одно целое. Брул отклонился в сторону, позволив клинку блеснуть сбоку его кирасы – его собственный клинок вылетел прямо, локоть, запястье, рукоять и острие образовали прямую линию от его плеча; лошади столкнулись, и вместе они кубарем покатились по траве. Но из этого клубка хлещущих копыт Брул выбрался невредимым, а там, в высокой траве, лежал Тот, в маске, меч Брула все еще пронзал его.

Кулл очнулся как от транса; пикты выли вокруг него, как волки, но он поднял руку, призывая к тишине. “Хватит! Вы все герои! Но позаботься о Далгаре – он тяжело ранен. И когда ты закончишь, ты мог бы заняться моими собственными ранами. Брул, как ты нашел меня?”

Брул поманил Кулла туда, где он стоял над мертвым Человеком в Маске.

“Старая нищенка увидела, как ты взбираешься на дворцовую стену, и из любопытства посмотрела, куда ты пошел. Она последовала за тобой и увидела, как ты прошел через забытые ворота. Я ехал по равнине между стеной и этими Садами, когда услышал лязг стали. Но посмотри – кто бы это мог быть?”

“Подними маску”, - сказал Кулл. “Кто бы это ни был, это тот, кто скопировал почерк Ту, кто забрал у Ту кольцо с печаткой– и–”

Брул сорвал маску.

“Дондал!” Кулл воскликнул. “Племянник Ту! Брул, Ты никогда не должен этого знать. Пусть он думает, что Дондал поехал с тобой и погиб, сражаясь за своего короля!”

Брул казался ошеломленным: “Дондал! Предатель! Да ведь я много раз пил с ним вино и отсыпался в одной из его кроватей”.

Кулл кивнул. “Мне нравился Дондал”.

Брул очистил свой клинок и со злобным лязгом вложил его в ножны. “Нужда любого человека сделает негодяем”, - угрюмо сказал он. “Он был по уши в долгах – Ту был скуп с ним. Всегда утверждал, что давать молодым людям деньги вредно для них. Дондал был вынужден соблюдать приличия ради своей гордости и так попал в руки ростовщиков. Таким образом, Ту - еще больший предатель, ибо он своей скупостью толкнул мальчика на предательство – и я мог бы пожелать, чтобы сердце Ту остановило мою точку зрения, а не его.”

С этими словами, злобно щелкнув зубами, пикт развернулся на каблуках и мрачно зашагал прочь.

Кулл повернулся к Далгару, который лежал без чувств, пока пиктские воины опытными пальцами перевязывали его раны. Другие ухаживали за королем, и пока они останавливали, очищали и перевязывали, Делкартес подошла к Куллу с тайной луны в ее темных глазах.

“Сир”, - она протянула свои маленькие ручки, теперь изодранные и запятнанные засохшей кровью. “Неужели ты теперь не сжалишься над нами – не удовлетворишь мою просьбу, если–” Ее горло перехватило от рыдания, “если Далгар будет жив?”