В подвале мы с Наташей поставили большую картонную коробку в углу под лестницей и постелили на дно одеяльце. Динка туда сразу же запрыгнула, потопталась, передвинула одеяло по-своему, так ей удобнее показалось и легла на бок, глядя на нас с нетерпением. Мы стали малышей перекладывать из корзинки.
— Какие же они крошечные, — сказала Наташа, — а пахнут как! Ты знаешь, когда мой братик был совсем маленький, у него изо рта так же молочком пахло.
— Я бы такие духи сделала и душилась бы ими всю жизнь! Не волнуйся, Диночка, я ему ничего не сделаю, я его только понюхаю немножко…
Только Динка мне, наверное, не поверила, она встала на задние лапы и стала у меня щенка из рук вытаскивать, прямо за голову, зубами!
— Ой, что это она делает, Наташ, смотри! Не сердись на него, глупышка, он же не виноват, это я его держу, он-то к тебе с радостью, давно бы уже пришел… вот, смотри, уже все здесь.
Несмотря на то, что щенки были совсем слепыми, они уверенно нашли дорогу к распухшим Динкиным соскам, потолкались немножечко, потыкались мордочками ей в живот и заработали дружно, помогая себе крошечными лапками с прозрачными коготками. Динка закрыла глаза и вздохнула умиротворенно. Мы с Наташей замерли счастливые. Тут сверху шипение какое-то раздалось, мы не сразу поняли, что это Вовка шипит, внимание наше привлечь пытается, что пора мол выходить и уступить место следующим, все ведь хотят посмотреть!
Целый день мы по очереди к Динке ходили и сидели рядом с ней, все на щенков налюбоваться не могли. Она сначала волновалась немного, смотрела на каждого вопросительно, чего, мол, опять пришли, может быть случилось что-то, а потом привыкла, даже спала, не обращая на нас внимания, только ни разу щенков с нами одних не оставила, все-таки не совсем нам доверяла, видимо. По своим делам сбегала, только когда мы обедать ушли.
Наступила счастливая пора. Мы честно соблюдали условия договора с дворником и он на нас с Динкой совсем не сердился. Один раз сказал даже, что Динка, видимо, не просто бродячая собака, а была кем-то приучена к дому, потому что она ни разу в подвале не нагадила, а ждала терпеливо по утрам, когда он дверь откроет. Дверь в подвал на ночь всегда запиралась, правила, наверное, такие были, что ли. Щенки подрастали, мы теперь каждый день их на солнышко во двор выносили. Они сначала только медленно ползали по траве, стараясь найти теплый мамин бок, но с каждым днем их стало все труднее удерживать в поле зрения. Глазки у них открылись и они, сначала смешно ковыляя и переваливаясь на коротеньких ножках, а потом все быстрее, старались разбежаться в разные стороны. Они совсем были непохожи друг на друга. Рыжий и черный были мальчиками, а пятнистые были девочками, так нам мама сказала. Она нам продолжала всякие полезные советы давать по Динкиному питанию и сколько с малышами во дворе гулять. Сказала, что дети есть дети, независимо от того, кому они принадлежат, и что она может применить к ним свои новые знания и собственную практику. Мальчишки помогали во дворе дяденьке Кузьмичу чинить бесконечные поломки доминошного стола, подавая ему наперегонки нужные инструменты и гвозди, о чем-то с ним разговаривали и очень при этом важничали. Зато Вовка действительно не разбил ни одного стекла, а мне по деревьям некогда было лазать. Так что, все были друг другом довольны и счастливы. Мы, конечно же, долго спорили по поводу имен для щенков, потом решили, чтобы никому было ни обидно, что мальчишки придумают имена для щенков-мальчиков, а мы для щенков-девочек. Вот только у меня давно уже имя было заготовлено, как оказалось и не у меня одной, рыженького мальчика мы все дружно решили назвать Лютиком, в память о том, про которого дворник нам рассказал. Черного щенка мальчишки Чернышом прозвали. Мы, перебрав немыслимое количество разных имен, названий и просто слов, назвали одну Дымкой, а вторую Розочкой, потому что на лбу у нее было красивое черное пятнышко, похожее на цветок.
Лето, тем временем, шло своим чередом. Мы купались в теплом море. Потихоньку от родителей, которые днем были на работе, а ведь до пляжа рукой подать… заходили далеко в море «на мели». Эти мели — как маленькие островки с теплой водой, а между ними — глубина, где иногда и «с головой» бывало, то есть вода выше головы была. Через глубину мы перебирались кто как, кто вплавь «по-собачьи», а те, кто плавать не умел, просто пешком по дну. Наберешь побольше воздуха, закроешь глаза, потом все вместе за руки и… вот ты уже и на другой мели! Это было не совсем безопасно, мы это понимали, но ведь в этом же и был весь смысл! Просто теплой воды на мелком месте, нам и у берега хватало. Конечно, без приключений не обходилось. Однажды меня смыло волной с мели в глубину. Плавать я еще тогда не умела, только воды совсем не боялась. Вот и не испугалась совсем, мне очень даже понравился мелкий золотистый песок, на который я опустилась и зеленая вода, а сверху по воде прокатывались волны, они были намного темнее по цвету. Мне показалось, что я довольно долго любовалась на эту картину и слушала какие-то шипящие звуки. И так мне было в тот момент хорошо, что захотелось немного задержаться, чтобы посмотреть, что же дальше-то будет. Как вдруг, чья-то рука схватила меня за волосы и я увидела раздутые Вовкины щеки и выпученные, как у лягушки глаза. Я, возмущенная таким со мной обращением, постаралась изо всех сил ему в этот глаз кулаком заехать, но промазала и попала по уху. Вовка, от неожиданности, выпустил мои волосы, а я забарахталась в воде, используя и руки и ноги, стараясь предотвратить его следующий выпад и вдруг, неожиданно для себя и всех остальных, выбралась на поверхность и поплыла… недалеко конечно, но достаточно для того, чтобы почувствовать, как вода меня поддерживает, а это ведь самое главное. Так я в то лето плавать научилась. Вовка, конечно, еще немного на меня пообижался — «спасай тут всяких, а тебе… в ухо», но потом мы все вместе смеялись, когда я ему всю подводную картину обрисовала и как он меня там испугал, объяснила. Зато он очень гордился тем, что это он меня плавать научил. Много можно всяких занятий летом придумать, каждый день что-то новое. Иногда мы за тутовником ходили на старое кладбище. Там росли огромные тутовые деревья. Заберешься почти на самую вершину, а там можно есть сочные, почти черные ягоды, перекрикиваться друг с другом и хвастаться, у кого крупнее, а еще можно вести перестрелку теми же ягодами. Они, правда, след оставляли в виде синей кляксы, языки и губы у нас тоже были на все лето синими, но никого это волновало…
