С как обычно впечатляющим шумом, с росчерками молний, как огненные бичи, прокатились первые грозы, весенние ливни умыли землю… Лесная тишина все чаще и чаще нарушается звонким пением птиц. Свищет иволга. Доносится из чащи, словно печальный и одновременно тревожный, голос кукушки. Сотни голосов пичуг! Малиновки, пеночки – всех и не перечислишь. Поют, свиристят чуть свет и во весь день. В неугомонный щебет пернатых властно врывается щелканье соловья.

Радует нас весенняя природа! Свежей зеленью покрываются леса. Природа ликует, словно празднует обновление, утверждая силу жизни, ее величие, красоту.

Только в мае нельзя обольщаться щедростью солнца. Обманчива майская погода. Для пробуждаемого мира зелени опасна ранняя жара. Нужен постепенный переход: тепло – прохлада, тепло – прохлада… И май никогда не изменял себе: всегда сглаживал колебания погоды – тепла и холода, постепенно ослаблял контрасты дня и ночи. Поэтому май крайне редко и обходится без холодов. Но все равно с каждым днем становится теплее и теплее.

– Я не понял… Это чё такое!? Михалыч! Сколько ещё можно ждать? – Виктор Геннадьевич Беспалов – прораб – сердито пнул обломок кирпича. – Вот черт! Ботинок поцарапал…

– Дорогой? – лузгая семечки и сплёвывая шелуху, с деланным участием поинтересовался неизвестно откуда появившийся Михалыч – невысокий коренастый с залысиной мужчина в ватной куртке-камуфляжке и мятых, давно потерявших цвет и форму, кирзачах – выполняющий роль бригадира.

– Чего дорогой? – обескураженно вырвалось у прораба.

– Ботинок, – внеся разъяснение, спокойно произнес тот самый Михалыч.

– Ты мне, Михалыч, зубы не заговаривай! – рявкнул прораб. – Хибару эту когда снесете? Мне заказчик скоро из-за вас всю плешь проест.

Бригадир с деланным участливым видом посмотрел на макушку прораба.

Участок под коттедж недалеко от озера, на берегу которого поднималась свежесрубленная банька в два яруса, был уже почти полностью расчищен: снесли какие-то полуобгоревшие сараи, еще какие-то уже полуразобранные хозблоки, и только вросший в землю одноэтажный, казалось, дом-развалюха из старого добротного красного кирпича не поддавался. Ну, ни в какую! Он нагло щерился на пасмурный весенний день оконными проёмами, а грязно-серая крыша дома местами уже давно зияла чёрными дырами. Немного поодаль от него сиротливо приютился новенький сортир-скворечник.

– Впрямь чертовщина какая-то, – бригадир развел руками. – Не поддается…

– Самогонку жрать меньше надо! – взвился Виктор Геннадьевич. – Четыре амбала! Плюс ты, Михалыч! Вот вам, ломать – не строить… Где остальные, кстати?

– Так это… Геннадьевич, обед же.

– Чего? Перетрудились?

– Тут кувалдой так намашешься…

– Кувалдой? А отбойный молоток на что? На кой хрен я сюда все это пригнал!?

– Компрессор навернулся, – коротко парировал бригадир, словно отгонял назойливую муху.

– Компрессор, говоришь, навернулся?

– Ну да!

И тут в разговор, совершенно некстати, вмешался совсем молодой работник – Ваня Сопельняк, предпочитающий, по причине вполне понятной, чтобы звали его не иначе как по прозвищу, а прозвище точно соответствовало его внешнему виду – Уголек:

– А ты сам попробуй!

– Чего!? – опешил прораб, как он сам посчитал, от такой дерзости молодого.

– С утра долбим, Геннадьевич, – чтобы разрядить и не накалять далее обстановку в разговор быстро вступил Михалыч, досадно при этом сплюнув. – Честно, хоть бы кирпич выпал! Мистика и всё тут!

И тут же, обращаясь к молодому, отталкивая того всем корпусом в сторонку, быстро проговорил громким шепотом:

– А ты тут давай не булькай из-за бубна! Вали подальше и не отсвечивай!

– Ты, Михалыч, мне тут демагогию не разводи и работу не срывай! Мистика, видишь ли…, – продолжал кипятиться прораб. – Ну-ка, давай кувалду сюда! Смотрите и учитесь!

Прораб решительно снял куртку и, деловито поплевав на ладони, взялся за кувалду. Через несколько минут, отбив руки, Виктор Геннадьевич произнес, уже ни к кому конкретно не обращаясь:

– Так… Понятно. Сидеть ждать!

И куда-то исчез. Никто не понял, на сколь долго.

Бригадир с молодым работником продолжили обед. Решили пока обойтись без сугревного: прораб сильно не в духе, не попасть бы под раздачу опять. Мужики, которые раньше успели перекусить, как заведено, философствуют на разные приятные темы, сидя немного в сторонке.

Казалось, вот еще совсем недавно миновали «черемуховые холода»… Это, своего рода, уже фенологическая традиция. Зацветает черемуха – и холодает. На кой ляд ее столько понасажали? За черемухой спешит сирень. Сирень любит жаркие дни. И вновь наступает благодатное время сочных трав, цветущих садов и долгожданной теплыни. Одновременно с сиренью зацветает рябина. «Рябиновое тепло» устанавливается надолго…

– Слушай, бригадир, – Ваня осторожно толкнул локтем в бок уже почти час дремавшего рядом под выглянувшим солнышком Михалыча. – Ты ничего странного в этой домине не заметил?

– А? Где? Чего? – встрепенувшись, спросил бригадир.

– Говорю, ты ничего странного в этой хибаре не заметил?

– Как не заметил? – малость придя в себя, проморгавшись, произнёс бригадир. – Сколь долбаем – все без толку. Как заговоренный стоит! Говорю же, мистика какая-то… Хотя, вот если честно, сам я не верю во всю эту фигню. Тут чего-то другое…

– Вот и я говорю… Только я не о том. Дом словно живой, – сказал Ваня и как-то чуть ли не с опаской посмотрел в сторону старого дома.

– Живой, говоришь? Вот сейчас прораб приедет, он и разъяснит: кто живой, а кто уже нет.

Только бригадир это успел сказать, как где-то поблизости послышался шум моторов.

– Вот, накаркал! Ты смотри, и заказчик тоже пожаловали! – пробормотал Михалыч, сплевывая, нехотя поднимаясь с досок.

Показалась видавшая виды «Нива» прораба, за ней, солидно покачиваясь на ухабах, следовал тонированный внедорожник заказчика – Надыбина Алексея Павловича, бывшего, в совсем недавнем прошлом, каким-то милицейским чиновником, а теперь управляющего небольшого филиала какого-то банка. На заднем стекле джипа красовалась надпись: «Спасибо деду за Победу!». Последним подъехал с некоторым отставанием тягач с огромным гусеничным экскаватором забугорного производства на платформе.

– Ух, ты! – восхищённо, почти по-детски, воскликнул Ваня. – Давно надо было…

Съехав с платформы, экскаватор взревел и солидно пополз к неуступчивому строению. Остановившись рядом с домиком, он, действуя в духе лучших традиций, для начала ковшом проломил крышу. Затем ковш клыками вгрызся в щербатую стену… Огромная махина, надсадно тарахтя, от напряжения завибрировала, и чуть было не встала на одну гусеницу. С крыши скатился пласт черепицы и рухнул с шумным треском. Но дом устоял.

– Что за хрень?! – выругался пораженный машинист.

Он снова решительно взялся за рычаги. Но уже через несколько минут оглушительного надрывного рева, клубов дыми и безуспешных попыток нанести хоть сколь заметный ущерб старому строению, экскаваторщик заглушил двигатель и взволнованный выскочил из кабины:

– Все, финита ля комедия! Песец гидравлике!

Глядючи на все это безобразие, прораб сердито достал мобилу и куда-то стал названивать.

Через час с лишним томительного ожидания приехал уазик-буханка с единственным пассажиром. Это был коротко стриженый мужчина в камуфляжке с сильно потертым чемоданчиком в руке.

– Опа! – бригадир пихнул Ваню локтем. – Похоже, взрывать собрался.

Тот, которого бригадир определил взрывником, тем временем с умным видом обошел здание, о чём-то ненадолго задумался, что-то посчитал и укрепил на стенах какие-то плоские брикеты.

Потом попросил, чтобы все перебрались на безопасное расстояние:

– Все пригнулись! Головы не высовывать и чтобы не отсвечивать мне тут!

Собственно говоря, он мог этого и не говорить. И без того все попрятались.