– Не понимаю, почему я должен опасаться каких-то толков, – сухо сказал Гудков. – Я не имею ни малейшего отношения к отстранению Караваева…

– А кто имеет к этому отношение? Пушкин? – раздраженно заметил Темин. – Не держите нас за лохов, Гудков!

Мэр немного помолчал, а потом сказал веско, размеренным голосом:

– Давайте все-таки оставаться в рамках! Иначе разговор теряет всякий смысл. Ваше заявление можно рассматривать как шантаж, хотя, откровенно говоря, предмет шантажа мне не вполне ясен. Повторяю, я не имею ни малейшего отношения к отстранению господина Караваева от предвыборной борьбы. Я сам сожалею о случившемся и от души сочувствую Сергею Ильичу. Но нельзя забывать и о том, что он сам, по сути дела, вырыл себе эту яму. Времена сейчас, конечно, не самые лучшие, и мы все беспокоимся о безопасности своих жилищ и семей. Но Сергей Ильич в данном случае переусердствовал. И вот результат – погиб невинный человек! Кто-то должен за это ответить, не так ли?

– Интересно, какого… этот человек полез через чужой забор? – вспылил Темин.

Гудков предостерегающе поднял палец.

– Не забывайте, что это был не просто человек, а следователь! – строго сказал он. – Наверное, у него имелись какие-то основания…

– Только ордера на обыск не имелось! – ядовито откликнулся Темин.

– Это другой вопрос, – вздохнул Гудков. – Тем не менее вины это с Караваева не снимает. Что же вы предлагаете – оставить все без внимания? А завтра Сергей Ильич вокруг своих владений минное поле соорудит?

– Владимир Степанович! – умоляющим голосом проговорил Волков. – Не поймите нас превратно! Я сам расцениваю нововведения Сергея Ильича как… гм… неуместные… Но речь ведь не о том! Как говорится, мухи отдельно, котлеты отдельно… Насколько мне известно, никто еще не доказал, что причиной смерти стало именно поражение током. А если здесь какая-то чудовищная ошибка? Мы должны учитывать подобную возможность, по – этому и обращаемся к вам, чтобы вы употребили весь свой авторитет и влияние, чтобы не допустить такой ошибки.

– Ну-у, – покрутил головой Гудков, – не знаю, что я могу сделать. Ошибка это или нет, разберутся компетентные органы. Я не уполномочен вмешиваться в их деятельность.

– Но вы могли бы сказать веское слово в избиркоме, – со льстивой улыбкой проговорил Волков.

Мэр насмешливым жестом поднял вверх руки.

– Увольте! Увольте, господа! – воскликнул он. – Вмешиваться в деятельность избирательной кампании!.. Да меня самого надо будет гнать тогда в три шеи! – Он с улыбкой посмотрел на собравшихся, хотя глаза его оставались по-прежнему холодными.

Члены делегации сумрачно переглянулись. Волков кашлянул и неожиданно официальным тоном поинтересовался:

– То есть следует понимать, что вы решительно отказываетесь пойти нам навстречу?

– Рад бы, но не могу! – сожалеюще откликнулся Гудков. – Хотя обещаю вам взять это дело под личный контроль. Будем вместе разруливать эту непростую ситуацию. В конце концов, у нас общие интересы – интересы нашего родного города, не так ли? – он обвел серьезным взглядом лица своих посетителей.

– Ну, ваши интересы нам известны! – неприязненно буркнул Темин.

– Интересы наши, возможно, и сходные, но диаметрально направленные, Владимир Степанович! – категорически заявил Волков. – Все это отлично понимают. Мы надеялись найти некоторые точки взаимопонимания, но, поскольку это не удалось, мы оставляем за собой право продолжать борьбу всеми доступными нам способами… – Он выразительно посмотрел на помалкивающего до сих пор Подколдина.

Тот встрепенулся, поправил на носу очки и, волнуясь, сказал:

– Разумеется, мы оставляем за собой право на собственную точку зрения, которую будем озвучивать через газету, чтобы у наших читателей была возможность получать более объективную информацию. – Он быстро взглянул на мэра и решительно добавил: – Остальные издания в нашем городе грешат известной односторонностью в освещении событий…

Гудков пожал плечами и ответил брюзгливо:

– Я всегда приветствовал гласность и разумную критику тоже. Но хотелось бы все-таки предостеречь вас от… инсинуаций. В пылу борьбы нетрудно скатиться на голословные заявления, Николай Евгеньевич! Проигнорировав эту истину, вы можете оказать своему кандидату медвежью услугу.

– А вы не боитесь, что вам самому оказали медвежью услугу, дорогой господин мэр? – с сарказмом в голосе произнес Темин. – Цыплят по осени считают…

– О какой услуге идет речь? – холодно осведомился Гудков.

– Все о той же! – зло сказал Темин. – О которой мы тут битый час базарим…

– Вы отдаете себе отчет, господин Темин! – с угрозой в голосе воскликнул Гудков. – Вы вообще понимаете, что вы говорите? Или от огорчения у вас помутился разум? Пожалуй, только это может оправдать ту ахинею, которую вы несете. Никогда не поверю, что вас на это уполномочил Караваев! Для этого он слишком умен…

– Да я вообще не хочу ни о чем разговаривать! – взорвался Темин. – Я сразу сказал, что это пустая трата времени…

– Пожалуй, на этом закончим! – повысив голос, сказал Волков и поднялся. – Нам пора, господа. Всего хорошего, Владимир Степанович! Все-таки не будем терять надежды, что вы займете более конструктивную позицию.

– Хотелось бы и мне надеяться на вашу добрую волю! – буркнул Гудков, взглядывая исподлобья на своего оппонента.

Темин с Подколдиным также поднялись. Не глядя на хозяина кабинета, они потянулись к выходу. Только Волков, не теряя присутствия духа, довольно корректно раскланялся и только тогда присоединился к своим спутникам.

Гудков дождался, когда за ними закроется дверь, и сразу как-то весь обмяк и осел в кресле. С минуту он пустыми глазами неотрывно смотрел в стену, а потом наугад нащупал телефонную трубку.

Номер, который он набрал, откликнулся не сразу. Мэр, морщась, выслушивал длинные гудки. Наконец в трубке щелкнуло, и густой голос снисходительно объявил: «Балчугин слушает!»

– Ты не занят? – мрачно спросил Гудков. – Вот и отлично. Бросай все – и через полчаса на нашем месте. Нужно поговорить!

Не знаю, удалось бы мне справиться с колымагой Борзого или нет, но у него самого сегодня это получалось не очень хорошо. По пути на кладбище мы дважды останавливались, и, театрально кляня судьбу, Дима шел ковыряться в моторе. В результате мы успели к самому концу печальной церемонии. У ворот кладбища скопилось множество машин. Где-то слышалась траурная музыка. Ветер трепал верхушки голых деревьев, и они скорбно раскачивались, словно в такт похоронному маршу.

Сторож кладбища объяснил нам, где искать могилу следователя Аникина, и мы с Борзым отправились на поиски между безмолвных крестов и надгробий. Свист ветра, мутное небо, холод могильных камней невольно настраивали на философский лад, и в голову лезли мысли о бренности всего земного и тщете всяких усилий.

Не знаю, испытывал ли те же чувства Борзой, но внешне он этого никак не проявлял. Уверенно шагая по кладбищенским дорожкам, он с любопытством вертел по сторонам головой. Наконец он воскликнул вполголоса: «А вот и они!»

Я увидела небольшую группу людей, собравшихся вокруг свежей могилы. Она уже была забросана землей и окружена оградой из железных прутьев. Трое мужчин устанавливали теперь на могиле крест, также сваренный из металла.

Всего мужчин здесь было человек десять, не считая чумазых могильщиков с лопатами в руках. Судя по манерам и внешнему виду, можно было предположить, что все они – коллеги Аникина по работе. Единственная среди них женщина – в неказистом зимнем пальтеце с меховым воротником, в черной меховой же шапке, надвинутой на самые брови, – потерянно стояла внутри ограды и пустыми глазами смотрела на венки, устилавшие могильный холмик. Ее лицо было бледно и некрасиво, под глазами залегли синеватые тени.

Мы с Борзым остановились метрах в пятнадцати от компании, стараясь не привлекать к себе внимания.

– Лучше всего пойти прямо на поминки, – авторитетно заявил Борзой. – Самый надежный вариант! Что-то да разнюхаем…