Гостиная была переполнена: дамы были в вечерних декольтированных платьях, мужчины в смокингах, на двух гостях он увидел мундир штатского генерала благотворительного общества и, присмотревшись, узнал в них хозяев известных публичных домов. Господа так мило улыбнулись Аристову, будто признали в нем одного из своих постоянных клиентов.

– Боже мой, кто к нам пожаловал! Как мы вам рады, Григорий Васильевич, – вышла навстречу Аристову хозяйка дома. – Я так по вас соскучилась, – кокетливо опустила она густые ресницы. – Дайте слово, что не оставите меня сегодня.

Аристов справедливо решил, что близок к тому, чтобы одержать новую победу.

Анне Викторовне было почти тридцать – возраст, когда женщина теряет девичьи черты и с тоской смотрит в зеркало, отмечая, что кожа на лице уже не так свежа, а у глаз тоненькими трещинками разбегаются морщины. Однако это то самое время, когда природа наделяет женщину настоящим совершенством, а прежняя угловатость приобретает грацию, придавая ее фигуре плавность очертаний. Она была умной и умелой хозяйкой, и каждый гость в ее присутствии ощущал теплоту камина. В свете поговаривали о том, что до замужества она пережила два бурных романа, последний из которых едва не закончился ее побегом за границу с юным корнетом.

Престарелый князь Петр Гагарин потерял интерес к супруге, едва священник освятил их брак, и молодая женщина научилась развлекаться самостоятельно. Она устраивала балы, о которых потом говорила вся Москва, организовывала представления, а карточная игра в ее салоне шла настолько серьезная, что по накалу не уступала первоклассным казино.

Князь не любил шумных сборищ, и, когда супруга организовывала очередной банкет, он вежливо откланивался и съезжал к старой приятельнице, и в вечерней тишине давние любовники предавались милым воспоминаниям о бурной молодости. Это обстоятельство давало возможность Анне Викторовне чувствовать себя свободнее, и она, совсем не скрывая душевных привязанностей, кокетничала с молодыми людьми и, случалось, назначала им свидания.

Поговаривали, что число любовников у нее значительно превышает количество бриллиантов в ее любимом колье.

Григорий Васильевич посмотрел на выпуклую грудь княгини и понял, что ему не удастся сосчитать бриллианты на огромном колье даже за неделю. Он наклонился к белой ручке и едва коснулся губами кончиков пальцев.

– Как же я могу отказать вам, княгиня?

Аристов подумал, что ему суждено быть всего лишь махоньким тусклым камешком в ее богатейшей коллекции.

Наконец игровая комната была приготовлена, и мужчины, подавляя нетерпение, проследовали к столам. Григорий Васильевич был противником устоявшихся компаний, чаще всего он предпочитал обыгрывать людей малознакомых, и потому, когда на свободное место попросился молодой мужчина с аккуратной коротенькой бородкой, он возражать не стал.

– Савелий Николаевич Родионов, – коротко представился игрок.

Откинув обеими руками полы фрака, он с грациозностью опытного пианиста опустился на стул.

В первую же игру Григорий Васильевич проиграл пятьсот рублей, потом еще тысячу, однако неприятность не мешала ему улыбаться с любезностью мецената, пожертвовавшего огромную сумму в богоугодное заведение. В кармане у него лежало еще пятнадцать тысяч, и это обстоятельство позволяло Аристову чувствовать себя вполне спокойно.

Весь банк забирал Савелий Родионов, и проделывал он это с ленцой человека, привыкшего выигрывать многие тысячи. Однако на шулера он не походил, хотя руки у него были ухоженные, как у скрипача-виртуоза. В глазах нового знакомого отсутствовал алчный огонек, который всегда выдает картежника высшей пробы. Он как будто бы даже стеснялся своего везения, и весь его вид говорил о том, что если партнеры изъявят желание забрать деньги, то он не посмеет отказать в столь невинной просьбе.

Справа от Григория Васильевича сидел полковник, который со дня на день ждал генеральского чина и понемногу скапливал деньжат, чтобы отметить с сослуживцами этот праздник. Григорий Васильевич был уверен, что после сегодняшнего вечера у полковника не хватит денег даже на хромовые сапоги. Напротив огромной мрачной горой возвышался тайный советник, который каждую неделю проигрывал по целому состоянию, и если бы не крупные взятки, что он ежедневно получал от бесчисленных проси-телей, то уже давно бы заложил выходной сюртук. Товарищ министра, в отличие от полковника, скрывать настроение не умел, и, когда Савелий Родионов небрежно спихивал деньги на край стола, он так пыхтел, как будто тот запускал руку в его собственный карман.

Первым поднялся Григорий Васильевич:

– Извините, господа, но сегодняшних впечатлений для меня достаточно. Еще одна такая игра, и у меня не останется денег, чтобы нанять извозчика.

– Знаете что, я тоже, пожалуй, отыгрался. Выпью бокальчик шампанского, в моем положении это весьма эффективное средство для поднятия духа, – отозвался полковник.

– Мне ничего не остается делать, как последовать за вами. Если вы не возражаете, я составлю вам компанию, – грузно поднялся товарищ министра и, не глядя на Савелия, закосолапил вслед за полковником.

Настроение у него было прескверное, тайный советник рассчитывал если уж не проиграться, то хотя бы продержаться за карточным столом до полуночи. Лишившись развлечения, ему теперь ничего более не оставалось, как идти пить шампанское.

Савелий посмотрел на Аристова и виновато улыбнулся. Григорий Васильевич вдруг подумал, что он совершенно ничего не знает о своем новом знакомом. Однако этот молодой мужчина ему нравился все больше. В Савелии Родионове чувствовалась порода, которую невозможно было имитировать английским костюмом и заученными манерами.

– Я вижу, вы в затруднительном положении, – вдруг произнес Савелий Родионов. – Если не возражаете, я мог бы одолжить вам… Двадцать тысяч вас устроит?

Григорий Васильевич боролся с собой несколько секунд, а потом, не сумев справиться с искушением, осторожно, как будто опасался обжечься, взял пачку банкнот за самый краешек:

– Премного благодарен. Я верну вам эти деньги… завтра. Где мне вас можно найти?

– Можете не торопиться, а отыскать меня можно вот по этому адресу, – и Савелий протянул визитную карточку. – Теперь позвольте откланяться. Дела, знаете ли!

– Я, пожалуй, тоже пойду. – Аристов отошел от стола.

– Как вам не стыдно! Вы обещали не оставлять меня, а сами целый вечер играете в карты. Теперь я вас не отпущу, – подошла Анна Викторовна и, обиженно поджав губы, взяла Аристова под локоть.

– Ну что вы, больше я от вас ни на шаг. Наигрался! Аннушка, дорогая, а вы не подскажете мне, что это за молодой господин? – качнул головой Аристов в сторону удаляющегося Савелия.

– О! Это очень состоятельный человек. Промышленник, а еще меценат.

– Вот как! – удивленно выдохнул Аристов.

– А теперь я хочу танцевать. Слышите? Оркестр играет мой любимый вальс.

– Тогда поспешим в танцевальную немедленно! – Аристов коснулся оттопыренного кармана и почувствовал хруст сторублевых купюр.

В этот вечер «Эрмитаж» гостей не принимал. Половые стояли у входа и, как могли, извинялись трубными голосами перед завсегдатаями ресторана:

– Сегодня, барин, ну никак нельзя. Занято нынче все у нас.

– Позвольте, голубчик, как это – все занято?! Я вижу, свет горит только в банкетном зале!

– Так-то оно так, барин, но только господа банкиры заплатили сразу за весь дом и велели их не тревожить.

– Вы слышали?! Это безобразие! Хоть бы в «Русских ведомостях» сообщили. – И раздраженный «барин» шел прочь, понимая, что вечер безнадежно потерян и вместо филе-портюгез придется давиться сухими рыбными расстегаями в каком-нибудь дешевеньком ресторанчике.

Иной опьяневший дворянчик, обиженный отказом, пытался протиснуться между дюжими половыми, чем напоминал воробья, прыгающего между голубями. И тогда рослые детины неторопливо вытаскивали громадные руки из-за поясов, всем своим видом давая понять, что еще один такой наскок – и пройдоху придется прихлопнуть, как надоедливого комара.