Шалорн заканчивал рассказ:
– В третий раз люди восприняли идеи жертвенности и помощи друг другу. Каждый хотел первым помочь другому и не допустить, чтобы помогли ему самому. Но помощь здесь никому не нужна, так что они снова, как в первом цикле, замерли на десятки лет. Затем всё вернулось к тому, что вы видите. Мы решили, что сами не справимся. Здесь нужно что-то совершенно иное, не то, что доступно нашему разуму. И мы остановили жизнедеятельность людей, чтобы у нас было время изучить вопрос.
– Как? Это что – игра, чтобы поставить всё на паузу? – Лант возмутился ещё больше.
– Отчасти ваша аналогия верна, – подтвердил Шалорн. – В этом мире нет смерти. Здесь выполняются нереальные с точки зрения известной вам физики законы, но это именно законы. Здесь люди от вечной скуки играют роли. Они не живут, как вы, вот в чём беда! И мы, никогда не бывшие людьми, видим это, нам больно от этого! Но позвольте вернуться к рассказу. Наш мир – квант, существующий в нескольких Вселенных, совершенно независимых от тех Вселенных, с которыми реально или теоретически были связаны мы, Лорны. Это стало возможным, когда началось действие Петли Времени. Мы изучили две ближайшие Вселенные. Одна из них – ваша, вторая очень похожа на вашу, но в ней сейчас заканчивается восемнадцатый век. Тогда у нас возникла идея пригласить кого-то из вашего мира, чтобы он помог нам и людям нашего мира, подсказал реальную цель существования. Ведь мы, Лорны, тоже чувствуем бессмысленность, нас удерживают от безумия только заботы о людях.
– Что именно вы от нас хотите? – Лант задал главный вопрос.
Глава 2
– Что именно вы от нас хотите? – раздражённо спросил Лант маячившего в зеркале Шалорна. – Мы и так пытаемся решить вашу головоломку – найти цель существования в неизменности бытия. Вам нужно было звать богословов, а не технаря с гуманитарием.
– Простите. – Шалорн сидел в кресле, перебирая лежащие на столе книги и бумаги – тоже визуализации, имитировавшие архивы, которые он в этот момент перетряхивал. – Я не знаю. Мы предоставляем вам всё, что вы требуете, ищем информацию вашего мира, но мы не умеем фантазировать, мечтать, как мечтаете вы, люди.
– В том и дело. – Я листала толстый томик карманного формата, страницы которого при необходимости отображали любой интересующий меня в данный момент текст или рисунок и сохраняли в памяти любую мою заметку – более удобный и практичный вариант, чем привычные планшеты. Сейчас я как раз искала сведения о популярных на Земле компьютерных играх, которые скачал из инета Шалорн. Я подняла голову и взглянула на аватар Лорна:
– Чтобы нормально жить, люди должны мечтать, стремиться к несбыточному, сами! А не ждать, пока им Кольцо или высшие силы новый талант в черепушку вложат, по их прихоти. Но тут мечтать о материальном бессмысленно – в любой момент получишь всё, что хочешь. А мечтать о нематериальном – отличаться от других. Мысли-то у людей разные.
Я вздохнула, вспомнив недавний разговор:
– Я на днях спрашивала Камелию, о чём она мечтает. Она сначала даже не поняла, о чём я. Потом сказала вот это – что зачем мечтать, если всё можно получить? А если нельзя, то зачем мечтать о таком? Она говорит, что всё тут идеально, желать изменений – отличаться от всех и выступать против высших сил, которые лучше знают, что людям надо. В общем, будь как все и не рыпайся.
– Деми права. Они не представляют, что кто-то хочет жить иначе. Для них есть только то, что принято обществом и можно материализовать. Тот же Брем Вертински – страдать любит, позёр ещё тот. А попробуй скажи: «изменить что-то не пробовал?» – сразу возмущается. Это же работать надо, думать, идти против общества и тех самых «высших сил». Зачем, если Кольцо всё сделает? – Говоря это, Лант правил стоящий на огромном столе макет локаций игры. – Вокруг нас стены! Их не пробить. Попытаешься что-то изменить – наткнёшься на вечность и неизменность Петли Времени. Люди будут сходить с ума снова и снова.
– В книге одного классика есть такой момент. – Я указала Ланту на нестыковки локаций и продолжила: – Там разочаровавшийся человек понимает, что окружающие заняты чем угодно – интригами, похотью, работой, – в попытке убежать от жизни, только бы не видеть, не знать её настоящую.
– Как это? – Шалорн не понял образного выражения: его нечеловеческий ум к такому всё же не был приспособлен. – Как можно живому существу заниматься чем-то, спасаясь от жизни? Оно ведь и так живёт!
– Су-щес-тву-ет. – Лант подправил локации. – Жизнь и существование – разные вещи, мы с Деми обсуждали это. И люди здесь именно существуют. Они заняты чем угодно, лишь бы не чувствовать бессмысленности жизни в вашем мире. Вы же сами говорите об отсутствии у них цели. Вот они и заменяют её суррогатом – поиском всё более сильных и одновременно знакомых эмоций, как наркоманы ищут всё более сильный наркотик. Вместо жизни получается существование. Только физиология даёт свои ограничения даже Адонису. Впрочем, он-то как раз цели и не ищет, его цель вполне реальна во все времена – секс в любых видах.
– Не напоминай! – Меня передёрнуло. – Он недавно новую форму тела придумал. Угадай, какую?
– Даже не представляю! – Лант поднял на меня взгляд. Он отлично знал моё отношение к этому козлообразному красавцу, с которым я в последние месяцы сталкивалась раз двадцать, всё – по инициативе Гэотуэя-младшего. Точное имечко – Козлопутов.
– В последний раз он «случайно» повстречал меня у Камелии, будучи в форме морской звезды из…
– Не продолжай, я понял. – Лант с облегчением разогнулся и отошёл от стола с макетом. – Всё, доделал. Шалорн, он и раньше таким был, или уже в Петле с катушек съехал?
– Я многое забыл, – вздохнул аватар. – Я помню всех их уже такими, прошлое для меня так же туманно, как и для них. В архивах уцелели в основном научные сведения, преимущественно о прикладных разделах технических и естественных наук, которые помогают поддерживать мир в равновесии, а всё остальное пострадало во время замыкания Петли. Даже искусство почти полностью исчезло из моей памяти.
– А из жизни людей – тем более. – Я отложила книгу. – Всё, что они делают – попытка ребёнка сложить пазл из кусочков от разных наборов, когда эти кусочки даже кувалдой вбивают на место. Они и представления не имеют о настоящей живописи, музыке, поэзии, одни римейки и компиляции. Для создания нового у них нет даже зачатков фантазии.
– Я недавно Эмилю Линдсею и Францу Фишеру объяснял, что такое система парового отопления, – улыбнулся воспоминанию Лант. – Они застряли на словах «в зависимости от нужд пользователя и особенностей здания». Не могут связать практичность, красоту и исходные условия. Зато какой «Нью-Йорк 1929» построил Линдсей!
– Построил, – фыркнула я. – С прыгающими из каждого окна банкротами. Мне чуть плохо не стало, когда эти «лепёшки» отклеивались от асфальта и топали наверх, чтобы снова «полетать». Вся улица была заляпана кровью, а Линдсею всё мало, всё пострашнее бы, поотвратнее – так «интереснее и жизненнее». Но, насколько помню, он ещё до Петли делал реконструкцию того же периода, правда, с голограммами, так что теперь повторяется. Это к вопросу о способностях местных. Изуродовать чужую идею и выдать за оригинальную выдумку здесь норма, они это и называют искусством. Шаблон на шаблоне и шаблоном погоняет.
– Ладно, хоть есть этих самоубийц не пришлось, – поморщился Лант. – Помнишь, что Франц Фишер придумал?
– «Съедобные салемские ведьмы из карамели, крема и вафель, некоторые – в тончайшей шоколадной глазури», – процитировала я и тоже поморщилась, вспомнив целую армию кукол в человеческий рост, которые стройными рядами маршировали на костёр, а потом, подрумяненными, шествовали к гостям, чтобы те их ели. – А вы, Шалорн, ещё говорите, что приступов сумасшествия здесь пока нет. Это же как раз яркий пример больной психики!
– Наверное, вы правы. – Шалорн сделал пометку в записной книжке. – Это вы говорили с Викто́ром Сансзоре́ем о резервациях?
