“Какой красивый загар!” – услышала она голос за спиной. Обернулась: Мальчик, 16 – 17 лет. Нет, он не будет звать ее на кофе или что покрепче, можно поболтать.

“Мне просто повезло, такая кожа”, – ответила она заученными фразами для всех завидующих.

“А я вот день на солнце провел, и весь красный”, – расстроенно говорит он.

“Такая кожа”, – повторила она.

“Там, где я родился, нет моря, – отвечает мальчик, – я не привык”.

“Где ты родился?”

“В Банья Луке, это большой город в Боснии”.

“Да, знаю, – отозвалась она эхом, – там нет моря”.

“А вы откуда?” – спрашивает он.

“Я родилась в России”, – отвечает.

После этого мальчик начал петь песню на таком чистейшем яснейшем русском, от которого просто дрожь по телу:

“Белая армия, чёрный барон

Снова готовят нам царский трон,

Но от тайги до британских морей

Красная Армия всех сильней”.

“Круто!” – оценила она, но подумала: “Неужели нельзя было выучить какую-то другую песню, более мирную и жизнерадостную?”

“Я неплохо плохо знаю русский, – говорит мой собеседник. – Кстати, в августе я еду в Россию”.

“Отдыхать?” – обрадовалась она.

“Нет, учиться”.

“На кого ты будешь учиться?”

“Я буду делать оружие”, – вдохновенно ответил мальчик.

“Зачем?”

“Оружие”, – повторил он, как бы смакуя это слово. А потом добавил: “Россия – самая красивая в мире страна”.

“Я не спорю, – ответила она, – но зачем в самой прекрасной стране делать оружие?! Я не люблю войну”.

Он посмотрел ей в глаза и на мгновение стал очень взрослым.

“Россия всегда сама по себе была. И Босния. Всегда мы с кем-то сражались за свою свободу. Мы многих ненавидим. Таковы мы, славяне-братья. Нам нужна война, чтобы бороться за свою свободу, мы всегда в ней”.

И он ушел, этот мальчик. В свою взрослую жизнь.

В воскресный солнечный день принято радоваться жизни. В кафе на набережной было шумно и людно. Нарядные взрослые с достоинством и наслаждением пили кофе. Из общей картины веселья выбивался лишь один мужчина. Его взгляд загнанного в угол волка и дерзкий бокал пива на столе в одиннадцать утра выдавали фатальные перемены в его жизни. Его речь, словно повар режет мясо тупым ножом, старательно вливалась в телефон, который он держал мертвой хваткой, как цепляющийся за буек будущий утопленник. Громкая связь, женский веснушчатый голос на другом конце жизни, как вызов окружающим: “Смотрите, я не один”.

“Ладно, просто скажи мне, он хотя бы умеет шутить?”

“Да, он шутит лучше тебя”.

“Серьезно?”

“Ну, понимаешь, – обьяснил скрывающий равнодушие за лёгкостью женский голос из телефона, – его шутки нравятся всем, твои были слишком специфичные: только ты их понимал”.

“Ясно. Что говоришь? Идёшь гулять? Да, сегодня солнце, хорошо, отличной тебе прогулки! Когда…?”

Может ли быть что-то равнодушнее коротких гудков в тот момент, когда ты к ним не готов?

В 52 года у нее была удивительно по-детски молодая кожа. Эта внешняя невинность и ранимость компенсировали ее внутреннюю броню, которой была покрыта ее душа. Ее все называли грубой женщиной, которая не умеет чувствовать. Она никогда не была замужем, ей было незнакомо такое чувство, как радость материнства. Так сложилась жизнь. В 45 она нашла себе любовника, который был женат. Они иногда встречались для похода в ресторан или секса. Она никогда не просила его уйти от жены. Ей было все равно.

Ее отец умер, когда ей исполнилось 19 лет. Молодость закончилась, ей предстояло поставить на ноги десятилетнего и семилетнего братьев. Мать ушла жить к другому мужчине.

У нее не было пьяных и веселых поцелуев после дискотеки на морозе, как у ее подруг, она не уехала в большой город за высшим образованием. После смерти отца ее жизнь протекала под знаком НЕ.

Эта грубая и замкнутая женщина с нежной кожей вот уже много лет подряд просыпалась рано утром и готовила завтрак и обед одному из братьев. После того, как его ранили в случайной перестрелке, он стал инвалидом и больше не выходил из дома. Другой брат женился на глупой блондинке и уехал в большой город.

Затем она садилась в машину и ехала на работу в соседний город. Ежедневно она преодолевала за рулём 60 километров туда и столько же обратно.

Вечером она возвращалась домой и готовила для себя и брата ужин. Затем ее смертельную усталость поглощало телевидение, замещая безразличие к жизни незатейливым сериалом, и третья пачка крепких сигарет.

Глубокой ночью она поднималась в свою комнату, чтобы рухнуть в кровать.

Перед сном она всегда смотрела на картину на стене. Там, окружённые цветами и звёздами, стройные и воздушные, обнаженные мужчина и женщина парили в танце любви.

Самой большой ошибкой в ее жизни было не отпустить его. Привязать к себе, прибить гвоздями обязательств, совести, страха одиночества, приколотить. “Ты любишь ее? – спрашивала она его, нервно нарезая морковь для будущего ужина. – Но мы же столько лет провели вместе. Мы созданы друг для друга, мы должны быть вместе”.

“Поверь, – продолжала она в ванной, закидывая грязное белье в стиральну машину, – это не любовь, это наваждение, страсть, что угодно, только не любовь. Твоя любовь – я”.

И она пронзительно посмотрела ему в глаза. “Хочешь, докажу тебе? – продолжала она, насыпая корм в миску собаке. – Пойдем к психологу, он вправит тебе мозги”.

Он пошел. Послушно, но с поникшей головой. Как дети, которые должны слушать родителей, вместо того, чтобы с радостью скакать по лужам.

У психолога он понял, что чувство совести не позволит ему оставить ту, которая смотрела на него влажными глазами; которая говорила: мои лучшие годы жизни я провела с тобой.

“Ты – моя единственная любовь”, – говорила она ему глазами.

Он смотрел в эти глаза и чувствовал, как приходит смирение. Чувствовал, как исчезают крылья за его спиной, как сердце наполняется тяжестью ее слез.

Он больше никогда не позвонил той, которая подарила ему крылья. Постепенно он стал забывать ее голос, глаза, дыхание, запах кожи. Ноги превратились в камни, в душе появилась зияющая пустота.

Потом у них родился ребенок. Та, которую он выбрал себе в жены (был ли это выбор?), стала ещё более далёкой. Он больше не смотрел в ее глаза. Он закрылся в своей комнате и работал. Иногда выходил погулять с собакой. Со временем его жизнь и жизнь его жены с ребенком стали параллелями.

Хотел ли он ещё влюбиться? Больше нет. Жизнь виделась ему пресной и глупой, в которой есть лишь обязательства.

Она недовольна годами. Недовольна тем, что ты – существуешь в итоге. Но она скажет об этом тебе прямо лишь спустя 12 лет. До этого – как вода камень точит: плохо сделал свою работу, недостаточно хороший отец, недостаточно уделяешь внимание как муж, купил плохой хлеб, не умеешь готовить… Отвратительный любовник, в конце концов. Однажды в каждой семье происходит большой взрыв и создаётся новая вселенная. Вот эту кружку вы вместе покупали на четвертый день рождения дочери. Он достает ее из шкафа трясущимися от похмелья руками и смотрит на черно-белую с облаками кружку в 10 утраю Перед ним – случайная женщина из бара, с которой он провел ночь и которой десять минут назад обещал сварить кофе. Кружка – женщина – женщина – кружка. Усилие и преломление. Момент – и кружка идёт в посудомоечную машину. Там с нее смоют все эмоции и воспоминания, она превратится в обычную кружку для случайной женщины для секса.

“И так будет с каждым предметом нашей мебели, – мысленно пообещал он той, которую годами считал своей женой. – Обнуление, обесценивание, обезличивание. То, что ты сделала со мной за эти годы”.