Где-то в сумраке длинного коридора на двадцать квартир кто-то в страшном гневе захлопнул дверь. Милиционер заколебался, очевидно, любезность от непонятного «ряженого» его насторожила и входить в мою квартиру он передумал.

– Да вы не волнуйтесь, заходите. Если вы через десять минут от меня не выйдете, ваша активистка, я уверен, наряд сюда вызовет. Проходите на кухню.

Через минуту я протянул участковому сложенную напополам картонку в половину размера листа А-4, заботливо упакованную в целлофановый пакет, запаянный утюгом.

– Это что? – Гаврилов пытался рассмотреть текст через бликующую в солнечном свете поверхность.

– Это в отделе кадров сейчас выдают, говорят, что бланков удостоверений нет и будут только через полгода.

– Так ты к нам в ППС устроился? Теперь понятно, почему ты такой борзый. Саша, – лейтенант протянул мне руку.

– Паша, – ответил я на рукопожатие. – Чай будешь?

– Давай, а то мне все равно с тебя объяснение брать.

Из рассказа участкового следовало, что моя соседка, Алла Никитична, была человеком с активной жизненной позицией и демонами в голове. Причем демоны сверлили ее голову вполне натурально. В этот дом она вселилась два года назад по причине постоянного ремонта у соседей по старому месту жительства. Так как раньше жила женщина в угловой квартире, и ее соседями за стеной были только пролетающие мимо птицы, то родственники Аллы Никитичны, устав от ее постоянных жалоб на воображаемых ремонтников, вселили ее в «ветеранский» дом, где ремонтом никто не занимался.

– Саш, а где этот нехороший дом?

– Какой?

– Тот, откуда Алла Никитична съехала.

– Тебе зачем?

– Ну подумай сам – ты сейчас уйдешь, эта ведьма не успокоится и через пять минут придет ко мне опять скандалить, а я ей встречный вопрос – а вы где прописаны, гражданочка, и почему не проживаете по месту прописки.

Александр вскинул на меня глаза:

– Ты точно только что из армии? Больно ты ушлый какой-то тип.

– Я в армию со второго курса юридического ушел, там учат жестко, а главное, учат к любой проблеме подходить творчески. У тебя в этих двух домах, я уверен, половина дедов не по прописке живет, чтобы, если что со стариком случится и оркестр под окнами печально заиграет, то родственники квартиру не потеряли.

Лейтенант закатил глаза к потолку:

– Ну да, где-то так, половина не по прописке живет.

– Скажи, заявлений от них ты сколько принимаешь каждую неделю? Судя по всему, много. Я понимаю, когда кого-то побили, ты обязан реагировать, но соседские склоки и скандалы не по месту официального проживания затевать как-то незаконно.

– Ты-то сам где прописан?

– Вот если ты спустишься в жэк, к местной паспортистке, и напомнишь ей, что она еще на прошлой неделе обещала мне паспорт с пропиской вернуть, то узнаешь, что я в этой квартире живу на самых законных основаниях, и лицевой счет на меня открыт, и квартплаты три рубля уже начислили.

Уходил от меня участковый со светлым и одухотворенным лицом и верой в светлое будущее. Наверняка мечтал, как при личном приеме погонит половину местных кляузников на место постоянного жительства, согласно штампу в паспорте.

Апрель одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года

– Товарищи офицеры!

Десяток мужчин в форме цвета маренго, со звездочками и звездами на погонах, оторвали седалища от стульев, ну и мы, рядовой и младший начальствующий состав, поднялись с задних рядов скамеек, заполнявших просторную ленинскую комнату в подвале Дорожного РОВД.

За стол президиума уселись небожители – командир роты ППС, с погонами, усеянными маленькими звездочками, начальник отдела охраны, тоже в звании капитана, и заместитель начальника отдела по службе, в чине майора. Майор посмотрел какие-то бумаги из лежащей перед ним кожаной папки, потом обвел собравшихся тяжелым, немигающим взглядом.

– Мамедов!

– Я товщ майор! – впереди меня вскочил с места смуглый старшина, прижимая к животу фуражку.

– Расскажи нам, кто является подозреваемым в совершении преступления?

Старшина закатил глаза и забубнил с сильным акцентом:

– Подозреваемым в совершении преступления является лицо, при котором на его одежде или…

На этом доблестный старшина завис, продолжая что-то бормотать под нос, наверное, общался с Всевышним. По забронзовевшему лицу ротного я понял, что старшина служит со мной в одном подразделении.

– Товарищ капитан! – ехидно протянул майор, повернув голову в сторону командира пэпээсников: – Немедленно проведите с личным составом вашей роты занятия и примите зачеты. Послезавтра мне доложите о проделанной работе. Это что за безобразие – люди не знают элементарных вещей.

В это время в ленинскую комнату забежал пожилой подполковник с металлической бляхой «дежурный по отделу» на груди, который по кивку зама по службе открыл расползающуюся от вклеенных телетайпных сообщений книгу и скороговоркой заговорил:

– На сегодняшний день по территории отдела зарегистрированы…

– Записывайте ориентировки, не сидите, как просватанные, – гаркнул майор, – сегодня поеду лично посты проверять, у всех книжки посмотрю, как вы записываете…

Народ зашелестел страничками разной степени потрепанности служебных книжек, я тоже открыл свой чистенький блокнот.

В тесной каморке командира роты ППС мне выдали ободранную рацию «Виола», перемотанную синей изолентой в четырех местах, весящую, по моим прикидкам, килограмма два, и напарника, одновременно старшего поста – Диму Ломова. Пока мы накоротке знакомились с моим будущим другом, командир, поморщив высокий лоб, принял управленческое решение и отправил нас на самый дальний пост, в загадочную «Нахаловку», на прощание напутствовав бдить и соблюдать социалистическую законность.

Попутный автопатруль, фыркнув на прощание нещадно «троящим» двигателем, высадил нас возле приземистых корпусов психиатрической больницы, бывших до революции казармами Городского гарнизона, и укатил на свой маршрут, а мы двинулись по сырым, с островками рыхлого снега, улицам частного сектора. За последующие два часа мы быстренько отдали долг Родине, заглянув в ближайший гастроном и, пройдя через грязные и темные подсобные помещения, зафиксировали пятерых грузчиков в компании двух бутылок водки. Когда мы ввалились в темную подсобку, граждане выпивали и закусывали, громко обсуждая политику генерального секретаря ЦК КПСС и его последнее выступление на сессии Верховного Совета. Так как писать пять протоколов о распитии спиртного на рабочем месте нам было влом, я предложил грузчикам выдвинуть двух добровольцев на правеж и покаяние. Дима удивленно выпучил на меня глаза, но ничего не сказал.

Кажется, после составления двух протоколов за распитие спиртных напитков на рабочем месте, число сторонников Горбачева М. С. и его антиалкогольных указов несколько уменьшилось.

– Ты на ужин пойдешь? – выйдя из вонючего гастронома на свежий воздух, Дима озабоченно взглянул на часы.

– Нет, мне ехать далеко. А здесь где-нибудь можно…

– Пойдем, познакомлю тебя с годным заведением. Я пару раз был, мне понравилось.

Через десять минут я стоял за высоким столиком в непрезентабельном кафе «Дорожное», где мне за рубль, с чудовищной скидкой, принесли шесть толстеньких мантов под острым соусом и стакан кофе в граненом стакане. В это время Дима, перепрыгивая многочисленные лужи, чтобы не замарать носки щегольских хромовых сапог, и незаметно для себя периодически любовно поглаживая кобуру с тяжелым «макаровым», быстро двинулся на ужин в сторону дома мамы. Дима работал уже год, пистолет получил месяц назад, после окончания курсов первоначальной подготовки, и еще нуждался в постоянных тактильных прикосновениях к предмету своей тайной любви.

Я наслаждался последним мантиком, пытаясь растянуть удовольствие и подгребая к одуряюще пахнущей мясной начинке, выглядывающей из хорошо проваренного теста, побольше острого соуса, когда висящая на плече рация неожиданно четко произнесла: