- А где мясо? Один лук!

- Как один лук, много лука?! – тут же парировал румянолицый продавец.

Окружающие прыснули от смеха. Улыбнулся и Азван. А вот парень промолчал и удалился, весьма недовольный, но поедая на ходу пирожок. Видимо, решил его съесть, раз уже было заплачено, не выбрасывать же! И обилие лука – много лука! – ему не мешало.

Юноша же купил пяток горячих пирожков, прошёл с ними к чайной, возле которой имелись помосты с коврами. Нашёл на одной тахте свободное место и заказал себе чай со сладостями. Ему тут же принесли всё это на небольшом подносе.

Обратил внимание на то, что особенно много людей у самого большого помоста, немало из них не сидели, а стояли. Причину он понял, когда разглядел на тахте средних лет мужчину с чёрной бородой, в руке он держал сетар. Рядом с ним находился подросток. Увидев его, Азван сразу узнал парнишку – это его он увидел у костра среди караванщиков с макушки высокой пальмы, на которой остановился на ночь. И сразу же понял, что мужчина с сетаром – бывший седобородый слепец Гафиз, которого он тогда исцелил. Удивился, насколько молодо бывший слепец выглядел. Прежде он играть на сетаре уже не мог из-за своей немощности, потому только рассказывал истории тихим старческим голосом. Теперь же владел инструментом в полную силу и с высочайшим искусством.

Вот в его умелых руках зазвучал сетар и Гафиз запел полнозвучным голосом, заставив всех внимать дивным словесным узорам рифмосплетённых строк:

- На розах блистанье росы новогодней прекрасно,

Любимая - лучшее творенье господне - прекрасна.

Жалеть ли минувшее, бранить ли его мудрецу?

Забудем вчерашнее! Ведь наше Сегодня - прекрасно…

Последовала небольшая пауза, лишь мелодично подавал звуки сетар, извлекаемые сильными руками музыканта. ЗатемГафиз снова запел:

- Мы источник веселья - и скорби рудник.

Мы вместилище скверны - и чистый родник.

Человек, словно в зеркале мир - многолик.

Он ничтожен - и он же безмерно велик!..

Снова была сделана пауза, после неё певец продолжил:

- Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало

Два главных правила запомни для начала:

Ты лучше голодай, чем что попало есть

И лучше будь один, чем вместе с кем попало…

Так Гафиз и пел дальше, делая музыкальные перерывы между четверостишиями:

- И старые, и юные умрут,

Чредой уйдут, побыв недолго тут.

Нам этот мир дается не навеки,

Уйдем и мы, и те, кто вслед придут…

И вот такое:

- Непостоянно все, что в мире есть,

К тому ж изъянов в том, что есть, не счесть.

Считай же сущим все, чего не видишь,

И призрачным все то, что видишь здесь.

Азван съел все пирожки, выпил весь чай, но задерживался, слушая певца. В конце концов решил прослушать ещё одно выступление:

- От безбожья до бога - мгновенье одно.

От нуля до итога - мгновенье одно.

Береги драгоценное это мгновенье:

Жизнь - ни мало ни много - мгновенье одно!

После этого тихо встал, а его место на тахте тут же было занято другим слушателем. Но сразу уйти он не смог, ибо услышал новые стихи, которые он слушал уже в отдалении и стоя, усилив свой слух с помощью заклинания:

- Я пришел к мудрецу и спросил у него:

"Что такое любовь? Он сказал "Ничего"

Но, я знаю, написано множество книг:

Вечность пишут одни, а другие – что миг...

То опалит огнем, то расплавит как снег,

Что такое любовь? "Это всё человек!"

И тогда я взглянул ему прямо в лицо,

Как тебя мне понять? "Ничего или все?"

Он сказал улыбнувшись: "Ты сам дал ответ!:

"Ничего или все!", - середины здесь нет!"

После этого повернулся и пошёл скорым шагом, вспоминая о прелестной Миляне, которая пребывает фактически в заключении в несокрушимом кристалле. Нужно идти к Змияду и вызволить её!..

Глава 16

Глава 16. «Книга мёртвых»

В последующие дни время от времени Азван выходил к ограде, за которой находился сад и дворец Анидака. Бросал внутрь свой магический посыл, который извещал его, что колдуна дома нет.

А раз уж он оказывался здесь, то Азван пользовался этим, дышал живительными ароматами цветущего кустарника, получая от этого немалое удовольствие, затем уходил.

Временами он практиковался в употреблении того или иного заклинания, которое не столь давно отзеркалил из памяти Шушлега.

В один из дней, который, возможно, мог оказаться последним из тех, что он провёл в Занзибаре, Азван оказался в бедном, но чистом квартале. У одного из домиков собралась толпа в пару десятков человек. Он уловил мысли, что там продавалось имущество какого-то недавно умершего старика. Родственников он не имел, денег у него оказалось мало, их не хватало даже на скромные похороны. Потому и вынесли его пожитки на продажу, дабы их мог купить любой желающий. Вырученные средства должны были пойти на погребение бедняка.

Азван был погружён в мысли заклинания обездвиживания, которым воспользовался против него Бародур в Азграде. Тогда он оказался не только парализованным волшебством, но и вынужден был подчиняться колдуну. Получалось, что заклинание не было односложным, а как бы составным. Юноша усиленно раздумывал над этим, пытаясь постичь сложную составную магическую формулу, но вдруг со стороны ощутил магическую эманацию. Принял её за направленную на него атаку, тут же выставил защиту. Чуть позже осознал, что природа той магии другая. Она исходила из-за спин собравшихся людей.

Приблизился к ним и понял, что эманацию источают свитки, оказавшиеся в скарбе покойного. Как раз их намеревался приобрести одутловатый толстяк в феске и просторных зелёных шароварах. Предложил сколько-то медных дирамов.

Азван выждал момент и огласил свою цену:

- Даю за все эти свитки серебряный дирам.

Все с удивлением посмотрели на молодого северянина, неожиданно включившегося в торг. Толстяк онемел, сглотнул слюну и гнусавым голосом выкрикнул:

- Серебряный и медный дирамы!

- Два серебряных дирама, - продолжил юноша.

Толстяк добавил медяк свыше, на что прозвучало:

- Три серебряных дирама.

Так и шло: толстяк повышал сумму на медный дирам, а Азван каждый раз прибавлял к оглашённой цене серебряный дирам.

А когда торг по его мнению слишком затянулся, он решительно произнёс:

- Даю за все свитки золотой дирам.

Присутствующие ахнули. Толстяк онемел, его лицо побагровело. Злыми глазами он посмотрел на соперника, отвернулся, выругался про себя, плюнул себе под ноги, повернулся и почти убежал, тряся немалым задом, напоминающий бараний курдюк.

Азван добавил к золотому дираму ещё и один медный за большой платок покойного, в который ему уложили все купленные свитки и с уважением передали новому владельцу.

По пути на постоялый двор Азван ощущал холодящую эманацию свитков, собственником коих он только что стал. С подобной он ещё не сталкивался и она сильно не нравилась ему, даже внутри у него родилась немалая опаска.

Уже в своей комнате юноша принялся разбирать свитки. Начал с самого крупного, который к тому же излучал наибольшую магию. И здесь юношу постигло сильнейшее разочарование: оказалось, что рукопись написана на языке, совершенно ему неведомом. Ни одно слово не являлось знакомым.