На протяжении всего столетия Габсбурги будут решительными, хотя и неожиданными, сторонниками женской власти. За некоторыми значительными исключениями, империя Габсбургов, которая в течение века распространилась от Средиземноморья до Ла-Манша, от великолепной Альгамбры до серых небес Антверпена, знала скорее женщин-регентов, чем правящих королев. Нидерланды перешли из рук правящей герцогини к практически непрерывной последовательности полномочных правительниц, каждая из которых была племянницей предшественницы, и это продолжалось 60 лет. Франция, великий соперник Габсбургов в Европе, придерживалась Салического закона, не позволявшего женщинам наследовать престол. Однако во Франции существовала устойчивая традиция правления женщин от имени отсутствующего мужа или несовершеннолетнего сына.
В начале этой эпохи Англия среди всех европейских держав была, наверное, наименее дружественна в отношении женщин. Страна не знала Салического закона; однако когда Генрих Тюдор стал королем Англии Генрихом VII, он присвоил себе кровные права двух женщин: своей матери Маргариты Бофорт и своей жены Елизаветы Йоркской. Похоже, никому, включая самих этих женщин, этот поступок не показался странным. Тем не менее именно в Англии женщина – Анна Болейн – привела страну к религиозной революции. Именно в Англии появилась женщина – дочь Анны Болейн, – которая станет, пожалуй, самой обожаемой королевой в английской истории.
Всё это послужило импульсом к созданию этой книги. Я написала о двух Елизаветах королевских кровей – Елизавете Йоркской и Елизавете I – и хочу дойти до конца: разобраться, какие уроки извлекла Англия за те 70 лет, когда смогла принять правящую королеву? (И, в качестве следствия, почему тогда прекратила эту практику?) Ответ, вероятно, находится в истории континентальной Европы.
Правительницы Европы признавали сестринские узы, преодолевающие государственные границы, а иной раз даже противоречившие интересам собственных стран. Они сознательно пользовались своим статусом женщин, чтобы вести дела по-другому. В 1529 году знаменитый «дамский» Камбрейский мир, прекращение длительной войны между Испанией и Францией, заключили Маргарита Австрийская, тетя и регент императора Габсбурга, с Луизой Савойской, матерью французского короля. Государи могли опасаться потерять честь при переговорах о мире, а (как писала Маргарита) «дамы прекрасно могут выступить вперед» в подобном предприятии.
Этот мир стал образцом, который будет давать о себе знать в течение всего столетия. В последующие десятилетия несколько раз предпринимались попытки, с разной степенью успешности, возродить идею «Дамского мира»[3]. За 16 лет до Камбре, накануне битвы при Флоддене, стоившей жизни ее мужу, королю Шотландии, Маргарита Тюдор хотела встретиться со своей невесткой Екатериной Арагонской, которая тогда правила Англией, пока ее муж Генрих VIII был в отъезде: «Если мы встретимся, кто знает, что может сделать Господь нашими руками?» Мария Стюарт тоже надеялась, что Англия и Шотландия смогут достичь прочного мира, если она и Елизавета Тюдор увидятся.
Линия наследования от матери к дочери, биологической или духовной, проходит как главная артерия через весь XVI век Европы. Отношения между женщинами образуют сложную сеть. Маргариту Австрийскую, дочь правящей герцогини Бургундской, ребенком отправили к французскому двору, где она попала под влияние могущественной Анны де Божё, а затем, подростком, ко двору Кастилии, там она стала невесткой Изабеллы и Екатерины Арагонской. Уже взрослой, Маргарита сама принимала участие в воспитании Анны Болейн.
Однако в последние десятилетия XVI века влиятельные женщины оказались совсем не в той обстановке, какую имели их предшественницы. Елизавета I, в конце нашей истории, поначалу имела много общего с Маргаритой Австрийской; но если Маргарита Австрийская к своим 20 годам пожила в четырех королевствах, то Елизавета Тюдор никогда не бывала за пределами собственной страны. Ни одна из них не имела детей, тем не менее Маргарита станет известной как La Grande Mère de I’Europe (бабушка Европы), а Елизавете больше нравилось называться королевой-девственницей.
Реформация разделила Европу и принесла этим женщинам известность более прочную, чем они завоевали бы в иных обстоятельствах. Эта книга зародилась, пусть я и не осознавала того, когда подростком прочла классическую работу Гаррета Маттингли «Разгром испанской Армады» (The Defeat of the Spanish Armada) и обратила внимание на его замечание, что к 1587-му, году казни Марии Стюарт, прошло уже 60 лет с начала формирования религиозных групп, борьбы старого с новым, «и всегда какими-то происками судьбы одну или другую группу, а зачастую и обе сплачивала и возглавляла женщина».
В так называемой гинократической дискуссии по поводу способности женщин управлять два писателя повлияли на политическое мышление своего времени в такой степени, что заслуживают особого упоминания. Один, разумеется, Никколо Макиавелли, чье сочинение «Государь» впервые неофициально распространилось в 1513 году. Вторая – Кристина де Пизан, франко-итальянская писательница и, по распространенному мнению, родоначальница феминизма: первая женщина, ставшая профессиональной писательницей. Ее произведение начала XV века «Книга о Граде женском» не утеряла своего значения к XVI столетию (и даже, наверное, к XXI), и доказательством этого послужит интерес к ней со стороны некоторых женщин в нашей истории. Анна де Божё и Луиза Савойская получили в наследство экземпляры работы Кристины, а трехтомный комплект издания Маргариты Австрийской перейдет к ее племяннице Марии Австрийской. Анна Бретонская и Маргарита Австрийская, кроме того, имели наборы гобеленов на сюжеты из «Града женщин», как и Елизавета Тюдор. Прекрасно зная о церковном изображении женщин как слабых и, по существу, не заслуживающих доверия дочерей Евы, Кристина вкладывает в уста Правосудия отповедь «некоторым авторам», которые «сильно порицают женщин», подчеркивая, что «редко встретишь хулу женщинам в житиях святых и словах Иисуса Христа и его апостолов», вопреки всем высказываниям последующих слуг Христовых.
Макиавелли, изобразивший непостоянную Фортуну в виде женщины, рассматривал войну как первостепенную задачу и удовольствие государя. Эталон добродетельного правителя Кристины, напротив, приглушал роль государя как военачальника (практическую сложность для правительницы, не говоря уж о прирожденных миролюбивых устремлениях) и подчеркивал «благоразумие», которое, в концепции Аристотеля, является основой всех остальных достоинств. Благоразумие – добродетель, характерная для большинства описанных в «Граде женском» женщин, которые успешно правили народами и странами и в древности, и в более близкой истории Франции.
Непрерывность опыта – повторение лейтмотивов и идей на протяжении всего столетия – своего рода тема этой книги. С большинством из них вы познакомитесь в процессе повествования, но один из них настолько настойчив, что требует отдельного разговора: вопрос о том, как часто обсуждения облеченных властью женщин сосредотачивались на физических возможностях их тела. Каждая из этих женщин докажет, что ее роль выходит за рамки обычной функции супруги производить наследников, однако история изобилует спорами о девственности и способности родить, о том, что женщин легче всего обидеть сомнениями в их целомудрии и желанности. Обсуждаются и такие догматические вопросы, как разделение тела государя на физическое и политическое и то, является ли это достаточным основанием возможности женского правления. Возможно, именно эта мысль стоит за словами Елизаветы I в ее знаменитой речи в Тилбури: «Я знаю, что имею тело слабой женщины, но у меня сердце и характер короля…»
