- Так что, не будете?
-…
-…
В темноте комнаты, едва подсвечиваемой оранжевым дрожанием угольев в печи, послышалась возня, и за столом у окна появились два тёмных силуэта: высокий угловатый и низенький толстенький. Разделся звон посуды, хлопнула пробка. Взвыл за окном ветер, дёрнул ставни, и, сердитый, улетел прочь, петь над ночными равнинами. В комнате было тихо-тихо: мышей недавно выгоняли отсюда морозом, новые пока не набежали, домовой давным-давно дрых в своём голбце и лишь печка тихонько потрескивала, да гудела тяга в широкой трубе.
- …Ну, давайте. На сон грядущий.
- М-м-м-м, хорошо!.. Держите, кстати: у меня тут пара галет.
- Спасибо... А вы что, правда в войну артиллеристом были?
- Сперва связистом. Но меня оттуда попёрли. Наш ротмистр – дядька суровейшего нраву, но не без юмора – ржал как сивый мерин и говорил: «Фигаро этот ну вот просто уникальная личность, чтоб мне провалиться! Нужно, понимаешь, провод тянуть вперёд, а как только снаряд бахнет, так он его взад тянет! Словно по волшебству на месте разворачивается, и здрасте!» А я что? Я ничего, всё так и было. Молодой был, зелёный. Взрывов боялся до одури. Оно, вроде, и не хочешь, а всё равно на пузе назад ползёшь. В общем, отправили меня в артиллерию: мол, привыкай к «бабахам». И вот там я, неожиданно для себя, прижился. Пушки, снаряды, расчёты – как-то вот мне сразу оно по душе легло. Воевали так: так: пальнёшь по координатам, залезешь в блиндаж и ждёшь, пока немецкая контрбатарейка отработает. Чаю выпьешь – ага, стихло! – и наружу. Пушки, значит, раскапывать. Королевские орудия какие были? Ого какие! Рядом с таким фугас рванёт, а ему хоть бы хны – только землёй закидает, главное, ящики снарядные в укрытии держать. Не служба, а песня!.. А вам, Артур, пора бы и появиться. Сколько можно делать вид, что вас здесь нет.
В темноте слабо засветился ещё один силуэт: полупрозрачный и бородатый.
- Вы, Фигаро, прекрасно знаете, что я никоим образом не могу покинуть Орб на вашем пальце. Даже когда я, так сказать, в отъезде, то я всё равно тут. И прежде чем вы начнёте полоскать мне голову своими претензиями по поводу Лудо, я сразу скажу, что сам факт того, что Луи де Фрикассо действительно был, так сказать, продуктом старых разработок Квадриптиха ровным счётом ничего не меняет. Это не важно, если коротко.
- Если это не важно, то тем более могли бы рассказать. И хватит уже использовать слово «Квадриптих». А то у вас если мир спасли, то это Артур-Зигфрид, а если почти угробили, так это Квадриптих. Размазываете ответственность.
- Не «размазываете», а «размываете». Но вы правы. – В темноте послышался вздох. – Не стану оправдываться – не дождётесь, скажу лишь, что работа планетарным завхозом накладывает на психику свой отпечаток. Вот поуправляете миром сотню-другую лет, а там поговорим.
- Но про Лудо вы же расскажете?
- А куда деваться? Вы же у меня теперь с ушей не слезете, пока не расскажу… Вот князь, вот прохвост! Свистнул, значит, документы из Белой Башни. А те придурки их, конечно же, не уничтожили. Ну да, можно было догадаться... Но князь! Уважаю! Может, нам в своё время так и стоило поступить: забраться в какую-нибудь глушь, заниматься наукой, а управление передать тем, кто этого хотел. Они бы там, в Башне, плели интриги, строили заговоры, я бы этих деятелей вешал по паре штук в год, и все были бы счастливы... Нет, господа, никогда, повторяю: никогда не связывайтесь с управлением миром. И святый Эфир вас упаси начать внедрять какие-нибудь социальные программы. Я был уже не молод, но всё ещё глуп; в те далёкие ностальгические времена возраст пришёл ко мне один, а не в компании мозгов, увы... Э-э-эх! Лудо из Локсли... Даже не знаю, с чего начать... Наверное, с тех золотых времён, когда ваш покорный слуга сотоварищи уже не надеялся построить утопию, но ещё планировал что-то изменить к лучшему, а моя научная когорта не боялась смотреть на вещи широко. Во время одного довольно скучного заседания – все интересные истории начинаются скучно, иначе им бы просто не дали стать интересными – мне пришла в голову одна идея. Точнее, даже не так: у меня наконец-то получилось чётко сформулировать ряд идей, вертевшихся в моей башке уже довольно давно...
** * **
-… и, таким образом, общий показатель успешных транзакций в сети составил, примерно, ноль-сорок три, что меньше ожидаемого, но больше прогнозируемого нашими специалистами…
Мерлин кивнул, и с умным видом нарисовал в блокноте чёртика. Он не злился на докладчика: отчёты Отдела статистики и не должны быть интересными, но сам по себе отчёт предназначался, скорее, для остальных сидящих в зале. Сам он прочтёт все это потом – тезисно, собранное в аккуратной папочке.
Он щелкнул плунжером авторучки, глубоко вдохнул свежий прохладный воздух и прикрыл от удовольствия глаза. Мерлин любил Башню, любил её стерильные белые стены, мягкий свет, приглушенное сияние острых углов и блеск невидимых потолков, казалось, улетающих в бесконечную высоту, а особенно – предупредительную услужливость этого сложного устройства. Вот, например, Зал совета: при необходимости он без труда вмещал в себя всех двухсот дармоедов – первых колдунов Высшего совета Квадриптиха, а мог, вот как сейчас, сжаться до небольшой аудитории на тридцать человек Научной когорты. Здесь не нужно было повышать голос: докладчика без труда слышали все, от местных кресел не болела спина, а широкие диванчики с левитирующими перед ними пюпитрами для бумаг создавали ощущение какого-то совершенно домашнего уюта.
Мерлин покосился на Седрика Бруне, который, жуя пончик, сосредоточенно водил пальцем по строчкам огромного фолианта «Теоретической квазиматематики» и тихонько поцокал языком: старый трудяга не обращал никакого внимания на происходящее в зале. С Бруне они поговорили ещё вчера вечером; Первый Зам хмыкнул, кивнул и тут же принялся задавать вопросы: сколько, чего, когда, где и так далее. Моральные дилеммы Седрика никогда не волновали; ему было важно знать, какие ресурсы будут выделены под проект.
«Мне бы троих таких, как Бруне… А лучше четверых. Но я зарёкся копировать людей после того случая с Морганой... Так что, увы, придется мыть мозги Когорте. Уилсон? Да, определённо да. Поартачится, поноет, но согласится. Уорден? Дохлый номер. Впрочем, его заменит Бруне, тому не впервой работать за двоих. Да, он не силён в эфирном скрининге, но я ему помогу. А вот Вильштейн… Тут будут проблемы. Впрочем, плевать. Я слишком гоню лошадей. Как всегда: пришла в голову идея, которая кажется гениальной, и всё, попал старый дурак. Успокойся, расслабься. Ты уже давно не подросток»
- Ладно, – Мерлин постучал ручкой по столу, – спасибо, Луиджи. Общая картина понятна. Что у нас там у Отдела социального моделирования?
- О, – Антон Карнеги встал с кресла и церемонно поклонился, – у нас много чего. Разрешите?
- Валяй. – Мерлин вздохнул. – Антон был нормальным парнем, но с тяжёлым канцелярским заскоком; не было никакой возможности приучить его зачитывать доклад сидя, или начинать без отмашки. – Мы все внимательно слушаем.
- Благодарю. – Низенький колдун аккуратно расправил пушистое жабо на шее, прилизал пальцем непослушную прядку (единственную на лысеющей голове), послюнил палец и зашелестел страницами. – Итак, по проекту «Ты мне, я тебе» всё то же самое.
- Никакого прогресса?
- Ну, смотря что считать прогрессом. Изначально идея, как вы помните, казалась перспективной: общество, в котором работает принцип мгновенной возвратной связи. Ударь ближнего по голове, и у тебя у самого выскочит шишка. Застрели его, и сам упадёшь замертво. И наоборот: положительные эмоции возвращаются дарителю двукратно усиленные. Мазохистов, которые получали бы удовольствие от причинения ближнему боли мы убрали сразу же. Не потому что они как-то влияли на выборку, а потому что логический распределяющий блок начинало глючить.
