Будущий следователь научился читать в пять лет, и уже в семь, перечитав весь скудный запас детских книжек в доме, переключился на научные журналы. Он, конечно, не мог понять хитрых схем и чертежей на их страницах, но они будили воображение, а написанные живым интересным языком статьи проглатывались на ура. Однажды (было лето, а, стало быть, каникулы, которые двенадцатилетний Фигаро, как обычно проводил в отцовском доме) он прочитал длинную и довольно-таки занудную статью одного известного палеонтолога, разносящего в пух и перья теорию другого, не менее известного палеонтолога (тот утверждал, что драконы попирали своими лапами землю за миллионы лет до человека). Вкратце, статья была о том, что отличить скелет дракона от скелета ископаемого ящера довольно-таки просто, поэтому… (далее шла специализированная муть, в которую Фигаро не углублялся).

Его заинтересовали не драконы – кому вообще интересны драконы? – а трилобиты, аммониты, а, главное – белемниты, те самые «чёртовы пальцы», которые широко использовались в народном колдовстве, и которые он часто находил на морском берегу у песчаных скал. Сама мысль о том, что этим серым «карандашам» на самом деле сотня с хвостиком миллионов лет захватывала дух. Не было ещё человека на Земле, не было гор, у подножья которых стоял городишко, в котором жила семья будущего следователя, а эти существа уже бултыхались в водах первобытного океана. И теперь их используют в зельях для лечения язвы желудка!

На следующий день Фигаро отправился к морю. Недавно прошёл дождь, и большие меловые пласты отвалились от невысоких круч у воды. Он подвернул штаны, зашёл по колено в воду, и долго, затаив дыхание, выкапывал из песка останки доисторических тварей: ажурные раковины аммонитов, ребристые отпечатки трилобитов, других существ, названия которых он не запомнил, и, конечно же, «чёртовы пальцы». Держать в руках такую древность, которая просто валялась под ногами – это было завораживающе. Он чуть не дал себе торжественную клятву стать палеонтологом, если бы другая торжественная клятва – стать инквизитором – уже не связывала его по рукам и ногам.

Примерно то же самое сделал сейчас снежный лев: протянулся сквозь Фигаро и нырнул куда-то в такую бездну геологических слоёв, о существовании которых следователь даже не догадывался.

Сознание Фигаро было искрой, ярко горящей на верхушке высокой горы. Сама гора состояла из невероятного количества костей; это была память тех, кто приходил до него. Предки следователя, их близкие и дальние родичи, вовсе незнакомые ему люди – на определённой «глубине» всё сливалось воедино. В этом пласте была память; прошлые жизни прошлых тысячелетий хранились в ней словно окаменелости, и всё это вместе формировало костяк личности Фигаро – то, что он поначалу принял за гору. Эту «гору», собственно, и изучал сейчас снежный лев.

У искры, сиявшей на вершине этой горы условных черепов, было два пути: она могла отцвести и стать частью того перегноя из которого выросли бы потом новые искры – так жизнь жила себя через смерть, постоянно обновляясь. Собственно, этот процесс никогда не прерывался; смерть наступала ежесекундно, но туда Фигаро смотреть боялся – это было слишком головокружительно. Вторым вариантом для искры – это случалось крайне редко, но, всё же, оставалось возможным – было оторваться от горы, частью которой она была, и взлететь вверх, туда, где в вышине сияли мириады звёзд.

И каждая звезда, холодея от благоговейного ужаса, понял следователь, была, на самом деле, глазом. Один из таких глаз сейчас просвечивал его насквозь, однако там, в бескрайней вышине их сияло бессчётное множество, но, к счастью, большая часть глаз принадлежала существам настолько далёким от человека, как он сам был далёк от инфузории, и по этой причине взор этих созданий на следователе вообще не задерживался.

Вселенная оказалась не просто обитаема; в ней буквально не было пустого места. Но она также не имела пределов, а сами обитатели, отблески чьих присутствий только что заметил следователь, были слишком самодостаточны. Они могли всё, и поэтому ничего не делали, были бессмертны, и поэтому ни к чему не стремились. Каждый из них был бесконечно одинок, как может быть одиноко лишь божество, но волновал ли их этот факт, Фигаро так не понял. Возможно, «волнение», это слишком человеческое, подумал он.

- Да, – сказал внезапно кто-то, – так и есть. И именно туда собираемся мы. Мне даже как-то грустно из-за этого. Хотя, наверно, я должен радоваться.

Фигаро, наконец, понял, что говорит снежный лев. Просто это не сразу становилось очевидным: его соратники буквально заталкивали в голову следователя концепции и мыслеформы, а этот просто говорил – обычными «словами в уши» – пусть даже его пасть при этом и не двигалась.

- Вы кто вообще такие? – выдохнул Фигаро. Он тут же подумал, что это не совсем тот вопрос, который он хотел задать, но, опять-таки, а какой хотел? С этим следователь, увы, пока не определился – уж слишком безумной выглядела вся эта ситуация.

- Мы? – Снежный лев пожал плечами (это движение вышло у него почти человеческим) – Эксперимент ваших ссыльных колдунов. Но мы, в общем, не в претензии: до того, как они на нас наткнулись, мы были чем-то вроде мантикор, что живут в песках Африки. Высокоразвитыми животными.

- А колдуны, значит…

- Колдуны, коротко говоря, очень сильно подтолкнули нашу ментальную эволюцию. Именно ментальную: наши тела не сильно-то изменились. Но вот когнитивные функции стали развиваться по экспоненте. Зачем они это сделали? Какие-то опыты на стыке колдовства, алхимии и биологии. Но, по сути, это то же самое праздное любопытство, которое заставляет ребёнка сжигать лупой муравья. Как я уже говорил, мы не в обиде. Но и не скачем от восторга. Обрести разум, на самом деле, такое себе удовольствие. На любителя.

- Ага! – Тут до Фигаро, наконец, стало понемногу доходить. – А потом вас нашёл Харт.

- Совершенно верно. Харт и его отряд. Мы стали для них просто добычей. И ничего не могли им противопоставить. Сам ведь понимаешь: крылья, когти… Главное – калибр винтовки.

- А Сайрус с Тиккером…

- Когда отряд Харта пришёл в третий раз, мы уже развили телепатические способности. С Хартом нам связаться не удалось – он вообще удивительно малочувствителен для подобного рода воздействий. Но с Сайрусом получилось. Я объяснил ему что мы – разумные существа, и попросил нас не убивать. Тогда мне было сложно общаться с людьми, но, кажется, колдун сообразил, что к чему. На четвёртую охоту он пробовал испортить трапперу оружие и всё такое. Причём ему помогал этот усатый. Тиккер. Похоже, колдун рассказал ему о том, кто мы на самом деле такие. Что мы такие же, как и они. Всё равно вышло не очень: отряд Харта забрал ещё двоих наших. Ну а теперь уже без разницы. Причинить вред нам на нашем текущем уровне развития, боюсь, не получится.

- И что вы собираетесь делать теперь?

- С вами или вообще?

- Вообще. – Вежливо ответил следователь.

- Уйдём. Покинем вашу планету и ваш мир. Нам больше нечего здесь делать. Но…

- В твоём голосе что-то маловато энтузиазма. – Следователь заёрзал. – И можно, пожалуйста, снять эти невидимые верёвки?

Сила сдерживающая его исчезла, и Фигаро рухнул вниз. Правда, недалеко: под ним тут же организовался невидимый, но прочный пол.

- Пожалуйста… Да, ты прав, следователь Фигаро. Мне не особо хочется уходить. Проблема в том, что каждую минуту я всё больше забываю про «хочется». Моё сознание меняется слишком быстро. Человеческих – или близких к ним – желаний у нас нет давно. Информация? Нам доступны все существующие знания. Сила? Мы можем свернуть вашу вселенную в точку. Но… – Снежный лев вздохнул. – Я очень мало был сам собой, Фигаро. Неделя детства, три недели отрочества, потом я стал взрослым. Теперь же моё сознание теряет границы, но вместе с ним исчезаю и я сам. Ну, в смысле, как личность. Невелика потеря, на самом деле, но как-то грустно. Знаешь, как попасть в университет минуя школу… Хотя да: хреновое сравнение. Тебе в школе не особо нравилось. В общем, как будто ты с огромной скоростью едешь в столичной «подвеске»: просто не успеваешь насладиться видами. Или как путешествие через блиц-треккер: «а что ты видел по дороге?». Да ничего не видел, блин. Не успел рассмотреть.