Отец, помолчав, сказал:
— В общем, все это, конечно, свинство. Но президент обещает провести закон о равноправии негров с белыми. Вы, наверное, знаете...
Гриффин склонил голову набок, сказал:
— Есть решение правительства, чтобы детям негров разрешили учиться в одних школах с детьми белых. Вы знаете, как оно выполняется?
Он не договорил. Открытая машина с несколькими парнями притормозила возле них, и один пьяным голосом закричал:
— Эй, ребята, поехали с нами в Новый Орлеан.
— А что там?
— Повеселимся. Черномазые нос задирать стали...
— Нам не по пути, — сказал мистер Дюперо.
Незнакомцы проехали, выкрикивая нелестные слова по адресу оставшихся.
Гриффин стал прощаться:
— Пожалуй, я поеду... в Новый Орлеан.
Они распрощались.
Позже Терри случайно узнала, что Джон Гриффин — писатель, и обо всем, что с ним произошло, когда он изменил цвет кожи, он рассказал в книге.
В тот день Дюперо решили не ехать дальше: Рене раскапризничалась — ей, видимо, нездоровилось.
Семья без приключений добралась до ближайшего городка Атланта. В пустынном холле второго этажа гостиницы работал телевизор. Было около девяти часов утра. Шел фильм. Терри и Брайен остановились посмотреть.
На экране кто-то мчался на лошади, отстреливаясь, кого-то душили. Вот один из героев занес нож...
— Терри! Брайен! Пойдемте! — позвала мама.
— Мамочка, можно, мы посмотрим еще? — взмолилась Терри. —Мы так давно не были в кино…
— Хорошо, но сначала умойтесь. Брайен пусть сходит в аптеку.
Когда Терри примчалась в холл, телевизор по-прежнему работал. Терри примостилась на подоконнике открытого окна, но кино уже кончилось. Только диктор непрерывно оповещал:
— Сейчас мы начнем передачу из Нового Орлеана. Наши телекамеры уже на месте. Внимание! Включаем Новый Орлеан.
Тотчас же в холл ворвались нечеловеческий, жуткий вой, визг, вопли. На экране телевизора бесновалась толпа белых. Видны были искаженные злобой лица, разодранные в диком крике рты. Операторы повернули камеру, и телезрители увидели ту, против которой была направлена ярость толпы, — крошечную негритянскую девочку с косичками. В одной руке она держала портфель, в другой — букетик осенних цветов.
Толпа, размахивая палками и кулаками, преграждала ей путь. Диктор пояснил, что все это происходит перед одной из школ Нового Орлеана. Что в толпе те, кто не хочет допустить обучение детей белых и негров в одной школе, хотя суд разрешил это. Она — одна из четырех негритянских девочек, которые решились пойти в школу для белых. Полицейские едва сдерживали толпу. В девочку полетели комья грязи и плевки. В ее удивленных, широко раскрытых глазах мелькнул ужас.
Ее окружили полицейские и повели сквозь толпу к школе. Она была так мала, что едва доставала головой до пояса офицера, который держал ее за руку. Ступеньки лестницы, ведущие к дверям,
оказались высокими для нее, и она поднималась по ним боком, как это делают маленькие дети. На мгновение обернулась, и зрители снова увидели в ее заплаканных глазах ужас и немой вопрос: «За что? Что я им сделала?»
Терри поежилась: зачем девочка продолжает ходить в эту школу, если ей страшно?.. Очень нужно переживать! Терри подумала, что ни за что не стала бы себя так мучить...
Диктор, заканчивая передачу, говорил с экрана:
— Как бы там ни было и что бы ни утверждали коммунисты, у нас в Америке каждому предоставлена полная свобода...
Тут же выскочила певица и запела песенку о том, что, если хочешь иметь белоснежную кожу, покупай мыло только фирмы «Крусто». Началась реклама. Терри спрыгнула с подоконника. Внизу послышались мальчишечьи голоса. Терри прислушалась.
— Эй, Джо, чего ты опаздываешь?
— Телевизор смотрел. Пошли?
— Сейчас! У меня шнурок лопнул на кедах, надо перевязать.
— А ты не опоздал?
— На второй урок пойду. Обойдется.
— Я тоже скоро буду ходить в твою школу, — сказал тот, кого звали Джо.
— Ну да?! Ох, и шуму будет... Но ничего, я с тобой, ты не бойся, — сказал второй.
— Я и не боюсь, — ответил Джо. — Сейчас по телевизору показывали совсем маленькую второклашку. Она год уже ходит… И я тоже докажу...
— Вот проклятый шнурок, — сказал второй мальчик. — Рвется и рвется.
— Давай помогу, — сказал Джо.
— Ничего, я сам, только дай нож.
— На.
Оба молчали. Потом Джо сказал:
— У меня двоюродная сестра в Литл-Роке тоже второй год пошла в школу для белых. Этим летом я у них был. Ее зовут Минниджен Браун. Она мне свой дневник показывала. Там такое записано...
— Что?
— Один белый мальчишка из того класса, куда ее посадили, в столовой вылил горячий суп ей на голову. Она чуть не сошла с ума от боли. А многие девчонки называли ее «черной обезьяной» и все время смеялись...
— Того мальчишку наказали?
— Ничего ему не сделали...
— Я бы ему выдал — будь здоров!
— Я теперь всех белых ненавижу!! Кроме тебя, — сказал глуховатым голосом Джо.
— А мой отец уважает твоего отца. Он говорит, нельзя о людях судить по цвету кожи...
— Мой тоже так говорит, а я все равно ненавижу белых. Они же все завистливые, нахальные, вредные, как... гангстеры!
— Да нет, Джо, вот увидишь, у нас в классе еще есть несколько сто́ящих парней, — словно оправдываясь, сказал второй.
— Увидишь, как они в кусты спрячутся, если меня приведут в ваш класс. Ну, готово у тебя? — все еще раздраженно спросил Джо.
— Пошли!
Терри тотчас перевесилась через подоконник, но успела заметить только спины двух мальчиков, судя по росту, лет двенадцати, и их головы — пепельно-черную и рыжую.
Терри понеслась вниз по лестнице, выскочила на улицу. Ей так хотелось увидеть лица этих ребят, что она бегом пустилась за ними. Догнав, прошла мимо, словно торопясь, и собиралась оглянуться, когда чуть впереди из дверей кафе на улицу с криками и руганью вытолкнули двух негритянских девушек. Вслед выскочил здоровенный детина с багровым лицом и заорал, брызгая слюной им в лицо:
— Что, равенства захотели?! Это читали? — Он ткнул толстым пальцем в табличку на дверях кафе: — «Только для белых!»
Вокруг собралась толпа гогочущих парней и раскрашенных девиц. Кто-то крикнул:
— Оставь им отметину, приятель, чтоб не лезли, куда не следует.
Подошли два дюжих полицейских.
— Эти, что ли, хулиганят? — спросил один, указывая на негритянок. Не дожидаясь подтверждения, под улюлюканье толпы полицейские потащили девушек за собой.
Из кафе, видимо преодолев чье-то сопротивление, выбежала белая девушка, бросилась к полицейским с криком:
— Вы не смеете их бить! Они ничего дурного не сделали!
— Ты что? Коммунистическую агитацию разводить будешь?
— Эй, Майкл, чего ты с ней разболтался? Захвати и ее. Там разберемся.
Верзила полицейский, которого звали Майкл, грубо скрутил девушке руки и скомандовал:
— Иди вперед!
Вблизи послышался мерный топот многих десятков ног. Толпа зевак насторожилась. Кто-то удивленно и испуганно вскрикнул:
— Гляди, гляди!
Терри оглянулась. К ним приближались, шагая по пять человек в ряд, человек сорок негров и белых. Они несли плакаты: «Негры такие же граждане Америки, как и белые!», «За подлинную свободу!», «Нет — расовой дискриминации!»
От колонны демонстрантов отделились несколько негров и белый. Все они были одеты в старую военную форму, на груди у них были прикреплены ордена и медали. Такие же Терри видела у отца, и мама очень гордилась ими: отец получил их, когда воевал против фашистов. Бывшие фронтовики подошли к полицейским. Белый сказал сдержанно:
— Отпустите их. Мы их знаем. Они ничего плохого не могли сделать.
— Проходи, проходи, — сказал злобно верзила.
Но демонстранты окружили их и освободили девушек. Терри видела, как полицейский Майкл выхватил пистолет, но его выбили у него из рук.
