– Да ну тебя, – беззлобно отмахнулась Тшера.

«А ночи с ним и правда были лучшими».

– С тобою я провёл лучшие мои ночи, Шерай, – Астервейг стоял позади, и Тшера свежетатуированными плечами чувствовала жар его ладоней, лежащих на спинке её стула, – ведь ты пьянишь, как разогретое пряное вино.

Наставник сделал гнетущую паузу, но она всё равно не могла усугубить производимого впечатления – его вкрадчивый бархатистый голос с садистским безразличием, словно тупым ножом, неспешно вырезал Тшере нутро, а та сидела, подобна ледяному изваянию.

– Но разве это повод для особого отношения? Для меня и все ученики, и все Вассалы равноценны, и ты это знала. В целях проверки я мог усложнить задачу любому из вас, и то, что происходит между нами по ночам, вовсе не гарантия ни твоей неприкосновенности, ни особого к тебе отношения. У тебя нет никакого морального права в чём-то меня упрекать. В конце концов, в жизни бой не всегда оказывается честным, верно?

«Верно. В жизни вероломство совершает тот, кому веришь. На то оно и вероломство».

– Сколько раз я учил вас не доверять никому, кроме собственных Йамаранов? – продолжал Астервейг. – Опасно полагаться на людей, особенно тех, с кем тебя связывают плотские утехи, Шерай. Тебя подвёл не я, а собственная неосмотрительность. Потеря бдительности – твоя вина, не моя.

Она почувствовала, как он чуть склонился к её уху, и ещё больше окаменела. Её сухая отстранённость, кажется, дурно влияла на нервы Астервейга, потому что он отошёл от стула и сделал круг по кабинету – неспешно, будто прогуливаясь по саду. Когда он вновь заговорил, голос его звучал с привычной прохладой отшлифованной гранитной плиты.

– Я бы никогда так не подставился, особенно перед итоговым испытанием, когда ловушки от соперников или проверки от наставников могут таиться в любых, даже самых безобидных вещах.

«Когда ты решил сыграть на мою шкуру ради собственного азарта и тщеславия? До того, как раздевичил, или уже после? Сначала поспорил, что я справлюсь, а потом повысил ставки, добавив, что справлюсь даже в нечеловечески жёстких условиях?»

– Но я сужу с высоты своих прожитых лет, забывая о твоём возрасте. Спишем глупость на твою юность, Шерай. Надеюсь, одного урока окажется достаточно, чтобы ты сделала выводы.

Он замолчал, ожидая ответа, но Тшера хранила тишину непозволительно долго – настолько, что Астервейг обошёл стул и задрал её подбородок, чтобы заглянуть в лицо. Глубокие, только что зашитые царапины на челюсти и губе отозвались отрезвляющей болью, и глаза цвета падевого мёда глянули на Астервейга ожесточённо и цинично.

– Не беспокойся, наставник. Не беспокойся. Урок я вынесла.

Он одобрительно кивнул, выпустив её подбородок.

Тшера поднялась со стула, но у дверей Астервейг её окликнул.

– Всё-таки я не ошибся в тебе, Шерай.

«Ну хоть один из нас не ошибся в другом…»

– Ты досадно сглупила, но даже в тех условиях справилась, а твои братья по оружию, пусть здоровые и полные сил, справились не все. Я знал, что ты не подведёшь.

– Именно поэтому не остановил испытания, бросив меня, чтоб добили? – «Именно поэтому рискнул поспорить, что я вывезу, даже полудохлая? Так важно для тебя обойти нагу́ра[4], побери Неименуемый ваше вечное ме́рение?»

– Не преувеличивай, Шерай. Ты справилась. Учитывая обстоятельства, тебе была необходима полная победа, а останови я бой, ты бы не довела его до конца и не получила бы достаточный балл.

«Учитывая твою подлость и то, что, остановив бой, ты бы проспорил нагуру…»

– Я горжусь тобой, Шерай. Приходи после полуночи, я поздравлю тебя с вступлением в Чёрное Братство. Уж мне ли не знать, как велико вожделение после такого славного боя!

«Уж мне ли не знать твоё́ вожделение! Не его ли утоление утверждает для тебя твою полновесность?»

– Бой и правда вышел славным, ты прав, наставник. – Верхняя губа Тшеры покривилась в подобии улыбки, швы на разорванном её краешке болезненно натянулись. – Но высота твоих прожитых лет столь значительна, что поздравить меня должным образом ты вряд ли сумеешь. Тут нужен кто-то, не поистративший ни выносливости, ни твёрдости. Кто-то типа нагура…

Лицо Астервейга не изменилось – для этого он слишком хорошо владел собой, но взгляд полыхнул бессильной яростью, а пальцы конвульсивно сжались в кулак, будто он хотел ударить Тшеру по лицу, но последнее доказало бы его уязвлённость, а наставник этого допустить не мог.

«А ты думал, бой всегда оказывается честным?»

И Тшера вышла вон, бесшумно прикрыв за собой тяжёлую дверь.

***

– Южанка? – удивился Дракон. Спешившись, он подошёл почти вплотную к Тшере, смерив её взглядом сквозь недобрый прищур.

Тшера до времени ресницы опускала, но статность фигуры, резкость черт в общем-то красивого лица Дракона и богатство заплетённой в мелкие косички тёмной гривы оценить успела.

«Что ж ты такой ладный – да так хулиганишь?»

– Скажешь, нехороша? – спросил староста.

– Хороша, – согласился Дракон. Он прибыл со своими йотарами уже в достаточном подпитии, и это играло Тшере на руку. – Но откуда в Талуни южная кровь?

– Так она не местная, – отвечал заранее наученный староста. – Особливо для тебя куплена за четыре кошеля золотом.

Дракон цыкнул зубом, всё не сводя с Тшеры масленых глаз.

– Сто́ит, как породистый кавьял! – протянул он. – А за работорговлю вешают.

– Так она не в рабстве, а по найму.

– Сама ко мне идти согласилась? – удивился Дракон. – Кто ж ты такая? Девки талуньские на сопли да вопли исходят, а ты сама идёшь? Знаешь хоть, что будет, когда я с тобой в комнате закроюсь?

«Я-то знаю, а про тебя не скажешь».

Тшера махнула ресницами изящно и медленно, с достоинством. Посмотрела прямо в сощуренные драконьи глаза томно и загадочно.

– Я ублажница, йотар. – Её голос звучал золотым восточным маслом, без привычной хрипотцы пыльных дорог и придорожных колючек, а рука незаметно для остальных – но не для вмиг отвердевшего дракона – скользнула меж его бёдер. – Моё ремесло мне ведомо, а ты, готова спорить, с подобными мне искусницами ещё дел не ладил.

Дракон кашлянул, отступил на шаг, похотливо улыбнулся одним уголком губ.

– Вы схитрили, маиры, – бросил он старосте с сыновьями, – сегодня у вас сладилось. Но в срок дани я вернусь за новой девкой, ублажница долго меня не займёт.

– Погоди загадывать, йотар, – обольстительно улыбнулась Тшера, – может, ещё сговоримся с тобой, и не захочешь ты новой девки. Я для тебя особенное затею, такого никто не исполнит, вовек не забудешь! – «Ведь и не вру».

В просторной спальне, добрую часть которой занимало ложе, драконовы слуги уже засветили огонь, подготовили кувшины с вином и с водой и тяжёлый засов, который хрупкими девичьими руками не вмиг подымешь, а вот сам Дракон справлялся с ним без усилий.

– Я знаю, ты привык брать силой, – елейно протянула Тшера, оставшись с йотаром наедине. – Но позволь мне уважить тебя своим мастерством. Не торопись, в спешке нет наслаждения.

– Искусности обученной ублажницы? – ухмыльнулся Дракон.

Тшера прищурилась в манящей улыбке, легонько подтолкнула его к кровати, а сама отступила, мягко качнув бёдрами.

– Я постигала своё ремесло в повиновении у лучших мастеров.

Она продолжила неспешно двигаться. Танцевать она не умела и сейчас делала то же самое, что на тренировках с Йамаранами, только гораздо медленней. Выходило, судя по пламенеюще-голодному взгляду Дракона, искусительно.

«Давай-давай, нагуливай аппетит».

Дракон взял вина и присел на кровать, широко расставил ноги, продолжая следить за ней сквозь оценивающий прищур.

– Поверь мне, йотар, – Тшера медленной змеёй скользила в причудливом танце, переливаясь золотом в отблесках пламени, дурманя не хуже вина, – такие плотские утехи тебе и не снились. – «Ни в одном кошмаре».