Старшего звали Рустем, младшего Михаил. Рустем заехал за религиозный экстремизм. Миша по «народной статье» – наркотики.

      Я внимательно наблюдал за ними, лёжа на своих нижних нарах с книгой в руках.

Михаил сразу залез наверх, не произнося ни одного слова, смотрел на всех и всё происходившее молча. Рустем же долго ковырялся в своих вещях, пытался их разложить и развесить. Поняв, что условий для этого нет, бросил эту затею, усевшись на нары и сложив руки.

– Мне надо будет делать намаз пять раз в день. Может, вы знаете, как мне здесь найти ориентир на Мекку? – очень мягко, по-братски, спросил он.

      Я этого не знал, и мы вместе стали размышлять над этим. Совместными рассуждениями мы нашли эту сторону. Он вымыл свои части тела, постелил тюремную простыню на грязный пол и начал намаз. Меня это не удивило, молитва важнее места, в котором находится человек. Человек собой, своей молитвой может освятить и очистить любое, даже самое грязное пространство. Я впервые видел вблизи молитвы мусульманина, движения, позу, слышал негромкие слова, понимал важность, молчаливо созерцая за новым сокамерником. Мне было мирно и спокойно, надеялся, что мой опыт и опыт этого человека не даст нам возможности скатиться в религиозные споры о правильности и чистоте своей религии. Я этого не хотел точно.

      Намаз закончен, и Рустем молча сел за стол. Мы долго молчали. Я делал вид, что читаю, он в задумчивости осматривал камеру, меня, временами погружаясь как будто в глубокую медитацию. Что происходило с ним, его душой мне было понятно. Я не хотел ему мешать, быть с Богом и собой. Он был скромно одет, как-то даже не по-современному. Я понимал, что важности к вещам и ко всему этому у него нет, ценность его жизни была в ином.

      Михаил сидел на нарах, скрестив под себя ноги, не произнося ни одного слова. Он был в глубоком ступоре. Красивое, не мужское лицо, модная прическа; блондин с большим чубом на глаза. Добротные и дорогие вещи, ухоженность, выдавали его отменный вкус и любовь к себе.

      Первым молчание прервал Рустем.

– Когда здесь баня, я не мылся неделю, мне уже надо.

– Была вчера.

– Там кабинки или общий зал? Я не могу мыться со всеми.

– Там СПА-комплекс, четыре зала, бассейна нет, и кабинок тоже, – ответил ему деловито.

– Я уверен, что посещение бани отрезвит вас точно, точнее приземлит на некоторое время, – продолжил я.

– Тогда я буду мыться в одежде или мыться после вас один, – настаивал Рустем.

– Я не против, времени дают пятнадцать минут, успеем.

      Судя по вещам, которые были у Рустема, ему дали возможность собраться. У него были тапочки, все принадлежности для бани и личной гигиены. Даже некоторое количество продуктов.

– У меня есть дом и своя клиника, я зубной врач. Жена и две дочки. Точнее, жду вторую через месяц. Меня забрали из дома, при жене и дочери, маски и автоматы, сломали дверь, выбили окно, всех напугали. Я молился Аллаху, он их усмирил. Они знали, что я имам, был у них с регулярностью на беседах. Зачем так пугать мою семью и позорить перед соседями? Ответьте мне? Они же знали всё про меня, мой характер и образ жизни! Я человек Аллаха, не их слуга! Я читаю в мечети Коран на арабском и перевожу на русский, возможно, что-то не так перевёл. Кто-то меня записал на диктофон, грозятся посадить надолго. Нас сейчас всех за веру будут сажать. Всех, кто читает Коран на арабском языке. Других запрещённых книг у меня не нашли, – безэмоционально закончил он.

      Я не знал, что ему ответить. Понимал, что в исламе есть радикальные и воинствующие течения. СМИ неустанно нас готовили к непринятию таких течений в религиозных культах. Это возможно и в любых других религиях. Я был осторожен, боялся соседства с зачипованым фанатиком. Зная себя, порой свою несдержанность, любовь к Православию и Христианству в целом. Стать участником разборок, выяснения силы и ценности своей веры я не желал. Это непризнание, непринятие чужих убеждений, а значит конфликт. Уступить друг другу будет сложно, но жить вместе и делить быт придётся. Лучше эти темы пока не трогать. Пока, там дальше будет видно.

      Вечер нёс только одно, ожидание связи с родными. Я общался с Рустемом, Михаил не слезал с нар вообще.

– Миша, спускайся, поешь с нами, – несколько раз предлагал Рустем.

      Михаил спустился, очень робко, с опаской присел рядом со мной.

– Мне надо вымыть руки, можно взять мыло? – мольбой он обратился к нам.

Рустем встал, подойдя к раковине, взял свой кусок мыла и, держа его в руке, молча ждал, когда подойдёт Михаил. Меня это очень удивило. Я бы просто сказал Михаилу – бери.

– Плохо вижу, у меня забрали контактные линзы, сказали, что вернут чуть позже, я как крот сейчас, – окрепшим голосом пояснил нам своё поведение Михаил.

      Миша ел, мы пили чай. От этого становилось теплее и на душе тоже.

– Рассказывайте, Михаил, что вас сюда привело, – теперь проявлял интерес Рустем.

– Я родом из Алушты. Там у меня родители и брат. Учусь в музыкальном училище на втором курсе. Подрабатывал в одном из музыкальных магазинов, преподавал уроки игры на гитаре, играл в группе, снимал квартиру с другом в этом городе, продавал наркотики, – как-то совсем, односложно говорил он и очень спокойно произнёс последние слова.

– Я шёл, не думая, что меня остановит полиция и проверит карманы. У меня в сумке было больше тридцати закладок. Это много. Всё это я успевал раскидать за вечер и ночь. Мне с каждой платили двести пятьдесят рублей. Работал пару раз в неделю. Деньги хорошие, но грязные, понимаю.

      Мы с Рустемом молчали. Для меня это был уже третий человек, попавшийся с наркотиками за несколько дней.

– Поставщик мне доверял, обещая, что скоро я буду работать по всему городу. Мне отдали только один район, там тесно, он неудобный. Я ходил в другой район, меня дважды предупреждали, чтобы я не работал там, что там другая бригада и крыша. Первый раз ко мне подошли крепкие ребята, объяснили, я согласился не ходить к ним. Второй раз поймали полицейские и сказали, что сломают мне ноги, если я буду лезть в их район. Они на машине контролировали всех закладчиков. Я хотел работать с ними, там было спокойно и денежно, – продолжал Михаил.

– Я обо всём этом писал своему поставщику, он мне говорил, что наша крыша лучше и тех скоро накроют, район будет наш. У меня были хорошие обороты, он меня ценил, оберегал, давал советы, – я ему верил. Мы общались в социальных сетях, я его никогда не видел. Я опять полез туда, в чужой район, там много гаражей, большие дома, много жителей, хорошая развязка для транспорта. Думал договориться с ними и в этом районе работать на других. Меня приняли на второй день, я понимаю, что меня сдали. На меня в это время работали уже трое ребят, я и брата младшего втянул. Как же быть, как ему сообщить? Мне стыдно смотреть родителям в глаза, они делали всё для меня, я был окружён заботой и вниманием всю жизнь. Я часто болел, у меня плохое зрение, мама будет сильно волноваться за меня, – с глубокой грустью рассказывал Миша.

      Рустем очень строго смотрел на Михаила, не умея сдерживать своё возмущение. Я же просто слушал. Город, из которого он был родом, был близок и любим мною.

– Виктор, я вас знаю. Вы приходили к нам в училище в составе комиссии, я вас запомнил. Мы анкеты писали тогда.

– Да, Миша, было такое. И твоего хозяина из магазина я знаю, работали с ним, он обслуживал наш комплект звука. Да и в твоём городе я был депутатом, точнее, ещё депутат. Полномочия мои не закончились. Вот так, Миша, познакомились только здесь.

Он смотрел на меня с удивлением, позабыв о своей грусти.

– Помогите мне, прошу вас, – взмолился с надеждой Михаил.

      От этой фразы во мне всколыхнулись противоречивые эмоции.

      Молодой парень, успешен, явно с талантом, во многом близок мне. Но главное его занятие – преступное, и тот прагматизм, с которым он к нему подошёл, не давали ему шансов оправдать себя.