При отыгрываниях мы общаемся со своими партнерами так, словно они наши матери или отцы и потому либо делают, либо чувствуют, либо являются как личности совершенно такими же, что и персонажи из нашего детства. Эта фантазия построена на сохранившемся в психике образе родительской фигуры, которая представляет собой некий сплав отдельных, особенно впечатливших нас родительских черт обоих родителей.
Родительская фигура занимает большое место в нашем внутреннем мире и существует по большому счету неосознаваемо (как минимум до тех пор, пока мы не начинаем ее целенаправленно исследовать). От черт внутренней родительской фигуры зависит та трактовка событий, к которой мы по умолчанию склоняемся.
Например, если родители были холодными и отвергающими, то потребность партнера в самостоятельных занятиях или отсутствие его незамедлительной реакции на наши потребности будет восприниматься нами как охлаждение и отдаление, хотя в реальности это может быть совсем не так.
Чувства отверженности, страха или гнева, которые появляются в отношениях при таких внутренних интерпретациях, провоцируют внешние решения и события, например разрыв отношений, или мстительную измену, или недоверие, из-за которого мы становимся подозрительными и замкнутыми.
«Мне показалось, что ты потерял ко мне интерес, и поэтому я запретила себе нуждаться в тебе и сама замкнулась» – это и есть отыгрывание, благодаря которому человек оказывается в тех обстоятельствах, которых осознанно как будто стремится избегать.
В приведенном примере желание честных и близких отношений не может реализоваться из-за собственного внутреннего конфликта и черт родительской фигуры, которые вмешиваются в происходящее и откровенно их портят.
Чем лучше мы знакомы со своим внутренним конфликтом и чем детальнее понимаем черты собственной родительской фигуры, тем яснее граница между тем, что происходит у нас внутри, и тем, что происходит в реальности. Прямыми следствиями такой осознанности являются свобода выбора, контроль и гибкость в поведении. Ведь если я знаю о себе, что любое отдаление партнера кажется мне признаком угасания чувств и вызывает страх, тогда я могу не просто реагировать на эти фантазии, а, например, спросить у партнера, что происходит, и в результате такого диалога сделать дальнейшие выборы, исходя из того, какую информацию я получу.
Может оказаться, что его отдаление вызвано обычной усталостью и желанием восстановиться, как это происходит у интровертов, или что партнер на что-то обижен и таким образом пытается справиться со своей злостью, или что он действительно теряет уверенность в своем желании быть в этих отношениях. Эта информация очень важна, чтобы следующие действия обоих участников отношений были адекватны реальности – очевидно, что в каждом из трех вариантов действия будут совершенно разными.
При отыгрывании нет ни диалога, ни адаптации.
Поведение человека, захваченного своей родительской фигурой, стереотипно и одинаково вне зависимости от многообразной реальности. Неспособность к прояснению, прощению и приспособлению тяжелым грузом ложится на отношения, заставляя нас создавать такие связи, в которых мы по-прежнему взаимодействуем со своими родителями, а не с разными, удивительными и чудесными другими людьми.
Итак, давайте начнем разбираться с тем, как именно это происходит и что в конечном счете с этим делать.
Раздел 1. Девочка и ее родители
Глава 1
Девочка и ее мама: Ресурс и трагедия идентификации
Между девочкой и ее матерью образуется сильная связь, которая будет основана в большей степени на индивидуальных особенностях психики матери, нежели дочери. Мать склонна обладать своей дочерью в том случае, если нуждается в чем-то от мира или других людей. Удовлетворенная жизнью мама способна отдавать, а не брать и может научить свою девочку множеству важнейших вещей, оказать ей бесценную женскую поддержку в том, чтобы дочь научилась жить своей жизнью со всеми ее невзгодами.
Дочь, которой мама обладает, будет склонна видеть ее фигуру в других важных отношениях и реализовывать в них как недовольство и фрустрацию, так и свои страхи.
Дочери принадлежат своим матерям
Они очень похожи, мать и ее новорожденная дочка: у них одинаковые тела, и это обстоятельство соединяет пару «мать и дочь» в по-настоящему крепкое слияние. Мать может назвать все, что предстоит ее дочери в области развития тела. Мать многое знает о росте груди и месячных, о беременности и родах, а также о циклах угасания, которые предстоят всем женщинам. Тело дочери для матери – открытая книга, и такой же открытой книгой ей кажется и психика дочери.
Взаимная идентификация нигде так не сильна, как в этой паре – в отличие от пар «мать и сын», «дочь и отец», «сын и отец».
Взрослая женщина и маленькая женщина сливаются в один неразделимый феномен, где каждая из них путает продукты собственной и чужой психики. Дочь воспринимает материнские чувства, оценки и мнения как собственные, а мать воспринимает свои чувства, оценки и мнения как разделяемые дочерью феномены.
Например, мать, которая не любит совместные игры с ребенком, может искренне считать, что ее дочь предпочитает проводить время за самостоятельными занятиями. А дочь может с полной самоотдачей разделять материнское беспокойство или гнев по поводу неподходящего поведения отца или другого близкого, не задумываясь и не распознавая собственных чувств и оценок по этому поводу.
Наверное, самая яркая иллюстрация этой путаницы – случаи с материнской деменцией, когда взрослые женщины, страдающие нейродегенеративными процессами, часто называют своих дочерей мамами. Смесь жалости, агрессии и вины, которую при этом испытывают их дочери, тоже очень характерна для материнско-дочернего слияния и в целом может описать ту психическую реальность, в которой живет дочь сливающейся с ней матери.
Необходимо сказать, что слияние невозможно описать как однозначно плохое или однозначно хорошее явление. Слияние с матерью, в котором нет разницы между нами и теплым, любящим, обеспечивающим безопасность объектом – матерью, – это психический опыт внутриутробного развития или мирного счастливого младенчества, к которому мы все стремимся потом и во взрослой жизни.
Хорошие взрослые отношения всегда начинаются с такого слияния, и это похоже на рай. Когда мы находимся рядом с таким партнером, когда он обнимает нас или мы обнимаем его, на некоторое время сложный и холодный мир вокруг перестает существовать, и мы получаем столь необходимую каждому человеку передышку.
Однако слияние не должно быть вечным, поскольку не обеспечивает потребностей развития. Это психическое убежище, в котором ничего не происходит, и оно может быть приятным только при том условии, что не длится слишком долго. Это справедливо для всех психических убежищ. Спокойная и простая работа после стрессового периода, или крепкий глубокий сон, или целительное одиночество после плохих отношений – если эти вещи затягиваются на более длительное время, чем необходимо, чтобы отдохнуть и восстановиться, то они перестают приносить пользу и начинают причинять вред.
Слияние дочери и матери, построенное на взаимной идентификации, также приносит им обеим блаженство и существенно упрощает путь развития маленькой девочки на первых порах. В это время потребности матери и дочери действительно совпадают, поэтому им так хорошо вместе. Позже, однако, неизбежно появляются различия, так как мать и дочь не являются в реальности одним и тем же существом в двух телах – большом и маленьком. В реальности мать и дочь – это разные люди, разные личности, у которых разные судьбы, разное восприятие мира и разные потребности.
Попытка удержать естественное слияние искусственным путем всегда превращает процесс, полный блаженства, в довольно напряженные и несчастливые отношения, причем более несчастной в них будет чувствовать себя дочь, а не мать. Это можно объяснить тем, что искусственное слияние никогда не строится на внутреннем мире дочери, но всегда и исключительно на том, чего хочет (сознательно и бессознательно) ее мама.
