Дети играли в догонялки между кустами.

Мальчишка убегал, а девчонка — пыталась осалить. Она смогла. По макушке палкой. Засмеялась торжествуя.

Он охнул. И почти что прикусил язык… Запыхтел и припустил за нею. Что-то закричал, протягивая руку. Он упал.

Оба они смеялись.

С шуршаньем я задёрнул штору.

* * *

Пальцы сжали тёплый медальон.

Он пульсировал.

«…»

Гостиницу мне удалось отыскать ещё до полуночи. Сонная девчушка в зелёном платье… посмотрела как-то странно. Проводив, она предложила «расстелить». Это было совершено лишним. Я лёг — и сразу же уснул. Прямо в куртке и сапогах.

Проснулся в новом, «чудном» дне. Обнаружил, что штаны совершенно измялись… отчего-то. Я снял… Осмотрел с пристрастием колено; заказал горячей воды. И умылся! В конце-то концов.

Я долго, очень долго тёр запястья. Шею. Плечи

… а после промочил тряпицу и обтёр прочее тело. Для этого прекрасно подошёл край одеяла.

Я решил что-то сделать со штанами. Но передумал. Позвонив в колокольчик, я попросил у той же девчушки, с чуть раскосыми зелёными глазами, «хорошую» бритву. Наконец, мне удалось привести лицо в порядок.

Я порезался… Кровь как-то… Кровь неудачно размазалась по пальцам. По шее… И по груди. Я сел. Ища новый предмет (для мыслей) огляделся. Ничего занимательно в узкой тёмной комнатке не обнаружилось.

Я вернулся к мешку.

'ЯстрЕб в небесАах летал…

НавернУлся и упА-ал'.

Попался позабытый кусок вяленого мяса.

«Чтоб пустЫм не возвращаться…»

Пара платков — легли на кровать…

«Он душОнку подобр-ал…»

… розоватое нижнее упало на спинку стула. МОИ четыре швена я отложил в сторонку. Туда же положил квадрат.

Куча тряпья… Немного подумав, я затолкал её под кровать… Мне попались собранные в полях, но не высохшие как должно лечебные травы. Попалась солома; обломок палки… книга.

Отложив поклажу, не глядя я сел на платки, с хрустом раскрыл совершенно чёрную обложку. Пролистал чуть суховатые страницы. Вернулся к началу: только два креста. Ни слова больше.

Я достал карандаш.

Достаточно долго я всматривался в бумагу. В потолок.

Закрыв, я вернул карандаш на место, положил книгу в сторонке. Переложил на стол. (Чтобы не потерять).

«Мя-со», — мерно и предвкушая вкус.

Я развернул промасленную бумагу. И, вслушавшись в «дымок». Сунул деревяшку в рот.

«Кин-жал…»

Достаточно тяжёлый, внушительный рондель лежал на одеяле. Я долго, очень долго смотрел в него.

Пара исцарапанных дисков. Длинное, узкое лезвие почти без кромки, и рукоять уже давно потерявшая цвет… Это совершенно точно был МОЙ кинжал… Который подарил мне отец, в честь назначенья… Который я вышвырнул в ров!

Пальцы заметно дрожали. Тугое мясо стало колом.

«Ястреб забери!.. Я ведь… Я помню, что выбросил!»

В носу свербело от перца.

Я встал. Но тут же снова сел. Бездумно посмотрелся на полосы загара. Чуть почесал. Встав, я решительно подошёл к двери. Осторожно отворил и неспешно просунул голову в щель: убедился, что в коридоре никого не было видно.

Я положил кинжал под затоптанный коврик, с парой жёлтых полос по краю. Прикрыл за собою дверь. И вернулся на центр комнаты. Остановился. Подождал… Ничего не изменилось.

Повинуясь вдохновенью, я широко расставил руки. Несколько раз подпрыгнул — позади раздался мерный, звонкий удар металла. Я замер. Стоя в презабавной позе, в одном лишь нижнем, я медленно повернулся всем телом.

Чуть в стороне, на плохо обструганных досках пола лежал мой рондель.

Я не стал его трогать. Резко развернувшись, никого не боясь и не стесняясь, я дёрнул ручку двери. Вышел и откинул половик… ничего. А вот в комнате лежал мой рондель.

Медальон нагрелся.

Он неприятно жёг грудину, так что забыть о нём не получалось.

Мысль шла. Шагая, под скрип половицы, я пересёк своё пристанище. В пустой черепной коробке что-то звонило.

В какой-то момент… в какой-то момент мне показалось, что цепочка нагрелась. Она была чуть другого цвета, а значит, не была изготовлена из то-го же металла… Самое больше она была заговор…

Я резко замер. Взгляд вернулся к ронделю.

Кинжал совершенно точно был заговорён.

— А ну-ка.

Я сделал несколько шагов. Подобрал кинжал, зачем-то очень сильно сжав рукоять. На обратной стороне одного из дисков было заметно клеймо Шалудина.

Подушка большого пальца вдавилась в волнистую кромку… Я надавил ещё немного.

Прикинул вес.

Баланс.

Перехватив, взмахнул им раз-другой.

— Ну и зачем такой⁈

Было жарко. Я сидел на кровати. Пыльная штора. Небольшой пейзаж в древней рамке (море) и стол у стены.

На столе лежала книга.

Она совершенно точно была заговорена.

Рондель упал, ударившись о доски.

… Было душно.

Белые полосы остались на голенях, после вчерашнего похода… Отчего-то я очень долго смотрел на них. Размышлял, почему не отрастают волосы.

«И почему после бритья я опять не оказался с бородою?»

Кожа на ногах теперь казалась немного шершавой…

Я встал. Вспомнил вчерашний прыжок. Захотел достать недостающий сапог из-под кровати. Но плюнул. Повинуясь вдохновенью, я намотал побольше ткани, натянул второй сапог. Притопнул.

— А вот это неплохо… Неплохо-неплохо.

Отворот само-собою не был украшен кружевами… Даже каблука для верховой езды и того заметно не было.

— Та-та… та.

Выпрямившись, встав в третью позицию, я с пустотою вместо партнёрши проскользил от угла и вплоть до двери. Сделал чуть меньше четырёх поворотов.

«Ясно…»

Стук в дверь.

Я дёрнулся.

Сам не понял почему.

Руки заходили… Я обнаружил, что оправлять, в общем, нечего. Замер. Позволил мысли дойти до конца.

В дверь постучали.

Я сел. Осмотрел свой закуток и прислушался: из-за полотна доносилось шевеленье. Взгляд мой упёрся в штору…

— Одну минуту. Мне… мне нужно одеться.

— Ну… Вы е*ть-то будете? — был обрывистый ответ.

Улёгшись, я прикрылся одеялом. Рондель старым диском скользнул по ладони.

— Проходите!

Это была служанка. Всё та же… Я узнал большие зелёные глаза. И длинную юбку. Красные руки.

— Вы же разбудить просили!

' Просил?.. — Я моргнул: — Что ж, очень может быть. Да… кажется, я просил'.

— Да! Вы про дверь-то не забыли?

— Д-дверь?.. Какую?

— Да «окно» которая. Где всё большое поднимаем.

— Да… Что-то такое припоминаю.

Оглядевшись, поднос девчушка водрузила мне на живот. Развернула, чтобы было удобнее.

Посмотрела на грязный носок сапога. (Он торчал из-под края одеяла). Улыбнулась. Что-то для себя отметив, служанка стала подбирать тряпьё.

— Так вы «большой человек»? Господин?

— Н-нет… Я попрошу вас уйти.

Виной тому потрясение дня, или что-то ещё, но меня мутило. Медальон дрожал.

Ряд глухих шагов… Словно лошадь била копытом.

«Вы не волнуйтесь, я никому ничего не расскажу.(Пара шагов). Лица ведь абы кто не скрывает». — ' Я к «лицам» отношенья не имею!'

Пот заливал глаза. Он катился градом.

Разговор был мне в тягость.

Ничего особенного не происходило, сердце уже заходилось. Оно стучало в висках.

«Я… я мог умереть?.. То есть… В самом деле? Мог?..»

Как будто сноп искр пробежался по спине. Иглы вошли под кожу… Тело словно раздулось. Оно осталось тем же, но я просто почувствовал, что оно стало больше. «Не расскажу», — билось в сознанье.

Я лежал неподвижно… но комната, словно дёрнулась в сторону. Я «летел» сквозь стену и наверх.

Я попробовал выдохнуть. Но получилось лишь до половины.