– И зачем этот пикник? В такую жару, – пробормотала Матильда себе под нос и тут же снова спряталась за книгой.
– Ты просто не умеешь развлекаться, дорогая! – ответила ее матушка, которая, конечно, все слышала.
– Жизнь затворницы портит цвет лица! – заявила Дженни и наклонилась, чтобы прошептать что-то на ухо Рози.
Или Дейзи.
Точно, Рози, у Дейзи в волосах желтая лента, а у ее сестры – розовая.
Все они, казалось, получали странное удовольствие от сидения на покрывале на самом солнцепеке. Флоренс же очень хотелось прогуляться: дойти до глухого тенистого уголка – ведь в этом парке должны быть такие? – спуститься к воде, посмотреть на кувшинки и на то, как в прозрачной глубине мелькают темные силуэты мелких рыбешек и солнечный свет переливается на донном песке. Но когда она спросила разрешения у леди Кессиди, та запретила, сказав, что неприлично гулять одной.
– И потом, дорогая, тебе же не десять лет, чтобы наблюдать за мальками! – добавила леди Кессиди с усмешкой, потому что Флоренс простодушно сказала ей и про рыб, и про песок, и про солнце. – Пора ловить рыбку покрупнее!
Несложно было понять, что она имела в виду.
Флоренс поймала взгляд Матильды: в нем читались сдержанное сочувствие и обреченность. «Вот так всегда, – говорил этот взгляд. – Ты мне не нравишься, кузина, но я тоже не большая любительница рыбалки».
А потом рыбка покрупнее и вправду появилась.
К тому моменту Флоренс успела заново увлечься книгой и почувствовать, что еще немного – и ее хватит солнечный удар, никакие шляпки и зонтики не спасут. Дженни болтала – и как у нее язык не отсох? Но вдруг болтовня прекратилась, как птичий щебет, Флоренс даже не сразу поняла, что случилось.
Леди Кессиди встала, чтобы поздороваться с кем-то, как она вставала уже с десяток раз, и пригласить знакомых присоединиться к ним. В этот раз они и правда присоединились: двое джентльменов, один какой-то невнятный и серый, с по-мальчишески угловатой фигурой, а второй…
Флоренс всегда считала, что кузен Бенджи невероятно красив. В детстве он казался ей сказочным принцем, а потом, когда они оба подросли, Флоренс не раз заявляла кузену, что будет очень-очень завидовать его невесте, ведь ей достанется самый добрый, самый умный, самый прекрасный мужчина на свете. Бенджамин, конечно, смущался и отшучивался, мол, сестрице просто не с чем сравнить, но Флоренс своих слов назад не забирала. Он был лучшим, что ждало ее в доме Силберов, и она пыталась сказать это так, как могла.
Тем более Бенджамин действительно был красив. И судя по тому количеству писем, записок и иногда даже цветов, которые он получал накануне и после праздников, не одна Флоренс так считала. Правда, ее чувства всегда оставались исключительно сестринскими.
Сейчас же перед ней появился некто, способный свергнуть кузена Бенджи с пьедестала. Флоренс даже представила, как скажет ему об этом вечером и как Бенджамин усмехнется: я же говорил тебе, сестренка, что ты просто слишком редко выходила из дома и слишком мало людей встречалось на твоем пути. Все больше монахини, сироты, да еще лысоватый учитель танцев в вашем пансионе. Откуда тебе знать, кто в Логрессе считается первым красавцем?
– Ох, лорд Дуглас. – Сладость в голосе леди Кессиди сделала бы из чая сироп. – Так приятно встретить вас…
Он наклонился к ее руке и пробормотал какую-то любезность, от которой леди Кессиди заулыбалась и даже зарумянилась. Можно было бы подумать, что она тоже очарована, если бы глаза ее не оставались холодны и спокойны, как глубокие омуты. Она посмотрела на Дженни – та делала вид, что созерцание своих бровей в карманном зеркальце куда интереснее появления какого-то там лорда, пусть даже красивого, как античный бог на полотнах мастера. Флоренс же исподтишка поглядывала в его сторону – на вьющиеся медовые кудри до плеч, на прекрасно сидящий костюм из светлого сукна, на то, как лорд Дуглас двигался – с грацией танцора, совершенно довольный собой.
Кузен Бенджи был прав: Флоренс за недолгую жизнь видела слишком мало людей, еще меньше мужчин и совсем мало мужчин того возраста, в котором влюбляются, плетут любовные интриги, флиртуют и приглашают девиц на танец. Так что, когда леди Кессиди представила ее, она растерялась, встала, как ей показалось, слишком неуклюже, а потом не знала, куда деть руки.
– А это моя племянница, Флоренс Голдфинч, – проворковала леди Кессиди, пока два лорда – на второго можно было смотреть, не боясь ослепнуть от сияния красоты, – разглядывали Флоренс с любезными улыбками. – Три месяца как приехала из пансиона.
– Очень приятно, – сказали лорды в один голос.
Флоренс мысленно поблагодарила леди Кессиди за то, что та обошлась без подробностей. Щеки горели, на книге было уже не сосредоточиться.
Матильда бросала теперь другие взгляды. «Ага, – читала Флоренс в глазах кузины. – Ты такая же, как моя сестрица и ее тупоголовые подружки. Только и разговоров, что о помолвках и приемах и о том, кто кому сколько раз улыбнулся и кто с кем танцевал».
Нет, Матильда никогда не говорила о сестре плохо, просто иногда ворчала на ту за семейными ужинами, повторяя слова отца. Но Флоренс вдруг стало стыдно и за свое смущение, и за вспыхнувшие щеки, и за то, что кровь гулко била в висках, а губы пересохли. Матильда, похоже, знала, что все это значит, и злое торжество в ее взгляде ранило в самое сердце.
Так что Флоренс уткнулась в книгу, пытаясь больше не обращать внимания на разговоры вокруг. Они были ни о чем: о погоде, о людях, которых Флоренс не знала, о приемах, спектаклях и балах, на которых она не была. О лошадях, охоте и танцах. В общем, обо всем, о чем Флоренс имела понятия меньше, чем о трущобах, в которых, по словам Бенджамина, жила мисс Лилиан.
Шляпка чуть съехала, длинные пряди, забранные под нее, чтобы было не так жарко, выбились, но Флоренс не могла найти в себе силы поправить прическу. Ей казалось, что все на нее смотрят, что лучше не шевелиться, даже когда рядом, над корзинкой с ломтиками хлеба и вареньем в вазочке, снова начали виться осы. И тогда ощущение жгучего, тяжелого взгляда исчезнет.
Стоило отдать Эдварду должное: он нашел, как устроить их почти секретную встречу, не делая из нее секрета. Яблоневая роща в глубине парка прятала крошечную кофейню, хозяева которой арендовали здание старой водонапорной башни. Здесь было дороговато, зато на втором этаже, куда вела кованая винтовая лестница, располагался закрытый кабинет для гостей, которым необходимо уединение.
Видимо, не у одного Эдварда была потребность в тайных свиданиях.
И что бы там ни подумал вежливый лакей, встретивший их у порога, он не сказал ни слова – только проводил леди и двух джентльменов наверх и пообещал принести им лимонад и закуски. И чашку горячего шоколада с перцем для отчаянной сеньоры, которой будто бы мало жары вокруг!
Кованая лестница погромыхала под ногами и затихла. Узкие окна, похожие на бойницы в крепостной стене, снаружи затянул девичий виноград. Было все еще жарко, но не так, как под палящим солнцем, словно здесь, на втором этаже башни, гулял прохладный ветерок. Пахло каменной крошкой, гиацинтами, букет которых стоял в вазе на столе, и речной свежестью.
Эдвард подвинул стул для сеньоры, и та степенно села, поставив сложенный зонт рядом.
– Что скажете, Глория? – спросил Эдвард. – Здесь работал заклинатель или артефактор?
Это было похоже на вызов.
Глория на минуту замерла. Ее взгляд скользнул по стенам из красного кирпича, по деревянным балкам на высоком потолке, по гобеленам и мебели, словно сеньора что-то искала. Ее светло-серые глаза на миг обрели почти металлический блеск, зрачки сузились, а на лице вдруг проступила гротескная маска безразличия. Тоже на миг, но Ронан успел понять все, что должен был понять.
– Артефактор, несомненно. – Сеньора Глория повернулась к Эдварду; ничего странного в ее лице уже не было. Разве что смуглая кожа слегка побледнела. – Я не вижу ни печатей на стенах, ни узоров плетения. Хозяин этого места отдал немало за некий хитрый механизм, который прячется где-то… – Глория снова сощурилась. – Думаю, где-то внутри балок или в одной из стен. Ну что, господин Черный ловец? – Теперь Глория смотрела прямо на Ронана, чуть насмешливо и ни капли не испуганно. – Кто перед вами? Ассистентка придворного врача или картахенская ведьма?
