— Я не считаю эту мелодию мерзопакостной. Напротив, она крайне интересна и вполне может…

— Выбор композиции производится за полгода до конкурса. Все давно решено и согласовано. Странно, что вы этого не знаете.

Леона поджала губы.

— Зато я знаю другое: кто хочет — ищет средства, кто не хочет — ищет причины.

— Вы маловато живете. Мы с Оливией прошли много конкурсов, и я прекрасно изучила, что нравится судьям и за что те начисляют баллы. Выбранные мной композиции всегда взлетают. Так будет и в этот раз.

Оллин сидела по струнке, подавленная и угнетенная.

— Кого вы пытаетесь из нее сделать?

— Достойного человека, конечно.

— Нет, — Леона собрала волю в кулак. — Вы пытаетесь сделать из нее другого человека. Я не знаю, что случилось с вашей дочерью, но Оллин — не Оливия. Разуйте глаза!

Женщина упомянутые глаза расширила. А потом сузила до холодных щелок.

— Оскорблять меня и мою Оливию никому не позволено! Убирайтесь! — она двинулась на Леону бочкой.

Перед глазами мигом всплыл образ соседки в кигуруми — и прежде чем удалось его отогнать, больная на голову тетка пихнула Леону к лестнице так, что она едва не скатилась по ступенькам. Выручили реакции. Но это было очень опасно! Может, и Оливию та однажды спихнула до проломленного черепа?.. Или просто насела так, что птичка упорхнула из клетки.

Леона переглянулась с Оллин — та схватила партитуру, на которой было изображено заходящее солнце, и закивала головой на окно. «Иди, рыцарь, иди! Я дам тебе знак». Леона поджала губы и ринулась вниз — ровно в тот момент, когда тетка оказалась достаточно близко для того, чтобы вышвырнуть ее за дверь. У мудилы явно появились серьезные конкуренты! И кто бы подозревал в благообразных дамах подобную прыть.

Леона выскочила на улицу и бежала не останавливаясь, пока чуть не налетела на мужчину на велосипеде.

— Осторожнее, спортсменка.

— Извините… — Леона дышала урывками.

— Ты будто от зверя какого, — мужчина, пользуясь остановкой, поправил козырек кепки, съехавшей набок.

— Хуже. От миссис Роббинс.

— Ну и занесло тебя. Доставляла ей что-то? Ты нездешняя.

Леона неопределенно кивнула.

— А вы знаете, что случилось с ее дочерью?

— Да как не знать, — мужчина задумчиво тронул нос. — Четыре года уж прошло, а и сичас перед глазами. Пламя до неба стояло! Угорела она. Так любила пиавнино свое, что не могла без него из дома выйти. Дом горел, а она тащила, дура, инструмент этот. Рядом с пиавнино ее и нашли. Мумию черную. Жутко смотреть было! Роббинс белугой ревела и как безумная шептала: «Не она, не она, девочка моя!». Жутко. А потом ишь выдумала — будто дочь ее у кузины гостила, мол, домой скоро вернется. Выстроила рядом с пепелищем новый дом, точь-в-точь копия старого. Ну, каждый утешается как может. Но что думаешь — не прошло и пары месяцев после строительства, как Роббинс привела в дом девочку! Оливией зовет. За дочь держит. Так же одевает-кормит, на музыку потащила. Бедный ребенок! А Роббинс и слышать ничего не желает, слетела, видать, с катушек-то. А ведь такой женщиной была… Ох ты, заговорил я тебя совсем.

— Напротив, спасибо вам большое за рассказ!

Леона дежурно улыбнулась, а мужчина махнул рукой.

— Брось. Милое дело кому-нибудь на уши присесть. Я тута почтальоном работаю. Заглядывай на почту, чайком угощу.

Леона на всякий случай оборачивалась пару раз, убеждаясь, что мужчина уехал. Странные какие здесь все. Странные и стремные. Но хоть что-то стало понятней. Оллин не просто надо забирать, а как можно скорее.

По часам до заката было далеко. Или Оллин имела в виду что-то другое?

Шляться по округе вдохновляло мало, но что делать. Вокруг то там, то тут кипела жизнь, вполне себе обыкновенная. Кто-то гулял с собакой, кто-то ровнял газон, у кого-то ребенок разбил дорогущую вазу, судя по крикам: «Ты хоть знаешь, сколько это стоит?!». Было довольно забавно «подслушивать» так чужую жизнь.

— Брат, ну дай, а? Я до заката и обратно!

Леона навострила уши и глаза. Компания из трех человек теснилась в тени гаража. Один — рослый бородач — оккупировал скутер. Перед ним чуть не прыгал подросток — ноги-руки палочки, глаза на пол-лица. Третий развалился на раскладном стуле, чесал ногой ногу и смолил сигаретой.

— Ага, щаз. Пива еще пообещай купить.

— Я могу, брат, я правда могу. Меня продавщица хорошо знает.

— Хорошо-то хорошо, да с плешивой стороны.

— Хей, гайз, — Леона осклабилась. — Разжуете, че такое закат? Мне бро встречу там назначил, а я круги натачиваю.

— Да магазинчик это. Один на район. Мог бы бро и объяснить, — парень на скутере почесал щеку.

— Ну, он приколист-затейник. И детективные сериалы пачками ест. Решил меня, небось, на вшивость проверить, продуктики закупить и на пикник забуриться — зачетный планчик, а?

— Тоже, может, барбекю устроить…

— Брат! А давай я ее к «Закату» отвезу, поможем человеку, а?

— Жук ты, мелкий. Валяй уж.

— Да все ок, гайз. Я на своих прогуляюсь, вы мне ток ориентир дайте, ага?

— Проще отвезти. Не боись — мелкий по этой дороге катывал-накатывал тыщу раз, не наебнетесь.

Леона сглотнула. Отнекиваться смысла не было, но дальше разыгрывать из себя невесть кого казалось проблематично.

— Эк я на вас удачно наткнулась. Так бы обломинго мне по всем фронтам вышел.

— Давайте уже, гоу, в путь.

Леона толком сама не поняла, как оказалась на скутере, которым лихо управлял подросток, но, в конце концов, мелкий правда уверенно держался и вел. Это явно был не худший вариант развития событий.

«Закат» оказался насыщенно-красного цвета и полукруглой формы. И назывался совсем не «Закат», однако природа прозвища буквально бросалась в глаза. Леона купила подростку на его деньги пива и на кассе от себя мармеладок — от последних тот расцвел счастьем и благодушием. «А как ты?..» Леона хмыкнула. Уж больно показательно мелкий облизывался на рекламу. Себе она прихватила холодного чая и сушеных фруктов.

Оллин пришлось ждать еще сорок минут. Она прибежала, чуть запыхавшись и крепко сжимая лямки набитого рюкзачка. И будто не верила, что все происходит взаправду и что Леона ее ждет. Одежду она сменила на джинсовый сарафан с заплатками и сделала себе два куцых, но все-таки хвоста. Схватила Леону за руку и потянула вниз по дороге и через поле.

— Так короче. Успеем на поезд до отбытия. Тут они нечасто ходят.

— А твоя…

— Спит. Крепко. Умаялась за день. Выпила лекарств. Столько дел… — Похоже, крепко уснуть тетке Оллин «помогла». — Я так рада, что ты догадалась про магазин и дождалась меня.

— Я же рыцарь, принцесса.

В поезде Оллин уснула, утомленная жизнью за другого, издерганная и ошеломленная переменами. Леона торопливо писала маме о том, что приедет не одна. И кучу какой-то ерунды вслед. На все километры сообщений мама написала невероятное «Мы ждем». На другой поезд Леоне хотелось лететь, но Оллин напоминала сомнамбулу. У нее заплетались ноги и слипались глаза — и все-таки каким-то чудом они успели на нужный экспресс. Оставалось совсем немного, но ужасно-ужасно далеко!

Путь прошел в смутных прикидках, попытках разобраться, а что дальше, сомнениях и самоуговорах, что она все делает правильно. На трети пути Оллин проснулась — и они сидели плечом к плечу, смотрели в окно и чувствовали себя вновь обретенными сестрами. Никаких постановочных передач о встрече родных спустя годы не надо! Вот оно, здесь, рядом, возле сердца.

Еще одно «родное» явно их караулило. Леона только собралась звонить в дверь, как на порог выскочил Чарли и уставился во все глаза. Протянул руку потрогать, убедиться. Оллин с готовностью шагнула вперед.

— Я не призрак, я — настоящая, — и приложила ладонь Чарли к своей груди.

Чарли от такого смутился до корней волос. Отскочил чуть не на километр.

— Э, привет. Рад видеть, что ли.