В голове крутится строчка «Когда-нибудь это закончится» из песни «Сестра». С группы Wildways начались мои майские переживания, вернее, после внезапного переноса концертного тура по стране. Меня разрывало от этой несправедливости. В мае ещё впечатлила опера «Дневник Анны Франк. Белая роза», которую я посмотрела в Большом театре. Это спектакль о судьбах молодых людей, чьи жизни трагически оборвались во время Второй мировой войны. Герои камерных опер «Дневник Анны Франк» Григория Фрида и «Белая роза» Удо Циммермана – реальные люди, которые не знали друг друга в жизни, но на сцене их истории развивались параллельно.

В основе либретто «Дневник Анны Франк» – дневниковые записи еврейской девочки, которая вместе с семьёй больше двух лет скрывалась от нацистов. Анна рассказывала воображаемой подруге о событиях войны, нарастающей тревоге, гибели людей, семейных отношениях и влюблённости в условиях изоляции. За несколько месяцев до конца войны пятнадцатилетняя Анна умерла в немецком концлагере.

Я прочитала её книгу незадолго до похода в театр и посмотрела экранизацию. Моноопера на русском языке стала мощным продолжением моего знакомства с Анной Франк. Актриса с завораживающим голосом передала всю ту боль девочки-подростка, чью судьбу разрушила война.

В основе либретто «Белая роза» – история одноимённой группы сопротивления нацистам, образованной студентами Мюнхенского университета. Героев оперы, брата и сестру Софи и Ханса Шолль, казнили за распространение листовок, призывающих к восстанию. Опера повествует о последних часах жизни Софи и Ханса перед казнью на гильотине.

Интересно, что режиссёр объединил две оперы стилистикой, исполнением на немецком языке и актёрским составом. Атмосферу спектаклю создают кинохроника на экране, серые стены, военные шинели, железнодорожные шпалы, ведущие в лагерь смерти, и обувь. Много обуви, оставшейся от погибших хозяев. Над порталом сцены светился лозунг нацистских концлагерей. На балконах справа и слева над зрителями ходили солдаты, а я вдавливала себя в кожаное кресло и просила Вселенную, чтобы это прекратилось. И на сцене, и в реальности.

– Куда идёт этот поезд? – спросила Софи, когда брат с сестрой ехали в лагерь с живыми и мёртвыми.

– На небеса, – ответил Ханс.

Меня тошнило. Во рту горечь. Поезд идёт на небеса. Хотелось выть вместе с Софи её смертельную песню. Хотелось кричать с Анной и просить о свободе. Первый раз я прослезилась, когда Софи пропела: «Я слышу, как бьётся моё сердце. Я думала, у людей уже нет сердца». Второй раз я прослезилась, когда Ханс сказал, что скоро увидит умершего отца и услышит, что тот ему скажет. Не выдержала и разрыдалась, когда Анна открыла чемодан и вытащила бумажные фотографии и плюшевого медведя, которого обнимала в убежище. Этот ад никогда не закончится.

Добила меня фраза Софи. Не помню дословно, но суть в том, что если один голос заговорит правду, то его поддержат многие. Слова на немецком. Субтитры на русском и английском. Я хочу говорить. Я боюсь говорить. Я видела, как погибли Анна Франк и брат с сестрой Шолль. Они до самой смерти не хотели, чтобы враг заметил их страдания.

Моё сердце разбивалось от увиденного на сцене, но я ещё не знала, что меньше чем через неделю, не смогу его склеить уже по другой причине…

Мы с Максимом и Оливером вышли на улицу. Я всю прогулку молчала, раздражаясь, что пёс тянет поводок. Прокручивала разговор с крёстной и не верила, что это произошло со мной. С нами. Максим пошёл в кафе за бургерами и картошкой фри, а я села на бордюр и расплакалась. Боль сильнее меня. Ещё никогда не было так страшно перед лицом неведения. Куда едет мой поезд?

10 мая, среда

Все, кому я сказала про ситуацию с мамой, жалели меня, параллельно раздавая советы, как мне себя вести и как проживать этот период. «Ты сильная, ты справишься. Ох, держись! Человеку даётся столько трудностей, сколько он может преодолеть. Тебе надо немедленно ехать к маме и быть с ней». Бла-бла-бла. Легко рассуждать вне истории, по ту сторону книги. Когда впервые узнаёшь, что твоя мать экстренно поступила в реанимацию, не знаешь, что делать, и, главное, какие из этих действий окажутся правильными.

Я сравнивала себя с кастрюлей с кипящей водой внутри, молящей не подливать холодной, иначе в ней так ничего и не сварится. Общение во время проживания ужаса не лучший выход. Хочется лишь бежать и кричать, чтобы от тебя отстали.

– Бери собачку и приезжай, – повторяла крёстная. – Будешь жить на бабушкину пенсию.

Она взяла бабушкину банковскую карточку, а я сказала ей пин-код в страхе, что маму придётся оперировать, и нам понадобится крупная сумма, которую надо срочно где-то взять. Я впервые столкнулась с больничными вопросами и не знаю, как в медицинском мире всё устроено, но знаю, что жить на бабушкину пенсию я точно не стану. В феврале я осознанно ушла с работы, к чему полгода готовилась – копила деньги на ближайшие месяцы, чтобы посвятить всё время писательству и не ходить в офис.

Маме о решении я сообщила в последний момент, потому что боялась, что она не одобрит или разозлится. С 2007 года она работает в Кадастровой палате, куда и меня устроила. Три года я работала контент-менеджером в московском филиале, а маму уже давно повысили до заместителя начальника отдела нормализации баз данных. Она часто рассказывала про работу с таким воодушевлением, что мне даже было стыдно, что я сама так не горю, как она. Преданность делу откликнулась ей добром. Когда коллеги узнали о случившемся, организовали сбор денег на операцию. Крёстная стала общаться с ними с маминого телефона. Они создали чат, в котором регулярно делятся новостями о мамином состоянии. Её начальница взяла ситуацию в свои руки, а я пока могу только дрожать и пялиться в одну точку.

Вечером я, наконец, взяла ситуацию под мнимый контроль и купила билеты на поезд в Новочеркасск и обратно. Поеду на девять полных дней, чтобы вникнуть и принять участие. До последнего надеюсь, что это шутка.

– Потеплело, завтра можно сходить на шашлыки, – сказал Максим, когда я немного успокоилась и перестала плакать.

– Но шашлык уже сделали из меня, – ответила я и нервно засмеялась.

11 мая, четверг

У Никиты сегодня день рождения. Шестнадцатилетие он отпразднует с друзьями в субботу. Неделю назад мама рассказывала мне по телефону про подготовку к мероприятию.

– Они идут в сауну? Ма, тебе надо с ними, развеешься! – пошутила я.

Естественно, она никуда бы не пошла с подростками, потому что никогда не стремилась стать подругой своим детям. Вместо сауны мама оказалась в реанимации. Какого хрена это случилось с нами, когда Никита оканчивает девятый класс, а бабушка страдает деменцией? Мама два месяца терпела тошноту, пока не оказалась в больнице с обезвоживанием и непроходимостью кишечника. Я эгоистично ругаю маму за бездействие. Третий день не могу принять ситуацию и всё ещё нахожусь на стадии гнева. Такое чувство, что мамина болезнь отбирает и мою жизнь, такую хрупкую и только-только налаженную. Я свалила с нелюбимой работы и завела щенка Оливера. Я радовалась каждому дню, проведённому дома. Счастье длилось с февраля по май. Три месяца.

Я веду блог в соцсетях, где делюсь не только писательскими результатами, но и личными переживаниями, поэтому вкратце рассказала подписчикам, что еду к маме в больницу на следующей неделе. Не рассчитывая на поддержку, я её получила. Ребята стали спрашивать о мамином самочувствии и моём состоянии. Мария Кожемякина – помощница в моём паблике про музыканта Томми Хенриксена, Наталья Герасимова – коллега по писательству, Таня Матвиенко – бывшая одноклассница, Ира Гудкова – моя подруга из Иваново, Наташа Веремеенко – моя подруга из Ростова, Антон Сёмин – вокалист группы IDEЯ FIX, Маргарита Анатольевна – мама Максима, Марина – его двоюродная сестра, а ещё читатели блога. Я и не представляла, что меня окружает столько отзывчивых людей.